В новом опусе худрука театра Тиита Оясоо и Эне-Лийз Семпер ирония обращена уже не на эстонцев, а на современное искусство. Название спектакля отсылает к одноименному перформансу Йозефа Бойса, сделанному в 1965 году. Бойс сидел на стуле в углу галереи, полив голову медом и положив на нее лист золотой фольги. В руках он, словно младенца, держал мертвого зайца. Потом он встал и обошел галерею, показывая зайцу картины и что-то нашептывая ему на ухо. Все это Бойс проделал с удивительной нежностью и с безнадежностью во взоре, обозначив тем самым трагический разрыв между творцом и воспринимающим субъектом. Мысль изреченная есть ложь. Но произведение искусства (законченное, отлитое в некую форму) - тоже в каком-то смысле ложь. Пытаться донести до другого человека его смысл все равно что вступать в беседу с откинувшим лапки пушистым млекопитающим.
В спектакле эстонцев в какой-то момент на сцену выходят три огромных, в человеческий рост, зайца и принимаются рассматривать висящие на стенках фотографии неких объектов искусства, вдумчиво сверяя их с каталогом. А потом вдруг в недоумении останавливаются перед инсталляцией, незадолго до их появления сооруженной на сцене участниками спектакля: артист, прижатый к стене доской, висит в каком-то немыслимом положении, и непонятно, жив он или мертв. При виде подобной "загогулины" косые, и без того обалдевшие от встречи с прекрасным, впадают в полный ступор и спешат ретироваться. На сцену меж тем то и дело выпархивает сценическая Лайне Янес, чтобы произнести очередную речь о важности приобщения соотечественников к духовным ценностям. Госпожу-министершу играет уморительно смешная Марика Ваарик, похожая разом на Ангелу Меркель, Валентину Матвиенко и вообще всех политиков женского пола. Она рапортует об этих ценностях с чувством и подъемом, как председатель совета дружины на пионерской линейке. Ирония состоит еще и в том, что фамилия министра Янес в переводе с эстонского означает "заяц", и выводы из этого комического обстоятельства зрителям предлагается сделать самостоятельно. Но это будет, если задуматься, самый поверхностный вывод. Ради него, право слово, не стоило огород городить.
Куда важнее другой посыл горячих эстонских парней и девчат: коммуникационный разрыв, который Бойсу в 1965 году представлялся трагичным, в начале ХХ века приобрел уже фарсовый оттенок. Когда один из участников спектакля возмущается, что с него, художника (!), государство дерет налоги как с простого работяги, а "простой работяга" вопиет: "Я не позволю, чтобы за мои же деньги кто-то на..ал бы в банку и заявил, что это искусство", невольно склоняешься к тому, что прав работяга. Ибо современное искусство, утратив свой возвышенный смысл, и впрямь превратилось по большей части в наглое и самоупоенное дуракаваляние. Ибо воспринимающие субъекты не просто не могут, они уже не хотят это самое искусство воспринимать. Ибо границы его размылись так, что оно уже порой неотличимо от идиотских шоу.
В финале спектакля как бы в подтверждение этого тезиса артисты устраивают соревнование по спортивному мочеиспусканию, орошая министершу, которая не устает тараторить уморительно-пафосную чушь про культуру. Она стоически продолжает свое словоговорение даже когда на нее, беднягу, набрасывается с недвусмысленными намерениями некий голый акционист с носком на причинном месте (нехитрая пародия на нашего Олега Кулика). В сущности, она одна и достойна в этом спектакле сочувствия. Она по дурости все еще верит в высокое назначение искусства. Меньше всего в него, как кажется, верят сами творцы прекрасного. Они в саркастичном спектакле Тиита Оясоо тоже немного похожи на зайцев. Тех, что косят трын-траву на поляне да веселую песенку поют.
Марина Давыдова
Известия