«Меня пять раз вели на расстрел»

СТАРЕЙШИЙ АКТЕР ТЕАТРА МОССОВЕТА НИКОЛАЙ ЛЕБЕДЕВ О ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ

За кулисы Театра Моссовета он попал еще ребенком, в 1930-м году, поскольку здесь кассиром работала его мама. А позже вернулся сюда уже как выпускник Школы-студии МХАТ. Играл в спектаклях с Раневской и Марецкой, Мордвиновым и Пляттом, Марковым и Жженовым. В числе относительно недавних премьер с его участием – «Ревизор» и «Крошка Цахес». 

Много снимался в кино, но о главных ролях не мечтал. Он и сегодня говорит, что никогда не тянул на себя одеяло, считая главным в актерском труде – служение.


Десятки маленьких ролей, порой даже крошечных эпизодов, но – ни одного повтора. О своем театральном пути может рассказывать (и как увлекательно!) часами. Но сегодня, в день юбилея, напомним все же о нем, как о фронтовике, который пять раз попадал в плен и всякий раз чудом спасался от расстрела.

– В апреле 1941 года меня призвали в армию, – говорит актер. – На прощание родственница протянула мне ладанку с изображением Николая Чудотворца. Есть поверье, что он, покровитель военных, выводит из плена и спасает от водной стихии. Показал маме, но она сказала: «Оставь дома. Смешно чего-то бояться, когда советской армия самая сильная в мире». С этим я и ушел в военкомат, и кто бы знал тогда, что война начнется совсем скоро.
 


«Вдруг не смогу повоевать» 

Николай Лебедев говорит, что в армии ему, начинающему артисту, было скучно. Начал считать дни до возвращения домой:
– Утром 22 июня зашёл в военторг и услышал, как женщины шепчутся между собой о войне и немцах. Я тогда над ними посмеялся, ведь за неделю до этого ТАСС передал, что между нашими странами заключён мирный договор. Кроме того, мы помогаем пролетариям, живущим в загнивающем капитализме, нашу страну уважают. Так же думали и мои сослуживцы. И вдруг в полдень по радио выступил Молотов. Война.
 
Ощущения тех дней актер пронес через всю свою жизнь.
– Боялся, что кончится война, а я не успею повоевать. Ведь мировой пролетариат, разумеется, поднимет восстание, остановятся заводы и фашистам ничего не останется, как извиниться перед СССР. А я вернусь домой и нечего будет рассказать. Но я ошибался. Наш полк подняли по тревоге и дали команду собираться на фронт. У всех было приподнятое настроение, пели «Ждём вас в Берлине», а недалеко стояли женщины и плакали. Они были мудрее…


В первый раз Николаю Сергеевичу удалось избежать беды, когда их часть только приближалась к линии фронта – почти безоружная. Остановились в небольшом селе. Вечером Николай вышел из дома в поисках еды. И на улице его подозвали военные. Высокий капитан попросил предъявить документы. Затем Лебедеву задали несколько вопросов и отпустили. А наутро он узнал, что ночью был бой с диверсантами, и это один из них проверял его документы.

– Я уцелел, потому что был безоружен, – считает актёр. – И наутро испытал некую гордость: мол, судьба меня пощадила.


 
Экспромт отчаяния 

Под Винницей Николай Лебедев получил ранение осколком снаряда. Попал в госпиталь, который эвакуировался в Умань. Но по пути фашисты плотным кольцом окружили местность. Санитары выскочили из машины. Преодолевая боль, Николай тоже побрёл в укрытие. Ему помогала идти девушка в военной форме.

– Но кругом уже были фрицы. Один из них оттащил девушку. Меня бросили на повозку и привезли в бывший клуб, окружённый колючей проволокой. Раненых там было много. Пришла фельдшерица – из местных. Я к ней сажусь на перевязку. Она дрожащими руками стала затягивать бинты: «Господи, бедный мальчик, что же это такое».


Я попросил: «Сделайте мне побольше рану». И она меня всего закрутила. Встал, прошёл вдоль стены и на глазах у фашистов упал. Минут через десять подошёл офицер – потрогал меня носком. Я не реагирую. Он видит – доходяга. Тем временем многих стали выносить. На полу рядом со мной оставалось человек пять. А из охраны только старый немец. Уличив момент, я поднялся и бегом через колючую проволоку.

Врываюсь в ближайшую хату. Прошу у хозяйки: «Дайте переодеться». Женщина, видимо, испугалась. В прихожую не вышла, но бросила через дверь короткие штаны, рубашку и танкистский шлем. Я снял бинты. А ноги у меня белые, городские, поэтому вымазал их грязью – «загримировал». Всю жизнь так и мучает совесть, поскольку прихватил у неё лопату. Как огородник, перекинул лопату через плечо и вышел вальяжной походкой. Никто из немцев на меня не обратил внимания. Ясно же, крестьянин идёт. Только селяне всё поняли, но не выдали.


 
«Сегодня тебя расстреляют» 

Спасаясь, Николай Лебедев решил следовать в Киев, где из всех знакомых у него была только замужняя девушка. В те дни Киев был уже окружён. Но юношеское воображение рисовало романтическую картину: вот под вражескими пулями он проберётся в город, найдёт улицу Короленко, постучится в квартиру, а там его встретят за накрытым столом. Однако в нескольких километрах от города молодого артиста остановили какие-то парни.

– Ребята сказали, что служат фашистам и стали предлагать перейти на их сторону. Я решил, что это провокация, что, дескать, они просто-напросто меня проверяют, а следом, убедившись в моем искреннем служении советской армии, скажут, что они партизаны и пригласят в свои ряды.


Наивный был очень. Но вдруг подъезжает машина, выходит старичок-немец, а с ним – переводчик. Старик, указав на меня, говорит: «Комсомолец? Партиец?» И у меня проступил пот от страха. Я-то был уверен, что ребята шутят. Мне связали руки и повезли в село. В кутузке были ещё два коммуниста местных. Утром пришла девчонка лет шестнадцати, мы у неё спросили: что будет с нами? «Тебя отпустят», – сказала она одному. «А тебя и тебя расстреляют», – показала она на меня и соседа. Сказала это обыденно, словно «здравствуйте».

И вновь избежать расстрела помог случай. Когда утром фашист повёл Лебедева на расстрел, актёр стал давить на жалость. В школе он изучал немецкий язык и потому, не особо надеясь на спасение, сказал фашисту: «Вы очень похожи на моего отца». Но фашиста, видимо, проняло. Он опустил автомат, попросил подождать несколько минут и куда-то ушел. По идее, можно было сбежать, но далеко ли сбежишь на оккупированной территории? Когда немец вернулся, он объявил, что расстрел заменили каторжными работами.

– Пусть каторга, думал я, но все-таки жизнь спасена. Но я рано радовался. Нас погнали в Австрию. А там, решив починить истоптанные ботинки, я на фабрике срезал кусок кожи. И надо же было такому случиться, что той же ночью в бараке прошел обыск. Мои несчастные «пожитки» были обнаружены и в ту же секунду без разговоров я услышал приговор: утром – расстрел.


Со мной уже попрощались ребята, даже кусок хлеба отдали лишний. Утром меня повели в городок. Но, как сейчас помню, шел с ощущением, что расстрела не будет. Вот чем это объяснить? И действительно, вдруг в небе – гул моторов. Я замечаю, что это советский самолет. Он низко летит и раскидывает листовки. Через несколько шагов первые листовки стали падать к ногам. И я вдруг понимаю, что на них изображена колонна из нескольких тысяч немцев, которых ведут по центру Москвы. Сопровождавший меня фашист поднял листок и положил в карман. А когда мы прибыли на место расстрела, он сообщил в отделении, что брал кожу для починки ботинок. И меня оставили в покое. Наверное, живой советский солдат в ту минуту для них был важнее – наверняка замышлялось ответное «шествие».

Жизнь в фашистском плену – это не только каторга, но и бесчисленные и бессмысленные допросы. Но однажды Николай Лебедев попал на допрос к немцу, который, как оказалось, до войны работал в Москве в театре «Эрмитаж».
– А у меня там папа кассиром работал, и я с детства знал фамилии всех артистов, – продолжает актер. – От безысходности стал называть знаменитых эстрадников тех лет и вдруг вижу, глаза у фрица подобрели, он что-то написал и меня пощадили – отправив всего лишь в концлагерь.


Оттуда Лебедев бежать уже не думал – понимал, что дни войны сочтены. Но вскоре, когда война кончилась и Лебедеву разрешили вернуться в Советский Союз, им, фронтовиком, занялись следственные органы. Снова допросы, угрозы и хамство.

– Один из следователей налил мне стакан коньяка – считалось, что он отлично развязывает язык. Но я продолжал рассказывать, как спасался, как помогал товарищам и что мечтаю играть в театре. Меня отпустили на свободу, хотя из-за плена с театром возникли сложности.


Были сложности и в армии, где дослуживал после Победы. Когда один из солдат в казарме сказал: «Пока мы сражались за родину, некоторые позволили себе отсиживаться в плену», – Лебедев схватил табуретку и бросил в него. Благо промахнулся. Сослуживцы держали Николая и просили не обращать внимания.
Сейчас, к счастью, уже никто не обвиняет тех, кто на фронте попал в плен. Ведь и для них тогда война не закончилась. Просто это была другая война – за жизнь.



Автор
ВИКТОР БОРЗЕНКО | ФОТО: АРХИВ ТЕАТРА
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе