«Три сестры» в бункере
4 августа 2024 ● Петербургский театральный журнал
Режиссер Андрей Маник и театральная компания «Озеро» выпустили в Пространстве «Внутри» премьеру по «Трем сестрам» Чехова.
Сцена из спектакля.
Фото — Ира Полярная.
Название не самое очевидное для площадки, где звучат в основном современные тексты, но зато вполне в духе учителей режиссера и большинства исполнителей, окончивших в разные годы мастерскую Крымова и Каменьковича в ГИТИСе или игравших в крымовских спектаклях. Работа с классикой как зеркалом сегодняшнего дня у них, можно сказать, в крови. В Пространстве «Внутри» с большим успехом (билетов не достать) идет «Ричард» того же Андрея Маника, выросший из дипломной работы, где главного шекспировского злодея играет Мария Смольникова. В этой гротескной буффонаде Ричард как галлюцинация является из холодильника к современному неудачнику Вите и постепенно втягивает его в свои грязные дела, уничтожая врагов чужими руками и заливая все вокруг литрами крови.
«Три сестры». А. П. Чехов.
Пространство «Внутри» (Москва).
Режиссер Андрей Маник, художник Маруся Павлова.
Но если «Ричард» по сути был обаятельным хулиганством, таким площадным балаганом, искупавшим сумбурность и необязательность многих решений вольницей и радостью студенческой игры, то «Три сестры» сделаны более крепко и продуманно. А главное, найден тот естественный язык, интонация, благодаря которой текст звучит современно, а герои кажутся нашими соседями, хотя тут и нет нарочитой актуализации.
В первой же сцене сестры, прекрасные Инна Сухорецкая — Ольга, Мария Смольникова — Маша и Светлана Иванова — Ирина (в другом составе ее играет Ольга Лерман), произносят свои хрестоматийные реплики, словно продолжают какой-то давний затянувшийся спор. И все их диалоги похожи на выяснение отношений людей, которые любят друг друга, но уже давно устали от совместной жизни бок о бок, от одних и тех же разговоров, проблем и людей. Поэтому появление Вершинина в неожиданном исполнении Максима Виторгана, человека другого круга — несообразно большого, неуклюжего и полного жизни, который вламывается как медведь и внезапно заполняет собой все пространство, — кажется им глотком свежего воздуха. И незамужняя Ольга поначалу заинтересована гостем даже больше Маши, которая страдает от одного вида и голоса своего мужа Кулыгина (его совершенно необычно и с большой долей иронии играет Сергей Мелконян). А тот, кажется, вполне искренне признается Ольге: «Если бы не Маша, я бы на тебе женился», и дарит букет в честь успешно проведенного открытого урока — в общем, вполне себе служебный роман.
М. Виторган (Вершинин).
Фото — Ира Полярная.
Соленый и Тузенбах (Гоша Токаев и Владимир Комаров) тут признаются Ирине в любви на глазах друг у друга, толкаясь, словно два задиристых петуха, но Тузенбах выражает свои чувства неуверенно, коряво и косноязычно, а Соленый нахраписто идет ва-банк с поцелуем. Все разговоры, как водится, случаются где-то на лестнице, на бегу, на ходу. А объяснения нерешительного, мягкого Андрея (Александр Моровов) с Наташей (Татьяна Саруханова) происходят в верхнем фойе, так что мы видим в окошко только их ноги. Кстати, Наташа — самая нормальная и деятельная из всех героев, она командует переездом из комнаты в комнату и заставляет всех таскать коробки, собирает вещи для погорельцев, правда, не свои, а сестер. Такая, если захочет, и до Москвы доедет. И переедет любого, как трактор.
Основное действие спектакля происходит в подвале дома Прозоровых, созданном художницей Марусей Павловой укромном месте для свиданий, месте, где можно выплакаться, тайком покурить или выпить, месте, где хранится всякий ненужный хлам — от огромного плюшевого медведя (кажется, из спектакля «Петушки») до неиспользованного унитаза. Здесь же находится «многоуважаемый шкаф», к нему фразер Вершинин пытается обратиться с речью Гаева или прячется там вместе с Машей от посторонних глаз, попивая вишневую наливку — раньше при усадьбе был свой вишневый сад. Вообще спектакль наполнен разнообразными чеховскими и не только аллюзиями, словно в этот подвал вместе со старой мебелью и ненужным фортепиано, на которое залезают с ногами, сослан весь отживший культурный слой, обломки былой цивилизации. Да и люди, которых жизнь в виде энергичной Наташи вытесняет в этот подвал, кажутся такими же обломками — фриковатыми, жалкими и несчастными.
Сцена из спектакля.
Фото — Ира Полярная.
Из того же шкафа, как из волшебного портала, появляются ряженые, то есть музыканты, которых не пустили в дом через центральный вход. Тут же в подвале, соорудив стол из коробок, герои устроят небольшую импровизированную вечеринку, как пассажиры тонущего «Титаника». И будут «веселиться сообразно со своим возрастом и положением», неловко петь Эдит Пиаф и «Иванушек», праздновать и оплакивать неудавшуюся жизнь.
Потом за высоким подвальным оконцем что-то взорвется и полыхнет — и сцена святочных посиделок плавно перейдет в сцену пожара, а потом и в последнюю сцену прощания. Авторы на удивление удачно скомпоновали три чеховских действия в одно, отбросив много ключевых, вроде бы, моментов. Но оказалось, без них можно обойтись без особого ущерба для смысла. Тут не нашлось места для «покаяния» Маши сестрам, потому что и так все ясно: их отношения с Вершининым развиваются у всех на глазах, и Максим Виторган аккуратно передает спящую у него на коленях Марию Смольникову на руки внезапно посерьезневшему мужу. Нет и дуэли Соленого с Тузенбахом: их короткую ссору Кулыгин прервет грозным учительским окриком «а ну, помирились», и те тут же по-детски помирятся «на пальчиках». Но никакого кирпичного завода и счастья с Ириной все равно не будет, потому что в финале Тузенбаху — этому большому мальчику в галстуке и шортах — придет письмо, скорее всего, повестка, и он только растерянно пожмет плечами: «Ну какой из меня военный?» И полк Вершинина, вероятно, переводят туда же, где гремят взрывы. И Маша судорожно обнимает его, страшась не только разлуки.
Сцена из спектакля.
Фото — Ира Полярная.
Убрав подробности, Андрей Маник оставил главное — ощущение бесповоротной катастрофы, символом которой стал бушующий за окнами огонь. И это явно не бытовое возгорание, а знак большой беды, войны, несчастья, о котором тут не говорят вслух. «Пожар — явление, после которого вряд ли возможна прежняя жизнь», — сказано в методичке Ольги, проводившей в школе урок, посвященный теме пожара в русской литературе. И собравшиеся в подвале дома Прозоровых (как и собравшиеся в подвале Пространства «Внутри») спасаются в нем от реальности среди обломков прежней жизни, как в некоем бункере, и не понимают, какой будет жизнь дальше, и будет ли она вообще.
Фото — Ира Полярная.
Название не самое очевидное для площадки, где звучат в основном современные тексты, но зато вполне в духе учителей режиссера и большинства исполнителей, окончивших в разные годы мастерскую Крымова и Каменьковича в ГИТИСе или игравших в крымовских спектаклях. Работа с классикой как зеркалом сегодняшнего дня у них, можно сказать, в крови. В Пространстве «Внутри» с большим успехом (билетов не достать) идет «Ричард» того же Андрея Маника, выросший из дипломной работы, где главного шекспировского злодея играет Мария Смольникова. В этой гротескной буффонаде Ричард как галлюцинация является из холодильника к современному неудачнику Вите и постепенно втягивает его в свои грязные дела, уничтожая врагов чужими руками и заливая все вокруг литрами крови.
«Три сестры». А. П. Чехов.
Пространство «Внутри» (Москва).
Режиссер Андрей Маник, художник Маруся Павлова.
Но если «Ричард» по сути был обаятельным хулиганством, таким площадным балаганом, искупавшим сумбурность и необязательность многих решений вольницей и радостью студенческой игры, то «Три сестры» сделаны более крепко и продуманно. А главное, найден тот естественный язык, интонация, благодаря которой текст звучит современно, а герои кажутся нашими соседями, хотя тут и нет нарочитой актуализации.
В первой же сцене сестры, прекрасные Инна Сухорецкая — Ольга, Мария Смольникова — Маша и Светлана Иванова — Ирина (в другом составе ее играет Ольга Лерман), произносят свои хрестоматийные реплики, словно продолжают какой-то давний затянувшийся спор. И все их диалоги похожи на выяснение отношений людей, которые любят друг друга, но уже давно устали от совместной жизни бок о бок, от одних и тех же разговоров, проблем и людей. Поэтому появление Вершинина в неожиданном исполнении Максима Виторгана, человека другого круга — несообразно большого, неуклюжего и полного жизни, который вламывается как медведь и внезапно заполняет собой все пространство, — кажется им глотком свежего воздуха. И незамужняя Ольга поначалу заинтересована гостем даже больше Маши, которая страдает от одного вида и голоса своего мужа Кулыгина (его совершенно необычно и с большой долей иронии играет Сергей Мелконян). А тот, кажется, вполне искренне признается Ольге: «Если бы не Маша, я бы на тебе женился», и дарит букет в честь успешно проведенного открытого урока — в общем, вполне себе служебный роман.
М. Виторган (Вершинин).
Фото — Ира Полярная.
Соленый и Тузенбах (Гоша Токаев и Владимир Комаров) тут признаются Ирине в любви на глазах друг у друга, толкаясь, словно два задиристых петуха, но Тузенбах выражает свои чувства неуверенно, коряво и косноязычно, а Соленый нахраписто идет ва-банк с поцелуем. Все разговоры, как водится, случаются где-то на лестнице, на бегу, на ходу. А объяснения нерешительного, мягкого Андрея (Александр Моровов) с Наташей (Татьяна Саруханова) происходят в верхнем фойе, так что мы видим в окошко только их ноги. Кстати, Наташа — самая нормальная и деятельная из всех героев, она командует переездом из комнаты в комнату и заставляет всех таскать коробки, собирает вещи для погорельцев, правда, не свои, а сестер. Такая, если захочет, и до Москвы доедет. И переедет любого, как трактор.
Основное действие спектакля происходит в подвале дома Прозоровых, созданном художницей Марусей Павловой укромном месте для свиданий, месте, где можно выплакаться, тайком покурить или выпить, месте, где хранится всякий ненужный хлам — от огромного плюшевого медведя (кажется, из спектакля «Петушки») до неиспользованного унитаза. Здесь же находится «многоуважаемый шкаф», к нему фразер Вершинин пытается обратиться с речью Гаева или прячется там вместе с Машей от посторонних глаз, попивая вишневую наливку — раньше при усадьбе был свой вишневый сад. Вообще спектакль наполнен разнообразными чеховскими и не только аллюзиями, словно в этот подвал вместе со старой мебелью и ненужным фортепиано, на которое залезают с ногами, сослан весь отживший культурный слой, обломки былой цивилизации. Да и люди, которых жизнь в виде энергичной Наташи вытесняет в этот подвал, кажутся такими же обломками — фриковатыми, жалкими и несчастными.
Сцена из спектакля.
Фото — Ира Полярная.
Из того же шкафа, как из волшебного портала, появляются ряженые, то есть музыканты, которых не пустили в дом через центральный вход. Тут же в подвале, соорудив стол из коробок, герои устроят небольшую импровизированную вечеринку, как пассажиры тонущего «Титаника». И будут «веселиться сообразно со своим возрастом и положением», неловко петь Эдит Пиаф и «Иванушек», праздновать и оплакивать неудавшуюся жизнь.
Потом за высоким подвальным оконцем что-то взорвется и полыхнет — и сцена святочных посиделок плавно перейдет в сцену пожара, а потом и в последнюю сцену прощания. Авторы на удивление удачно скомпоновали три чеховских действия в одно, отбросив много ключевых, вроде бы, моментов. Но оказалось, без них можно обойтись без особого ущерба для смысла. Тут не нашлось места для «покаяния» Маши сестрам, потому что и так все ясно: их отношения с Вершининым развиваются у всех на глазах, и Максим Виторган аккуратно передает спящую у него на коленях Марию Смольникову на руки внезапно посерьезневшему мужу. Нет и дуэли Соленого с Тузенбахом: их короткую ссору Кулыгин прервет грозным учительским окриком «а ну, помирились», и те тут же по-детски помирятся «на пальчиках». Но никакого кирпичного завода и счастья с Ириной все равно не будет, потому что в финале Тузенбаху — этому большому мальчику в галстуке и шортах — придет письмо, скорее всего, повестка, и он только растерянно пожмет плечами: «Ну какой из меня военный?» И полк Вершинина, вероятно, переводят туда же, где гремят взрывы. И Маша судорожно обнимает его, страшась не только разлуки.
Сцена из спектакля.
Фото — Ира Полярная.
Убрав подробности, Андрей Маник оставил главное — ощущение бесповоротной катастрофы, символом которой стал бушующий за окнами огонь. И это явно не бытовое возгорание, а знак большой беды, войны, несчастья, о котором тут не говорят вслух. «Пожар — явление, после которого вряд ли возможна прежняя жизнь», — сказано в методичке Ольги, проводившей в школе урок, посвященный теме пожара в русской литературе. И собравшиеся в подвале дома Прозоровых (как и собравшиеся в подвале Пространства «Внутри») спасаются в нем от реальности среди обломков прежней жизни, как в некоем бункере, и не понимают, какой будет жизнь дальше, и будет ли она вообще.