Константин Райкин: школа удивления

— Все мы пляшем от Станиславского. Сам я щукинец по «национальности». Попал в «Современник», вместе с Табаковым стоял у истоков «Табакерки». Преподавал в Школе-студии МХАТ. В общем, много всего во мне намешано.

Убежден, театр — это дом актера, кузница мастерства. Кино — все-таки второе по значимости дело для драматического артиста. Оно не дает возможности пробовать новое, ты делаешь, что уже умеешь. Даже у гениального режиссера. Но о Никите Сергеевиче нужно сказать отдельно. Михалков репетирует кино, как спектакль. Это случай уникальный, небывалый, и не надо на него ориентироваться — такое божественное черт знает что.

Значимость нашей профессии в театре и кино несравнима. На сцене актер — полноправный хозяин. На нем огромная ответственность. Спектакль — партитура его эмоций, кардиограмма. Вы можете себе представить, чтобы во время зарубежных гастролей на сцене артиста озвучивал кто-то другой? В кино такое происходит даже с гениальными людьми. Какая-то ерунда, унижение и попрание достоинства. Почему чужой человек должен вставлять в твой священный рот свой гадкий голосок? Может, и моими ножками тогда будет кто-то другой танцевать?..


Царство артиста — театр. Поэтому буду говорить о театральном образовании. Самый важный курс — первый. Это фундамент, на котором потом можно возвести любое здание, даже самое современное, рискованное и хулиганское. Но основа должна быть державной, крепкой. Сейчас стали преподавать по-другому. Раньше было скучно. То, что я проходил на втором курсе, сегодня учат на первом. И происходит заражение театром.

Мы долго сидели на этюдах, вставляли воображаемую нитку в иголку. Хорошее упражнение на внимание, сосредоточенность, но не полгода же! «Я в предлагаемых обстоятельствах». Очень тягостно, когда при этом тебе семнадцать лет и толком не знаешь, кто такой «я». По-моему, гораздо более плодоносная тема «Я в фантастических обстоятельствах». Например, моясь в ванной, обнаружил: у меня вырос хвост. Такая игра. Будто во сне. Потому что если реагировать буквально, то это клиника — обморок, «скорая помощь», пена у рта...

Вообще актерская профессия очень волевая, мужественная. Эмоции — твой материал, надо ими владеть. Не люблю артистов, которые играют прекрасно, но только на четвертый раз. Лучше сыграй все четыре хорошо, чем один гениально. Ума не приложу, как достать билет на тот самый выдающийся спектакль, когда актера Бог поцелует в макушку? Надо уметь дать пинка эмоции, сесть на нее верхом. «Подождите, еще не пришло» — это непрофессионально. Эмоция ревнивая. Если покажешь, что сможешь обойтись без нее — только техникой, она тут же придет. Как женщина с противным характером.

Самое сложное и интересное — передать оценку факта, когда случился сюжетный поворот. Поиск действия: как герою быть дальше. На этих виражах отличишь хорошего артиста от плохого. Великая драматургия так и строится. Взять «Ромео и Джульетту» — одну из лучших пьес всех времен и народов. Там очень четкий сюжет, мускулистый, но вспомните, как начинается трагедия. Выходит хор:


Две равно уважаемых семьи

В Вероне, где встречают нас событья,

Ведут междоусобные бои

И не хотят унять кровопролитья.

Ну это ладно — обстоятельства начала, экспозиция. Но послушайте дальше:

Друг друга любят дети главарей,

Но им судьба подстраивает козни,

И гибель их у гробовых дверей

Кладет конец непримиримой розни.

Все, сволочь, рассказал! Будто узнать счет матча до начала игры или конец анекдота. Но нам интересно, как это произойдет. Более того, брата Лоренцо, который думает объегорить родителей и устраивает авантюру, в конце спрашивает Эскал, князь веронский, как все случилось. И он десять минут рассказывает... Зачем? Мы ведь уже все знаем. Но это одно из самых напряженных мест в спектакле. Зрители ждут оценку: как отреагируют другие персонажи. Их правда потрясает так, что семьи даже помирились. По крайней мере, не хватает сил для продолжения вражды.

Вот в постдраматическом театре такого нет: текст деревянный, безэмоциональный, все развернуто в зал. Но ведь оценка — самое трудное, вкусное. Получается уход от борьбы, капитуляция. Другое дело, если мы скрываем свою реакцию, стесняемся. Но она проявляется в другом месте. Тоже очень интересно. Я бы свою школу назвал «Школой удивления». Редкое свойство артиста удивляться на сцене, а это и есть оценка.


Когда спектакль хорошо идет, подсматриваю за зрителями. Лица растопыриваются, глаза округляются. Так здорово! Себя забывают. Женщины более непосредственные, а вот мужчины, когда свет включается в зале, становятся такими бывалыми, владеющими собой. Сразу принимают умный вид, что-то обсуждают, формулируют. Но, как сказал Оскар Уайльд, чувства людей гораздо интереснее их мыслей. Самый верный признак для артиста — дыхание зала. Бывает тишина — нуль. А бывает меньше нуля: туго набитый зал, находящийся в абсолютном внимании. Всасывающая энергию тишина. Как вакуум. В него можно со сцены улететь. В этот момент кончаются все эпидемии: никто не чихает, не кашляет, прекращается коклюш. Вообще любые звуки в зале — свидетельство невнимания, когда не очень интересно.

Ужасно, если не слушают. Говоришь человеку о том, что тебя волнует больше всего на свете, а он встает и уходит в туалет. Конечно, бывает разная физиология. Вижу даже, как он потом вернулся. Но, черт! Значит, этот эпизод зритель посчитал возможным пропустить. Провала боюсь пуще смерти.

Анна ЧУЖКОВА , Тамара ЦЕРЕТЕЛИ

Газета "Культура"

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе