Ужель тот самый?

В Большом театре поставили балет «Онегин»

Балет «Онегин» — знаменательнАЯ премьера во многих отношениях. Он не только завершил трудный сезон Большого театра, отмеченный скандалами и трагедиями, но стал последним спектаклем эпохи гендиректора Анатолия Иксанова, получившего отставку накануне премьеры. 

Постановка ожидалась с любопытством, ведь «Онегин» обошел многие сцены мира, без памяти любим многими балеринами. За разрешение от Фонда Крэнко осуществить спектакль 1965 года руководство Большого билось много лет, и результат был достигнут лишь благодаря дипломатическому дару Сергея Филина. Взглянуть, как выглядит долгожданная новинка на исторической сцене, собрался полный зал. Мелькали камеры и селебрити, политики и бизнес-элита — «все побывали тут».

Открывшийся занавес явил залитую солнцем усадьбу с березками и милым домиком в английском стиле (художник Юрген Розе): резвушка Ольга с мамой и няней собственноручно шьет платье, Татьяна, натурально, с книжкой. Кстати, отчего бы не погадать чудесным летним днем при помощи зеркала (даром, что для этой затеи более подходят ночи святочной недели)? Пришедшие в гости подружки (дворянки?) остаются на сцене в течение всей первой картины и бодро пляшут с крепостной дворней, аккуратными балетными мужичками в косоворотках и коротких штанишках. У них есть и собственный танцвыход — что-то среднее между балканскими и кавказскими плясками. Объяснение Онегина с Татьяной происходит на балу, причем девушка выглядит жутко назойливой, чем раздражает скучающего денди. Стукнув кулаком по столу, тот начинает лихо приударять за ее сестрой. Из-за кокетки Ольги друзья ссорятся, и в весьма бурной форме: Ленский хлещет Онегина по щекам!.. Поединок идет без секундантов, зато в присутствии обеих сестер, заранее одевших вдовьи черные платки. Последнее действие происходит в особняке Гремина, хотя сам генерал, отчего-то временами забывающий надеть сапоги, впервые появляется уже на ларинском балу...

Честно говоря, относиться ко всему этому серьезно можно, только обладая безбрежной толерантностью.

Балетное название в сравнении с первоисточником усечено — «Онегин», и точка. Чтобы не путали с оперой, музыки которой вы не услышите. Хотя именно опера (а не «роман Пушкина», как декларирует афиша в фойе Большого) лежит в сценарной основе: те же 3 акта и та же последовательность картин (за исключением 3-й). Вряд ли у создателей балета была задача дискредитировать Чайковского как композитора, но им это почти удалось. Музыкальная окрошка, настроганная из не слишком репрезентативных сочинений Петра Ильича (в том числе отдельные фортепьянные пьесы и малоудачные «Черевички»), царапает слух. Великий композитор-драматург выглядит почти салонным графоманом, а музыка выполняет функцию незатейливого фона. И как тут не вспомнить непримиримую реакцию Баланчина и Стравинского, невзлюбивших балет Крэнко. Мощь настоящего Чайковского включается только в финальном дуэте, когда звучит фрагмент из «Франчески да Римини». Но и в смысле хореографии — это лучший кусок спектакля, недаром он так часто исполняется отдельно.

http://www.itogi.ru/7-days/img/893/I-29-ARTS-dnevnik-f15_640.jpg

Между тем у автора балета Джона Крэнко репутация одного из крупнейших хореографов XX века. Он возглавлял знаменитый балет Штутгарта, из недр которого вышли Ноймайер, Килиан, Форсайт. Еще в 1956 году Крэнко и его младший коллега Кеннет Макмиллан оказались раз и навсегда очарованы «Ромео и Джульеттой» Леонида Лавровского, увиденной на гастролях Большого театра в Лондоне. С тех пор на Западе развилось повальное увлечение хореодрамой: стремление к бытовому правдоподобию, костюмной достоверности и главное — к сюжетности. Тем временем, у нас в ту пору драмбалет был уже пройденным этапом, главенствовал хореографический симфонизм. В творчестве советских балетмейстеров 60—70-х поиски балетом идентичности и собственных возможностей уже стояли на повестке дня, многие хореографы догадались, что, пересказывая сюжеты великой литературы и не добавляя к этому ничего нового, балет всегда будет выглядеть иллюстрацией, дайджестом, почти комиксом.

В 1972 году Штутгартский балет побывал у нас на гастролях, и с балетом «Онегин» познакомилась российская публика. Тогда в зале откровенно смеялись, а советская критика высказалась весьма жестко. И вот 40 лет спустя тот же спектакль в исполнении артистов балета Большого театра вызвал неподдельный энтузиазм и стоячую овацию. Конечно, это серьезный повод задуматься об эволюции зрительских пристрастий... В сущности, «Онегин», как и «Майерлинг» Макмиллана, весной поставленный в МАМТе, угождают вкусам той части публики, что обожает дамские романы и мыльные оперы, но только более респектабельной. Это идеальные, шикарные зрелища для среднего класса, приобщающегося к «высокому и прекрасному». Что не мешает ей, публике, иметь вполне прагматическую цель — выгулять новые наряды. И это особенно остро ощутимо в театре, где на соседней сцене идет глубокий и тонкий «Евгений Онегин» Дмитрия Чернякова, одна из главных и сущностных театральных удач в процессе современного диалога с классикой.

Будем справедливы, в изрядном успехе «Онегина» замешан еще один, вполне позитивный фактор. Это собственно труппа Большого театра, и прежде всего ее солисты. Два первых дня премьеру танцевали два состава (приготовлено еще больше), не посрамившие чести театра. Артисты сумели абстрагироваться от всех нелепостей и получить удовольствие от особого вида хореографии — танца в образе. И выяснилось, что главное, на чем сосредоточен Крэнко, — это любовная история, которая, конечно же, выглядит сущей мелодрамой, но, наполненная личным отношением, все же способна вызвать искреннее сочувствие.

Лариса Барыкина, председатель экспертного совета «Золотой маски» по музыкальному театру

«Итоги»

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе