«Приду во МХАТ и начну целовать Татьяну Доронину»

Режиссер Андрей Кончаловский — о возрождении русского театра, идеологии в искусстве и каменотесах из Каррары.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе


Андрей Кончаловский приступает к созданию спектакля «Сцены из супружеской жизни» во МХАТ имени Горького. Героев Бергмана, которых воплотят на сцене Александр Домогаров и Юлия Высоцкая, режиссер планирует перенести в русскую жизнь середины 1990-х. О постановке во МХАТе и чувствах к Татьяне Дорониной народный артист РСФСР рассказал «Известиям».


— Как вы восприняли новость о том, что Эдуард Бояков стал худруком МХАТа? Этот театр многие годы связывали только с именем Татьяны Дорониной.

— Я давно знаю Эдуарда Боякова. Встречался с ним, когда несколько лет назад ставил оперу «Война и мир» в Мариинке. Это человек, преданный театру. Он живет за кулисами, в кулуарах. И когда я узнал, что Бояков согласился быть художественным руководителем МХАТа, мне показалось это чрезвычайно интересным.

— С Татьяной Васильевной вы уже встречались?

— Еще не встречался. Только договорился, что буду ставить спектакль. Очевидно, Бояков уже поговорил с ней сам. А я приду во МХАТ и начну целовать Татьяну Доронину. Но это еще впереди.


Здание Московского Художественного театра имени А. П. Чехова в Камергерском переулке
Фото: РИА Новости/Евгений Одиноков


— Значит, Эдуард Бояков подготовил вам почву?

— Конечно. Он же сам не решает. Там есть художественный совет. Он и принимает окончательное решение. И значит, Татьяна Васильевна в курсе, что в театр придет Кончаловский.

— В 1987 году, когда произошел раздел Художественного театра, Татьяна Васильевна не позволила уволить мхатовских стариков и ушла с ними. Как вы тогда воспринимали происходящее?

— К тому времени я был уже достаточно взрослым человеком. Тогда мы к этому относились немножко иронично. Просто в силу того, что были молодыми и нам казалось, что приход во МХАТ Олега Ефремова — это прекрасно. Он был действительно большим художником, поэтому мы считали, что для театра это хорошо. Ведь раскол случился раньше, еще в 1970 году, когда на должность художественного руководителя МХАТ СССР имени М. Горького претендовал замечательный Борис Ливанов. Народный артист очень хотел возглавить театр, а в итоге на эту должность пришел из «Современника» Олег Ефремов. И когда было принято такое решение, в труппе начались недовольства.

В любом театре, когда приходит новый художественный руководитель, начинается брожение и может быть раскол. МХАТ раскалывался еще при Станиславском, отделялись студии, ничего удивительного в этом нет. Просто складывается коллектив, и ему не хочется людей, которые вдруг приходят «с мороза». Это естественно. 

Мне кажется, что Татьяна Васильевна тогда совершила замечательный поступок. Но она как была звездой с огромной энергетической массой, так ею и осталась. И до сих пор обладает невероятной энергией. 

— Кроме того, у нее здравый ум.

— Это и есть энергия. Если нет ума, какая энергия? У нее абсолютно здравая голова.


Художественный руководитель МХАТ им. Горького, народная артистка СССР Татьяна Васильевна Доронина
Фото: РИА Новости/Михаил Фомичев


— Со сменой руководства интерес пишущей братии к МХАТу будет повышаться. Поводом окажутся творческие изыскания коллектива или же скандальная подоплека назначения новой команды?

— Не знаю. Мне всё равно — я ничего не понимаю в скандалах. Пытаюсь их избегать. Просто занимаюсь своим делом.

— С каким предложением вы обратились к Эдуарду Боякову?

— Предложил поставить Ингмара Бергмана. Давно думал, что можно было бы поставить в Москве спектакль по его сериалу «Сцены из супружеской жизни». Очень люблю этого замечательного режиссера, драматурга, писателя.

— Если бы не МХАТ, поставили бы этот спектакль в Театре им. Моссовета?

— Я задумал его безотносительно сцены. Просто решил где-то сделать. У меня сейчас есть полтора свободных месяца. Почему бы и нет? Потом я должен улететь в Неаполь, дальше в планах постановка оперы Верди «Отелло» в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. Поэтому я решил, что мне нужно немедленно сделать пьесу Бергмана. Эдуард Бояков быстро откликнулся. Прекрасно, что наши планы и графики совпали.

— Вы уже ставили «Сцены из супружеской жизни» в Италии.

— Да, в Неаполе. Уникальность великих людей в том, что их произведения универсальны. Каждый может транспонировать их на свою почву. Думая об этом, я решил поставить Бергмана в Италии. Итальянцам играть шведов — не очень... Это как русскому изображать англичанина. Поэтому мы решили, что пара героев будет итальянцами. Практически ничего не изменили, кроме имен. Благо это разрешено Фондом Бергмана. Суть осталась авторская: взаимоотношения между мужчиной и женщиной. Диалектика очень узнаваемая и пронзительная.

— Какими предстанут герои Бергмана в российском прочтении?

— Перенесу их в русскую жизнь середины 1990-х. Постараемся не просто абстрактно разглядывать шведскую ментальность, а сделать спектакль близким каждому сидящему в зрительном зале. Поскольку идея постановки возникла до приглашения во МХАТ, у меня уже есть свои артисты, сложившийся дуэт Александра Домогарова и Юлии Высоцкой.


Андрей Кончаловский
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Алексей Агарышев


— Какие у вас творческие ожидания от наступившего года?

— Творческие ожидания... Человек предполагает, Бог располагает. Посмотрим. Я человек суеверный, этот спектакль просто уже объявлен. Планов много. Я не успеваю всё сделать. И слава Богу.

— Фильм о Микеланджело «Грех» вы уже закончили?

— Заканчиваю на днях. Картина на итальянском, нужен еще дубляж.

— Вы уже присмотрели фестиваль для его показа?

— Пока не присмотрел. Видите, я уже не успел ни на один, ни на другой большой фестиваль, начиная с Венеции. Да и некогда мне было думать о фестивалях. Все мысли были о картине.

Очень сложно восстанавливать быт и жизнь города Возрождения. Таких городов не сохранилось. Чтобы возник единый образ Рима, Ватикана, Флоренции, приходилось их выстраивать, соединяя из многих элементов. Это трудный процесс. По крупицам собирали единое цельное зрелище.

— Фильм, видимо, поразит воображение зрителей.

— Не знаю, посмотрим. Никогда так не думаю. Сейчас вообще непонятно, что поражает воображение зрителей. Я просто хотел скрупулезно создать эпоху: запах, вкус, людей. У меня в картине всего семь профессиональных актеров, остальные 60 — не актеры, из них 50 каменотесов из Каррары.

— Эдуард Бояков, еще не зная, что будет работать с вами, заметил, что Театр им. Моссовета существует без репертуарной политики. Да и руководят им Еремин, которому 74, Юрский и Кончаловский, а им за 80.

— Дело не в возрасте, а в энергии. С возрастом энергия снижается, это естественно. Надо ее экономить и направлять в правильное русло. Есть люди моложе меня, которым хочется на покой, читать книжки, лежать на диване. Так бывает. У каждого своя судьба...

Когда существует коллегия худруков, это значит, что никто ни за что не отвечает. Мне это удобно, потому что я хочу ставить спектакли, а не руководить. Быть худруком — отдельный талант, другая энергия. Тут надо уметь ладить с людьми. А это сложно. Не так много художников, которые были в состоянии делать два дела сразу — руководить и ставить. И самый великий из них все-таки Товстоногов.

— Вас пугают административные обязанности?

— Не только это. Определение больших вещей. Эдуарда Боякова спросили журналисты, сколько времени он будет проводить в театре. Я посмеялся и подумал: «Надо его спросить, сколько времени он будет дома проводить».

— Татьяна Доронина, когда пришла руководить МХАТом, на первую постановку пригласила Бориса Покровского. «Пророк» по Пушкину стал его единственным драматическим спектаклем. Теперь и вы, славящийся оперными постановками, во МХАТе. Вам не кажется это мистикой?

— Нет. Покровский не снимал кинофильмов и не ставил спектаклей. Он был замечательный оперный режиссер, который продолжал уникальный опыт Станиславского и привнес реалистический театр в музыкальный. А это очень серьезная и сложная проблема. Больших режиссеров, которые могли бы делать и оперу, и театр, не так много: Патрис Шеро, Джорджо Стрелер. Ну, пожалуй, еще Джозеф Лоузи, который был оперным и кинорежиссером.

Театр, киноискусство и опера очень мало имеют общего, так же мало, как балет и скульптура. Кино развивается во времени и пространстве свободно. Театр имеет единство времени и места. Наслаждаться оперой можно и без театрального воплощения. Это очень разные жанры. Когда я ставлю фильм, то забываю о театре. Когда ставлю спектакль, забываю о кино. Бергман мог это делать. Я, наверное, у него учусь.

— Идет Год театра. Вы вошли в Президентский совет по культуре, ярко выступили на заседании, говорили о финансировании. Только ли в деньгах кроются проблемы отечественного театра?

— Нет, конечно. Как и не только в бюджете кроется проблема отечественной культуры. Вопрос гораздо сложнее, многообразнее. В силу того что мы пережили распад государства, которое очень внимательно поддерживало культуру, возникло расчленение не только физического, но и духовного пространства. Множество вещей ушло из того, что было для нас неосознаваемой роскошью. Многое изменилось, и одновременно с расчленением такого рода произошло то, что называется сознательным выпариванием идеологии.


Андрей Кончаловский
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Алексей Агарышев


В Конституции написано, что у государства нет идеологии. На мой взгляд, это неграмотно. Нет страны без идеологии. Даже гуси живут с идеологией — они летят на юг. Очень важная вещь — идеология. Это не значит, что она должна что-то ограничивать. Она должна указывать направление, указывать художникам и просто людям, что мы строим.

— На кого и что нам равняться?

— Нет. Просто — что строим. Строим ли мы капитализм, а если да, то какой капитализм. Мы всё время говорим о социальном государстве, а социальное государство при капитализме — уже миф, это неправда. Мне кажется, что очень важно для культуры определиться хотя бы в том, куда ходить не надо.

Думается мне, что русская ментальность в принципе не строится на законе. Она вся строится на справедливости. Справедливость — это «по понятиям», и тут ничего сделать нельзя, да и не нужно. Но когда национальная ментальность человека строится «на понятиях», то очень сложно строить капитализм.

В этом смысле думаю, что мы созданы для какой-то формы социализма. Это не значит, что он должен быть, как в предыдущее время, хотя Советский Союз был мощнейшим государством с колоссальной потенцией, настоящей антисистемой империализму. Настоящей, не фальшивой. Он мог противостоять всему. Мне кажется, что это ближе к нам, русским людям. Конечно, Бог леса не ровнял, но он его и не рубил.

— Идеология в театре — это про что?

— Мне интересно, что будет во МХАТе с приходом Эдуарда Боякова. Он всей своей энергией направлен, чтобы продолжить и развить русский театр в высоком смысле этого слова. А значит — любовь, добро и идеологию.

Мои любимые режиссеры, как и любимые драматурги, никогда не глумились над своими героями. А сейчас часто именно этим в театре занимаются. Но это пагубная тенденция, не ведущая никуда. Отсюда возникает некая дистанция между зрителями и тем, что на сцене. Способность любить своего героя, сострадать, понимать — собственно, и есть главная черта русского театра. На таких спектаклях зритель получает порцию сострадания и любви.



СПРАВКА «ИЗВЕСТИЙ»

Андрей Сергеевич Кончаловский окончил Музыкальное училище при Московской консерватории и режиссерский факультет ВГИКа (мастерская Михаила Ромма).

В коротком метре дебютировал фильмом «Мальчик и голубь» (1961), в 1965-м снял первую полнометражную картину «Первый учитель». За свою творческую биографию написал 34 сценария, снял 27 картин («Дворянское гнездо», «Андрей Рублев», «Рай», «Сибириада», «Одиссея», «Поезд-беглец» и др.). Лауреат международных кинопремий. Народный артист РСФСР. Член Совета при президенте РФ по культуре и искусству.

Автор
Зоя Игумнова
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе