В Театре Вахтангова Лерман совершила невероятно быстрый взлет, за 2 года - две главные роли: «Мне иногда везет, даже не понимаю, почему». Ольга выросла в Баку. Сидела на репетициях у мамы. Заглядывала на спектакли к папе. А сама хотела стать балериной. Но с 9-го класса решила поступать в театральный. Когда слетела с конкурса в Школу-студию, плакала навзрыд и уже собиралась уехать. Подруга остановила: «Не глупи и попробуй в Щукинское». Лерман послушалась – и абсолютно не жалеет. «Театралу» она рассказала о своих первых шагах в Театре Вахтангова, об отношениях в труппе, подарках Людмилы Максаковой и репетициях спектакля «Евгений Онегин».
- Ольга, вы помните, как вас пригласили на роль «Анны Карениной»?
- Когда я попала в Театр Вахтангова, ввелась вместе с несколькими девочками в спектакль «Берег женщин». Анжелика Холина приехала нас посмотреть, а потом написала мне: «Буду пробовать тебя на Каренину». Это было удивительно. Я сначала даже не поверила. На тот момент Карениной я себя не ощущала.
- И как проходили пробы?
- Мы встретились и первое, что пробовали, это дуэт с Вронским. Я помню, мы снимали пробы на телефон, у нас даже осталась запись. Это было трогательно, с
одной стороны, а с другой стороны, чудовищно. У меня была еще короткая стрижка, я пришла в какой-то маечке – в общем, вид был не располагающий. И тело было другим. Сейчас, в работе с Анжеликой, все меняется, «появляются» новые мышцы, начинает где-то болеть – и я понимаю: о, значит, это место задвигалось. Прихожу в ту форму, в которой была, когда училась в хореографическом училище.
- Анжелика поняла, что вы подходите на роль Анны Карениной буквально с первой пробы, с первого дуэта?
- Я думаю, что сомнения у нее были. Безусловно. Но меня она как-то сразу «обволокла» заботой, любовью – и такое отношение мне очень помогло. Когда режиссеры любят своего артиста, у него сразу «открывается» и преданность, и желание работать. Потому что есть ощущение, что ты выступаешь в соавторстве, что ты большая часть одной большой работы.
- Анжелика Холина сказала, что вы очень правильно выбрали профессию, потому что в жизни вы мышка, вас можно не заметить, а на сцене – божество. Вы ощущаете этот контраст?
- Я в жизни – не хочу, конечно, лукавить – не очень люблю знаки внимания, а когда я выхожу на сцену и получаю энергию от зрителей, слышу аплодисменты на поклонах, мне это очень приятно. Понимаю, что смогла чем-то обменяться. А в жизни комфортнее держаться в тени. У меня есть друзья, мы прекрасно общаемся. Но не могу сказать, что я заводила, душа компании. Конечно, я чего-то боюсь, может быть, в чем-то не уверена. На сцене легче. Ты играешь и смотришь на это немножко со стороны.
- Раньше в театр принимали по-особенному. Старейшая актриса Театра Маяковского рассказывала, что их смотрел не только худрук, но и все корифеи театра. Как вас принимали, помните?
- Мы играли выпускные спектакли, и на один из них пришла Галина Львовна Коновалова. Она потом пообщалась со студентами, наговорила много теплых слов, а через некоторое время позвонила мне и сказала: «Вы должны показаться Римасу Владимировичу». Он предварительно пришел на наш спектакль, но было совершенно непонятно, выделяет он меня или нет. В итоге показывалась в театре не только я, но и мой сокурсник, который сейчас тоже работает в Театре Вахтангова, Федя Воронцов. Мы вместе делали отрывок, играли «Бешеные деньги». Мне кажется, это было ужасно.
- А мне кажется, вы ужасно самокритичны.
- Нет, я просто реально смотрю на вещи. До этого показа мы встречались с Римасом Владимировичем. Он вызвал меня в кабинет и просто расспрашивал, как на собеседовании: где снималась, что играла. С 3-го курса я работала в Театре сатиры, поэтому не то чтобы дрожала, что после выпуска останусь без театра. Но, честно говоря, попасть в Театр Вахтангова уже не рассчитывала. Для меня было большим удивлением, когда Галина Львовна позвонила поздравить и сказала, что я понравилась.
- Вы не раздумывая, наверно, перешли в Театр Вахтангова?
- В Театре сатиры я что-то играла, а здесь Римас Владимирович сразу ничего не обещал. Сказал, что первые месяцы придется посидеть без ролей. Но у меня было ощущение, что все сложится хорошо. И я не обманулась.
- Для вновь пришедшего, наверно, важно, чтобы кто-то из старшего поколения передавал свой опыт, подсказывал, направлял. В Театре Вахтангова это принято?
- Вообще в Театре Вахтангова в большинстве своем очень доброжелательно относятся к новичкам. Не отворачиваются, если мы делаем грубые ошибки, предположим, в общении с другим артистом. Подсказывают, как надо. На самом деле, в театре есть традиция – актеры старшего поколения оказывают знаки внимания молодым. Когда я выпустила «Анну Каренину», Людмила Васильевна Максакова сказала, что у нее есть для меня подарок. И принесла шкатулку, которую ей подарила Цецилия Львовна Мансурова. Она, как и Максакова, когда-то играла Анну Каренину. Я, возможно, тоже когда-нибудь передам эту шкатулочку по наследству. А сейчас храню в ней серьги Анны Карениной и другие драгоценности, которые надеваю во время спектакля. Это очень символично.
На каждый спектакль появлялась какая-то удивительная вещь. Когда репетировала Татьяну, говорили, что в финале надо бы добавить к образу какую-то «деталь». И Людмила Васильевна, не раздумывая, принесла на следующий день висячие серьги. Она любит делать людям подарки. Теперь финальную сцену я играю в ее сережках. Галина Львовна Коновалова всем девочкам на женской стороне, когда мы выпускали «Онегина», принесла пирожные и другие приятные мелочи.
- Образ вы продумываете в процессе вплоть до таких мелочей, какие у вас будут серьги?
- На самом деле, из мелочей все и складывается. Когда мы только начинали репетировать, у меня и прически были другие. А по мере приближения к финалу все менялось, становилось все более удобным, привычным. Например, я все время верчу косу. Это мне подсказала Сюзанна Павловна Серова, педагог из ГИТИСа. С ее подачи появилось много интересных мелочей. В работе над ролью Татьяны мне также очень помогла Анжелика. Она присутствовала у нас на репетициях: в спектакле – ее хореография.
- А как ощущает себя дебютантка, которая только пришла в театр и сразу получила главную роль? Это же большая ответственность… Приходится идти в сторону страха?
- Я к этому относилась, прежде всего, как к работе. На самом деле, можно получить главную роль и просто ее не сделать. Когда мне дали Каренину, я испугалась, что могу не справиться. Мне доверили такую роль, возложили такую ответственность, а я не оправдаю ожиданий. Так же и с Татьяной произошло. Главная роль – это всегда в первую очередь страх. Но ты, безусловно, борешься за нее. И себе не даешь возможности расслабляться, и коллегам.
Вообще у нас такая профессия: все время, выходя на сцену, мы кому-то что-то доказываем – себе, окружающим, зрителям, критикам. И конкуренция есть, но здесь, в Театре Вахтангова, она абсолютно здоровая. Конечно, бывают и нездоровые вещи, но мне, во всяком случае, повезло – я с интригами не столкнулась. Очень надеюсь, что у меня получится в первую очередь остаться человеком. Я считаю, нужно быть честным во всем. Как только начинаешь хитрить, изворачиваться, ничего не получается. Это я уже поняла.
- Татьяну вы играете в очередь с литовской актрисой. Вы конкурируете между собой?
- Рисунок роли у нас один, но мы, конечно, две разные Татьяны. Мизансцены – это единственное, что у нас сходится. Мы совершенно разные люди – по-разному думаем, чувствуем, говорим. Безусловно, между нами есть конкуренция. Допустим, если я сегодня не репетирую, а репетирует Вильма, то мне немножко мучительно, хочется тоже быть на репетиции, хотя сегодняшний день надо бы посвятить другому человеку. Но все в рамках здравого смысла.
- Какие ваши, исключительно ваши находки остались в этом образе?
- Когда делали финальную сцену, мы все думали, как же вынести онегинское кресло. И вдруг я перевернула его и потащила за собой. И не предполагала, что это может иметь какой-то смысл. Но Римас Владимирович сказал: «Да-да, давайте попробуем!» Появилось ощущение, что Татьяна тащит это кресло, этого Онегина, как вечный крест. Я просто предложила какое-то движение, а режиссер сделал так, чтобы оно заиграло. Поэтому я не могу сказать, что в спектакле есть мои находки. Даже если я что-то придумывала, все равно без руки Туминаса, без его фантазии это не обрело бы смысл.
- А были моменты, когда вы находились в состоянии отчаяния, не понимали, куда двигаться дальше?
- Конечно, были моменты, когда я думала, что надо уходить из театра, когда, я не понимала даже, зачем мне дали эту роль. Может быть, я не смогу играть, может быть, не стоит? Я уже ненавидела эту Татьяну. Но это нормально. За время репетиций переживаешь всю гамму чувств.
- Вы в чем-то на нее похожи, на пушкинскую Татьяну?
- Ну, да, конечно. Мне близко ее ощущение от жизни, ее отношение к любви. Не зря же эта героиня является русской.
- А в чем эта русскость проявляется?
- Все русские женщины такие вот отчаянные, решительные, верные, ну, может быть, не все, но в большинстве своем. Анжелика Холина иногда говорит: «Вот вы, русские, мне нравится с вами работать, потому что вас попросишь закричать, так вы начинаете ор-р-р-рать изо всех сил». Русскость, мне кажется, в этой полной, 100%-й самоотдаче. Татьяна на все сто отдается любви, на все сто отдается верности.
- Вам не кажется, что это исключительно литовский взгляд на русскую героиню?
- Я не уверена, что это только литовский взгляд. Татьяна не тихоня. Мне кажется, она именно такая, темпераментная. Она ведь жила в удаленной губернии, в усадьбе. Я тоже жила в деревне, у бабушки, и с детства помню это ощущение, когда здесь и сейчас ты один – хозяин этого огромного поля, этого сумасшедшего пространства. И с этими полями Татьяна прощается, уезжая в Москву, прощается со всем, начиная с дома Онегина. И в эти минуты не думаешь о сдержанности, когда внутри – все на разрыв. И только приезжая в Москву, а потом в Петербург, она зажимает в себе эмоции, не дает им выхода. Это очень трудно. Может быть, поэтому у меня пока не получается читать последний монолог. Ну, почему бы, выслушав Онегина, просто не уйти? Ничего не сказать или сказать ему «убирайся!» Нет, Татьяна говорит и говорит, потому что внутри у нее – пожар. Но все это надо тушить.
- Честно говоря, не ожидала от Татьяны такой темпераментности, такой порывистости. Это вас не пугало, не ломало ваши представления о пушкинской Татьяне?
- Да, у меня было впечатление от Татьяны, как от томной девушки, которая вздыхает и смотрит в окно. Но это интересно первые три минуты. Мне понравилось, что мы ломали стереотипы. Римас Владимирович говорил на репетиции, что Татьяна «дикая», даже «убогая». И сначала я пробовала играть так, будто она кривая, с задранным плечом. Темпераментна Татьяна, на самом деле, только в вопросе любви, только в состоянии, когда выражает свое чувство. А дальше, на протяжении спектакля, она учится сдерживать свои эмоции, зажимать себя. Это, действительно, становится интересно, потому что появляется развитие.
- Вы, когда Татьяну репетировали, параллельно что-то смотрели, читали?
- Никогда не знаешь, откуда придет ответ. Его можно из книги вычитать, узнать из просмотренного фильма. А, может, кто-то пройдет мимо, ляпнет что-то, а ты понимаешь: это именно то, слово, которое тебе по-актерски помогло. В «Онегине» мы всем театром читали Лотмана. Но мне показалось, что все это слишком научно. Еще я посмотрела передачи Валентина Непомнящего – и вот оттуда, пожалуй, я много «вычерпала» для себя. У него есть свое отношение к Пушкину. Я это как-то сразу увидела.
- Как вы узнали, что будете играть Татьяну?
- Татьяну уже репетировала другая актриса, но я подумала, что надо попытать счастье. Выучила письмо Татьяны, поймала в коридоре Римаса Владимировича и сказала, что я должна ему почитать. И тогда он позвал на репетиции. Ну, я пришла, очень долго сидела, пока читали все другие артисты… У меня уже всё как-то успокоилось. А потом, спустя несколько репетиций, Туминас вдруг сказал: «Ну, что Лерман, почитайте письмо». Это были ужасные пробы. Я морально не подготовилась. Придумала себе, что вот встречу его в уголке и почитаю, а он поставил меня в совершенно другую ситуацию.
- Когда «Онегин» готовился, на сайте театра очень долго не было распределения ролей. Обычно первое, что известно –это кто будет играть, а здесь интрига держалась до последнего. Почему?
- Потому что спектакль придумывался методом проб и ошибок. Мы тоже долго не знали, кто кого будет играть. «Вы сегодня почитаете за Ленского, а вы – за Татьяну», – говорил Туминас. Все могли быть Татьянами или Татьяны вообще могло не быть. Кому-то даже придумывали имена, как Володе Вдовиченкову, гусару в отставке, или Кате Карамзиной, страннице с домрой. Их же нет у Пушкина. До конца было непонятно, что играть. Кто-то сходил с ума, потому что не понимал: Боже, что же я здесь делаю? Но мы просто верили, что к концу все сложится.
- Интересно, как Римас Владимирович репетирует? Я удивилась, когда увидела в новостном сюжете, как Туминас что-то показывает на сцене, причем очень темпераментно…
- Туминас очень любит показывать. Он же был артистом, и, мне кажется, ему иногда этого очень не хватает. Помню, как он таскал на себе кровать... Я думаю, он получает колоссальное удовольствие, когда выходит показывать за артистов – и делает это очень хорошо, как за мужчин, так и за женщин. Мне кажется, и многие со мной согласятся, что режиссеры гениально показывают потому, что в этот момент у них нет чувства ответственности. Они играют не для зрителей – и делают это легко. Поэтому нам всегда говорят: «Легче относитесь, легче!» Когда ты легок, все идет на раз-два.
- Туминас по ходу репетиций вам сразу дает оценку или обычно молчит? Как у вас с обратной связью?
- Нет, он может просто уйти после репетиций. Ты репетировал-репетировал, что-то начувствовал, настрадал, а он может не сказать тебе ни слова. А следующую репетицию, наоборот, начнет с замечаний: вот это было ужасно, попробуем еще раз. И ты начинаешь вспоминать, а когда это было? Ты думаешь о себе, а он уже думает за всех. У него в голове рисуется целое. И ему иногда просто не хватает ни сил, ни времени, чтобы что-то разъяснять. Если он дал тебе роль, значит, он тебе доверяет. Уже в конце он тебя подсоберет, подправит.
- Вы на критику реагируете болезненно? Вас это заводит или деморализует?
- Меня заводит, но иногда могу и разревется. По-разному бывает. Но, мне кажется, нужно прислушиваться к критике. Если все время хвалят, ты останавливаешься: нет преграды, через которую нужно перепрыгнуть.
- В вашем актерском коллективе принято высказывать друг другу если не критические замечания, то пожелания?
- Ну, иногда говорят. Слушать можно всех артистов, но верить нужно только своему режиссеру. Если ты идешь его дорогой, значит, надо ему как проводнику отдать первое, ведущее место.
- И все-таки есть у вас в Театре Вахтангова человек, к которому вы прислушиваетесь и можете назвать своим наставником?
- Безусловно, я очень благодарная Анжелике. Она мне повстречалась как режиссер, потом открылась для меня как человек. Очень многому у нее учусь, и не только профессии. Люблю с ней разговаривать, люблю ее слушать. Мне нравится, как она думает. Один раз Анжелика сказала: «До 25 лет человек должен слушать, после 25 лет можно учиться говорить », – и мне засело это в голову. Да, наверно, Анжелика – это мое большое везение. Даже она меня иногда спрашивает: «Почему тебе так повезло?» Мне, действительно, иногда везет, и я порой даже не понимаю, почему.
- Вы, наверно, очень решительный человек, как Татьяна, если вы в какой-то момент решились подойти к Туминасу с монологом, можно сказать, пошли ва-банк.
- Мне кажется, если тебе чего-то хочется, ты должен это попробовать. Меня брали в театр, где я могла бы танцевать всю жизнь. Но я поехала в Москву. У меня было ощущение, что точно нужно ехать, потому что потом я уже никогда этого не сделаю. С каждым годом будет все страшнее и страшнее. Надо рисковать. Если не получится, ты сам себе скажешь: я пытался, даже не один раз, я сделал все, что мог.
- Вы приглашаете родных и друзей на свои спектакли?
- Приглашала родителей на «Каренину», на «Онегина» пока не приехали. Приглашаю педагогов. Хочу еще, чтобы бабушка посмотрела. Она у меня очень чувствительная. Помню, мы играли «Незаученную комедию», на выпускном курсе. Это была комедия дель арте, мы со сцены говорили со зрителями, и я даже сказала, что моя бабушка приехала посмотреть спектакль. У нее был фонтан эмоций. Она и испугалась, и удивилась. Я хочу, чтобы она и «Каренину» увидела, и «Онегина». Думаю, она будет плакать…
Театрал