«Контора умерла» — безжалостно информировал в «Золотом теленке» командор Остап своих беспомощных, разновозрастных, но одинаково веривших в скорое материальное процветание компаньонов. Грубовато, конечно. Ну а на Таганке кто сейчас миндальничает? Здешний театр «рассохся», как старая любимая дача (сорри за каламбурный акцент), и вряд ли нуждается в реконструкции или тюнинге. На спор, конечно, кто-то может этим заняться, но путеводную идею подыскать будет проблематично.
Не только «Та Таганка» (если пользоваться формулировкой Вениамина Смехова), но и те, что возникали вслед за «Той», имели в положенный час шанс на логичную, достойную коду. И когда в смертельное сотрудничество с отчасти сектантским звездным таганковским коллективом вступил совсем не комиссарский Анатолий Эфрос, и когда попытался рулить Николай Губенко, и когда только вернулся из первой эмиграции Любимов. Однако кода не прозвучала. Ее заместили нравственные и коммунальные разборки, сложившиеся в повесть не менее развернутую и памфлетную, чем летопись свершений первого двадцатилетия любимовской Таганки.
«Божьей милостью актеры», любимые когда-то Андреем Вознесенским «как поэты», свою миссию в авторитарном театре Юрия Петровича, воспевавшем свободомыслие и неконсервативные художественные формы, исполнили. И в определенный момент желали раздвинуть горизонты, последовательно дистанцируясь от альма-матер. Леонид Филатов, Алла Демидова, Вениамин Смехов после долгого союза с мэтром хотели играть иначе, делать что-то еще. Да и Владимир Высоцкий в последние годы жизни подумывал о самостоятельной режиссерской стезе.
Любимов наверняка это осмысливал, но замечать «на людях» не хотел, подыскивая для объяснения нараставшего недопонимания более прозаические, профессионально-личностные причины. Он продолжал направлять актеров лучом карманного фонарика, «дрессировал» их методами, что когда-то казались новаторскими. Встраивал следующие поколения таганковцев примерно в ту же стилистику и репертуар. Постепенно взаимодействие режиссера и актеров стало казаться механическим, запах, вкус (или привкус) времени выветривались, актуальность спектаклей (а без нее этот театр бледен) снижалась, хотя режиссерский инструментарий оставался тем же. Вероятно, годы все же властны и над физически крепкими людьми.
Не знаю, как поступал бы и на чем настаивал в 93 года Всеволод Мейерхольд, особенно если бы рядом с ним все так же находилась Зинаида Райх, но авторский театр на Таганке в исполнении Юрия Любимова, очевидно, нуждался в завершении. Не таком, конечно, склочном и неприглядном, а в естественном, художественном — как мощный спектакль, где все сказано и сыграно. «Вы придуряетесь под Лира, но вы поэт, Юрий Петрович…» — сказал в 1970-х Вознесенский в стихотворении посвященном «Той Таганке». Любимов доказывает свою основательность и постоянство по сей день. Он не изменил определению друга-поэта ни в факте собственноручного увольнения из именного, по сути, театра, ни в обещании адресовать своим бывшим подопечным спектакль «Бесы», который мэтр, по его словам, где-нибудь обязательно поставит. Нынешней труппе Театра на Таганке стоит оценить поэтичность жеста. Хотя «нового импульса» он и не сулит. После окончательного (?) ухода Юрия Петровича этот театр уже навсегда музей.
Михаил Марголис
Известия