Так получилось, что все самое главное в своей долгой 82-летней жизни Вахтанг Чабукиани совершил не в Тбилиси, а в Ленинграде, к тому же в неправдоподобно короткий срок — за 12 лет. За это время феноменально одаренный грузинский паренек, проучившийся у ленинградских профессионалов всего три года (причем два из них — на вечернем отделении балетного техникума), стал лучшим танцовщиком Кировского (ныне Мариинского) театра. Выпущенный ненадолго за границу успел завоевать мировую славу. Наконец, в 29 лет поставил свой лучший спектакль — "Лауренсию", сочиненную по пьесе Лопе де Веги "Овечий источник", самый искрометный и танцевальный из трех бесспорных шедевров сталинской эпохи. 

Легендарный балет, в котором сияли два поколения советских звезд — от самого Вахтанга Чабукиани до Рудольфа Нуреева и от Натальи Дудинской до Майи Плисецкой,— едва не стал легендой в самом печальном смысле. В Москве его забыли уже в середине 1960-х, в Ленинграде — чуть позже. В Тбилиси, где жил и работал его автор с 1941 года, балет дотянул лишь до начала 1980-х. 

"Лауренсию" вернула миру Нина Ананиашвили, возглавившая тбилисскую труппу шесть лет назад. В 2007-м по ее инициативе спектакль восстановил Нугзар Магалашвили, танцевавший в нем 30 лет назад. Его версия не претендует на полную достоверность: жертвами времени пали прежде всего жанровые и батальные сцены. В истории о том, как изнасилованная крестьянка Лауренсия подвигла односельчан на убийство чрезмерно любвеобильного сеньора, не осталось ни живых осликов и лошадей, ни шутливых танцев испанских стариков, ни пикантных подробностей молодежного флирта, равно как и многолюдных боев при штурме замка командора, зафиксированных балетными историками. 

По существу двухактный балет из пяти картин представляет собой два огромных дивертисмента жизнерадостных танцев, дополненных необходимыми по сюжету мизансценическими развязками. Эти танцы — аранжированная испанским колоритом классика и характерные хота, фанданго, цыганский — требуют изрядного количества колоритных и сильных солистов. Моя надежда, что темпераментные эффектные грузины самой природой словно созданы для испанских характерных танцев, увяла в первом же акте. Навыки этого вымирающего по всей России жанра утрачены и в Грузии. Руки, движения корпуса, выстукивания-сапатеадо выглядели так, будто работает старательная западная труппа, впервые ознакомившаяся с этой разновидностью хореографического искусства. И лишь красавец Отар Кхелашвили, солировавший в знаменитом Танце с кастаньетами с поразительной стильностью и благородством манеры, искупил своим танцем несовершенства коллег. 

В классике царили женщины. В труппе нашлась и боевая четверка крестьянок-солисток, и отличная Хасинта — хотя стильная, точная, аристократичная Нино Гогуа ничуть не похожа на описанную в либретто робкую девчушку, первую жертву сюзеренного насилия. Роль Фрондосо, можно сказать, осталась вакантной: дебютировавший в ней Васил Ахметели явно робел перед каскадами лихих прыжков и смерчами вращений, которые Вахтанг Чабукиани насочинял в расчете на собственный темперамент и сценические данные. Зато в этом спектакле была отличная Лауренсия. Лали Канделаки — балерина европейского уровня по изысканной отточенности танца — обладает к тому же легким, взрывным прыжком, резким и стабильным вращением и той безбашенной отвагой танца, без которой за эту партию лучше не браться. Все чудовищно сложные пассажи партии (вроде 16 больших туров с фуэте) она исполняла не просто классно, а прямо-таки с физическим удовольствием от собственного мастерства. Что не хватало этой превосходной балерине, так это трагического пафоса: знаменитый монолог Лауренсии, призывающей на штурм замка командора, она провела скорее с азартом, чем с праведным негодованием. 

Впрочем, революционный накал был бы неуместен в этом нарядном балете. Сценограф Давид Монавардисашвили изобразил Испанию открыточную — солнечную, с прелестными домиками, мостиками и кипарисами, а художник по костюмам Александр Васильев одел крестьян в изящные туалеты самых изысканных тонов, уместные для какой-нибудь свадьбы Фигаро. В результате кипящая изобретательными и разнообразными танцами возрожденная "Лауренсия" оказалась родной сестрой вечно живого "Дон Кихота" — разве что более вспыльчивой. И ощущение радостной легкости, которым одарил этот балет, оказалось как нельзя более уместным для начала праздника в честь самого зажигательного танцовщика советской эпохи. 

ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА

Коммерсантъ