Роща расписная

Вот спектакль Анатолия Праудина «Дама с собачкой» в БДТ, номиниро-ванный на «Золотую маску» сразу в пяти номинациях. Хороший вроде спектакль. А я сидела и мысленно протестовала. Хотя собачка была хорошенькая — хвост бубликом, и женщины сзади засюсюкали, когда она собралась на сцене съесть косточку

Сколько постановок по Чехову — такие? С непременными собачками, парусиновыми костюмами и кружевными зонтиками, корсетами, кальсонами и подтяжками для носков. Не Чехов, а многоуважаемый платяной шкап. Ретро. 

Отчего в России так буквально, как учебник истории, воспринимают Чехова? Словно сейчас человек не может приехать на курорт, завести там романчик, а по возвращении домой осознать, что все в его устроенной жизни рушится. В «Даме с собачкой» история ведь не в интрижке, а в том, что интрижка переворачивает жизнь. Это суровая правда жизни, а не мамонт в музее. А в постановке Праудина это рассказ о нравах прошлого века и о крое блузок с жабо.

Длинен перечень «непременно» в постановках по Чехову. Их непременно ставят в стиле «господа кушают-с». Непременно должны быть крики чаек и шум моря. Непременно — вокзальный перестук, фраки, дрожащие фазаньи перья, шнуровки, муфты. Непременно — солнце, бьющее сквозь щели дачной веранды. Вон в Малом театре не так давно по мхатовской традиции 1940 года расписную рощу и дом Прозоровых едва ли не в натуральную величину соорудили.

Откуда берутся в наш век эти рощи, веранды и нижнее белье? Когда Чехова ставили в его родном Художественном театре, костюмы, надо понимать, брали современные. То есть герои как бы зашли на сцену с улицы. Чувствуете разницу? Да и Художественный был не чета Малому с его пыльным красным занавесом, а театр авангардный. Станиславский с художником Симовым за выкройками в специальные экспедиции ездили, пытались стряхнуть с костюмов тяжелую театральность. А мы ее опять напяливаем. В Художественном в начале XX века светом, декорациями создавали мир правдоподобия, а у нас — мир нафталина.

Да и то Чехов начинал волноваться, когда режиссер увлекался эффектами. 

«Бог даст, декорация выйдет удачная, — писал ему Станиславский. — Часовенка, овражек, заброшенное лесное кладбище среди маленького лесного оазиса в степи… Позвольте в одну из пауз пропустить поезд с дымочком. Это может отлично выйти». На что автор отвечал: «Если поезд можно показать без шума, без единого звука, то — валяйте». 

А послушав, как мхатовские актеры изображали лягушачий хор и коростеля за сценой, писатель и вовсе слег. «Знаете, я бы хотел, чтобы меня играли совсем просто, примитивно… Вот как в старое время… Комната… На авансцене — диван, стулья. И хорошие актеры играют… Вот и все… Чтобы без птиц и без бутафорских настроений…»

С птицами, с птицами, Антон Павлович! С собаками и рощами. В 1940 году, когда Немирович возобновил «Трех сестер», он почти не менял сценические решения, и это дало тогда пьесе исторический объем: спустя 40 лет в нарядах ушедшей России смысла стало еще больше — это была Россия, которую они потеряли. И зрители в зале еще помнили тех героев, они сами ими были, затаившиеся, раздавленные, чудом выжившие. Это был символичный спектакль. Между террором и предчувствием войны.

А вот когда в 90?е режиссер Юрий Погребничко в театре «Около дома Станиславского» одевал трех сестер в шинели и ватники, это было о нас: вся страна носила черт знает что, из закромов и с Тишинки. Это было и о Белой гвардии, и о лагерях, и о советском андерграунде.

В общем, пожаловалась я в антракте друзьям. А один критик пожал плечами и говорит: «Что ж, Чехова в джинсах играть?» 

Но тогда и Шекспира надо играть в рукавах-окороках. «Для чего Горацио нарядили в шлем?» — недоумевает Чехов в письмах. Вот и я недоумеваю.

Это раньше блузы с жабо и усадьбы были актуальным гардеробом и ландшафтом. А тут, сидя в джинсах на фоне какой-нибудь промзоны, поневоле обозлишься. И как его ставить, Чехова, — загадка. Может, как он сам просил — просто?

Саша Денисова

Эксперт
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе