– А что, собственно, представляет собой современный театр
и есть ли таковой в Ярославле?
– Современный театр, так как я его сегодня воспринимаю, очень
похож на человека, который, пребывая в абсолютной растерянности, топчется на
месте. Есть некая иллюзия движения, но самого движения нет… На днях я вернулся
с рязанского театрального фестиваля, посмотрел восемнадцать спектаклей разных
театров. Показательно, что хороших спектаклей практически нет. А ранг фестиваля
– российский…
– Но хоть одно имя приходит вам на ум, когда речь заходит
о современном театре?
– Петр Фоменко, на которого мы все сегодня молимся как на Бога.
Он неспешно, вдумчиво, вне суеты пытается делать современный театр. Ставит
«Войну и мир», делает «Трех сестер» Чехова… И эти спектакли – такое отдохновение
души, он делает это так красиво и так правильно, что глаз не оторвать.
– Однако если брать за критерий современности театр Фоменко,
то получается, что у нас в Ярославле современного театра и в помине
нет?
– Я не могу так сказать, потому что живу в этом городе и мне не
хочется обижать людей. Здесь до сих пор работают любимые мною мастера старшего
поколения, мои ученики, знакомые артисты, и сказать им «Ребята, вы занимаетесь
ерундой» я не могу. Они занимаются театром так, как могут. Другое дело
– академический театр имени Волкова. Случилось несчастье: не стало главного
режиссера Владимира Боголепова. Он был лидером, который своей деликатностью,
интеллигентностью держал театр на уровне. Директор Валерий Сергеев очень многое
делает для театра – это нельзя не признать: многочисленные престижные гастроли,
Волковский фестиваль… – за одно это ему можно памятник поставить. Но возникают
проблемы подлинно художественные… Что ж, все мы люди и имеем право на ошибку.
– То есть вы считаете, что в театре обязательно должен быть
художественный руководитель? Приглашенных на постановку одного спектакля
режиссеров недостаточно?
– Выдающийся режиссер и педагог А. Д. Попов говорил: «Театр без
художественного руководителя – что улей без матки». А нам все время пытаются
доказать, что сегодня в фаворе театр директорский или, в лучшем случае,
менеджерский. Во главу угла ставятся деньги, максимальное привлечение зрителей
в театр любой ценой, то есть критерием успеха становится не высокий
художественный уровень, а финансовое благополучие.
– А как же тогда оценивать МХАТ и политику Табакова
в современном театральном процессе? Олег Павлович, как известно, заявил, что
зрителя нужно вернуть в театр любыми путями! И как один из путей – труппа,
собранная по антрепризному принципу, то есть «знакомые все лица».
– На самом деле у него не очень получилось. Да, поначалу это
сработало, а сейчас билет на большую сцену Художественного можно купить запросто
и не очень задорого. Получается, что зрителю уже мало телесериальных актеров,
ему хочется чегото другого.
– А ради чего сегодня зритель вообще идет
в театр?
– Ну, вопервых, мы отучили зрителя ходить в театр. Публика,
особенно в провинции, готова заплатить сногсшибательные деньги лишь за то, чтобы
увидеть «живьем» популярного телеактера, а на то, что спектакль, в котором
играет этот актер, очень низкого пошиба – никто не смотрит.
– Неужели все антрепризные спектакли так плохи?
– На мой взгляд, абсолютно. За последнее время я не то что не
видел, но даже не читал в прессе о спектакле, о котором можно было бы говорить
как о художественном явлении.
– А зачем, на ваш взгляд, сегодня идет в театр настоящий
театральный зритель?
– За подлинными чувствами, за тем, чтобы иметь возможность
сопереживать… Сегодня одна из главных проблем в стране вообще и в театре
в частности – это подделки. Мы все говорим «дайте нам настоящее!» и в то же
время сами предлагаем зрителю какойто сэконд хэнд, пытаясь накормить его
вчерашними идеями, вчерашними чувствами. За счет духовного «сэконд хэнда» падает
актерский уровень – все цепляется одно за другое. А время уходит, годы
встраиваются в десятилетия, и сегодня уже абсолютно серьезно можно говорить
о кризисе театра в нашей стране. Если еще вчера были на этот счет какието
сомнения, если в перестроечную эпоху бодрились «нет, мы выдюжим!», то сегодня
речь идет о том, чтобы вообще вычеркнуть театр из государственного бюджета. Да,
понятно, что сегодня театр – дело дорогое, что есть другие, более насущные
статьи расходов. Но очевидно и то, что если сегодня мы переведем театр на
коммерческие рельсы, мы уничтожим его окончательно. Эта дорога не ведет
к храму…
– То есть вы как художник из двух позиций – «театр
– развлечение» и «театр – духовное начало» – склоняетесь
к последнему?
– А я иного не приемлю. Меня так научили, и мне другой театр не
интересен.
– В чем вы видите свою режиссерскую задачу?
– Я хочу делать честные спектакли.
– Получается?
– Когда как, но я пытаюсь. Я не иду на компромисс с самим собой
и не ставлю ширпотреб ради того, чтобы заработать. Мне проще: я – свободный
художник, одинокий волк, и я очень не завидую людям, которые сегодня находятся
внутри театра в отсутствии какоголибо финансирования и которые зависят от
вышестоящих руководителей, не желающих изменить в лучшую сторону культурную
жизнь страны.
– Вы сегодня востребованный художник?
– Получается, что да.
– Что и где ставите?
– Сейчас заканчиваю в Зеленограде «Царя Федора Иоановича». Нашел
артиста, воспитанного в традициях Малого театра, который может сыграть эту
великую роль, и мне очень интересна эта экспериментальная работа в малом
пространстве. В ноябре уезжаю в Новосибирск, там буду делать «Месяц в деревне»
Тургенева. Потом, если все будет в порядке, улечу в Корею, в Сеул. Театр,
в котором я раньше ставил «Ревизора», предложил мне постановку «Короля Лира».
Такие предложения, согласитесь, не каждый день поступают, хотя от роли
приглашенного руководителя этого театра я два года назад отказался изза
обязательств перед театрами в России. Потом – два проекта в Самаре, один – в
Рязани, летом планирую закончить «Тартюфа» в Питере…
– Если вы настолько востребованы как режиссер, для чего вам
преподавание?
– Это же превосходный тренинг! Собственная творческая
лаборатория – мечта любого художника! Я поступаю очень «корыстно»: учусь у своих
студентов, пока они учатся у меня. Иногда проверяю на них какието идеи, иногда
они мне чтото подскажут. И потом, где вы еще найдете актеров, которые готовы
работать сутки напролет не за деньги, а ради удовольствия? А вы еще спрашиваете,
зачем мне это нужно… Я же сам тоже работаю в институте практически не за
деньги.
– Профессия наложила какойлибо отпечаток на ваше
взаимоотношение с окружающим миром?
– А как же! И не могу сказать, что хорошее.
– ?!
– Когда я был артистом, я был более открытым, более
коммуникабельным, был весь такой «мажорный». Режиссура меня увела в другом
направлении.
– В минор?
– Не могу сказать, что я пессимист, скорее скептик. Я стал
труднее сходиться с людьми, так как не очень им доверяю. Режиссура, как
известно, – профессия одиночек.
– Как вы полагаете, что сегодня нужно ярославскому театру,
чтобы о нем заговорили как о Театре с большой буквы?
– У меня нет готовых рецептов… Наверное, для начала должно
измениться сознание руководителей, которые по долгу службы занимаются культурой.
Безусловно, чтото делается, и много денег вкладывается: ремонтируется здание
Волковского театра, музеи содержатся в приличном состоянии, проводятся разные
фестивали. Но мы говорим о Театре. Наш театр, кроме проблем областного,
местечкового характера, еще болен теми болезнями, которыми болеют все театры
России. Это эпидемия, от которой практически не скрыться. Но есть, есть в стране
островки – Самара, Новосибирск, Омск, Екатеринбург, – где ситуация складывается
иначе. Там театр живет, решаются его проблемы… А все потому, что руководители
занимаются театром не по долгу службы, а по велению души. В Самаре, например,
губернатор покупает билет как обыкновенный зритель, приходит на спектакли
с внуком, знакомит его с артистами. У нас больше повезло спортсменам, и я рад за
них. Может, когданибудь Ярославль станет столицей большого спорта.
– Как я поняла из вышесказанного, таких театров, как
в Самаре, в Ярославле нет?
– Нет.
– Может быть, проблема в том, что у нас в городе вообще
театров мало?
– Может быть. Театров для такого большого города действительно
немного. Но с другой стороны, если вспомнить, что не заполняются залы уже
существующих, то получается, что и этих предостаточно.
– Что, все так безнадежно?
– Ну, почему? Вот придумает наш президент какуюнибудь
национальную программу по культуре, в театр станет ходить модно и престижно… Но
у нас же всегда до культуры руки доходят в последнюю очередь. Вот построим все
дороги, образумим дураков, тогда и про театр вспомним.
– Ну, тут уж позвольте вспомнить некрасовские строки «жаль
только жить в эту пору прекрасную уж не придется…» А сегодня вам комфортно
живется?
– Я расслабился, успокоился, ушло какоето напряжение, в котором
пребывал последнее десятилетие. Я читаю книги, которые не успевал читать раньше,
открываю для себя новые имена. А прежде был зациклен на театральной текучке,
которую невозможно переделать, и ни на что другое не оставалось ни времени, ни
сил. Я стал больше ездить… В общем, судьба подарила возможность много
и разнообразно поработать.
– Вы трудоголик?
– К сожалению (сказано без малейшего сожаления в голосе
– Авт.), да. У меня есть маниакальная потребность репетировать, и я могу
этим заниматься сутками.
– В тех театрах, куда вас приглашают, вы находите
единомышленников?
– Сразу же, как начинается работа. И эти люди становятся мне
близки, и после расставания возникает потребность в новой встрече, и я
возвращаюсь и ставлю новые спектакли… Сегодня у меня столько предложений, что
я могу выбирать. Дожил до такой ситуации…
– После этого остается только написать последнюю строчку
«Жизнь удалась» и поставить точку. Или восклицательный знак, или многоточие.
Какой знак выбираете вы?
– Я не думаю, что нужно чтото итожить. Пока можно лишь сказать,
что мне хорошо. Обидно, что в российском театре вообще – нехорошо. Но лично мне
в том театральном процессе, в котором я участвую в меру своих сил
– хорошо.
– А Ярославль вас не зовет ставить спектакли?
– Нет, не зовет… Пока им хорошо без меня.