Константин Потапов: «Вторичность в искусстве преодолеть очень сложно»

18 марта в арт-пространстве «Тепло» ярославская публика впервые увидела новый моноспектакль Константина Потапова — поэта, актера, писателя и музыканта.

Ранее Константин не приезжал в Ярославль, поэтому «ЯрКуб» немедленно отправился знакомиться с ним.


Костя Потапов идеально вписывается в ряд современных авторов, которые стремятся превратить творческие поиски в дело жизни — он даже ездил по городам России с поэтическими концертами, как это делают Полозкова, Астахова, и Птицами. Но участь поэта с рюкзаком за плечами показалась молодому человеку слишком утомительной и малоинтересной: сейчас Костя осваивает жанр моноспектакля, работает над прозаическими текстами и начинает читать первые лекции. Одним словом, ищет себя и анализирует собственный опыт.


— Костя, как ты оцениваешь свое выступление в «Тепле»?

— Получилось не так хорошо, как могло бы, потому что у меня был недельный перерыв в спектаклях. Может быть, площадка оказалась не очень удобной, я не успел освоиться в этом пространстве, где зрители сидят в разных местах, плюс неудобный подиум… Может быть, эмоционально я не смог выдержать действие, середина немножко «провалилась». Но было хорошее начало и получился конец — это главное.

— Моноспектакль «Демоны» ты полностью создал сам?

— Да, написал текст, поставил мизансцены. Я показывал работу своей девушке, она мне помогала в качестве режиссёра. В целом, можно сказать, что «Демоны» сделаны моими руками. Отчасти, в этом слабость спектакля.

— Почему ты решил работать в жанре моноспектакля?

— Долгое время я читал публике свои стихи, параллельно занимался у театральных педагогов, я все-таки не профессиональный актер. Когда стихотворные программы начали обретать свою логику и обрастать историей, решил, что можно попробовать сделать моноспектакль целиком в прозе.

— То есть, от стихов ты уже совсем отошёл?

— Мне сейчас не интересно читать стихи со сцены, они если и будут, то как элемент другого повествования. Хочется делать что-то крепенькое в театре, хотя бы на среднем уровне, чувствовать себя уверенно на сцене. И для этого предстоит отказаться от полностью самостоятельной работы, найти режиссера и собрать команду.

— Но ведь многие современные поэты предпочитают гастролировать со своими программами, для них это комфортно. И ты ездил по городам, читал стихи.

— Это было, но потом надоело. Читать стихи — это большая ответственность, ведь нужно уметь вести себя на сцене, держать зал… Люди читают поэзию, и это выглядит печально. И скучно. Даже тех, кто пишет хорошо, можно послушать только 15 минут. Понятно, что девочкам-студенткам нравится, но мне кажется, что на сцене надо показывать зрелище в хорошем смысле этого слова.

— А как получается удержать внимание зрителей, когда на сцене ты один, не считая зонтика и сковородки?

— Я долгое время тренировался это делать: начинал с трех минут, затем доходил до 10, 15, показывал программы. Наверное, это пришло с опытом. Многие вещи легко просчитать: холодно посмотреть на работу со стороны, дорисовать сцены, продумать их последовательность, динамику.

— Сегодня, кстати, была небольшая аудитория — порядка 30 человек. Тебе приходилось выступать перед сотней зрителей?

— Недавно прошло выступление в Самаре, городе, где я родился и вырос. Там ко мне пришли 120 человек, были залы и гораздо больше. Разница, конечно, чувствуется: например, однажды в Воронеже я показывал спектакль 10 незнакомым людям, получилось очень камерно, мне понравилось. Но факторов удачного вечера очень много, численность зрителей может не влиять на результат.

— Ты получаешь обратную связь от своей аудитории?

— Сейчас она у меня слишком маленькая, чтобы быть референтной. Города разные, и люди на спектаклях не могут отражать город в целом. Например, в Волгограде и Саратове меня очень любят, в Ярославле я чувствовал, что люди смотрели настороженно, так как раньше я сюда не приезжал.

— Я думаю, здесь люди суровые, потому что город холодный и ветреный. Зато когда ты станешь «своим», тебя полюбят.

— Надеюсь, что сегодня мы немножко «притерлись» друг к другу.

— У тебя есть образец для подражания, допустим, пресловутый Гришковец? Я видела в «Демонах» пару отсылок к нему.

— В предыдущем спектакле их было гораздо больше, сейчас стараюсь вообще от этого уходить. Легко скатиться в Гришковца, когда делаешь моноспектакль, потому что это он популяризировал подобный жанр. Но у меня есть свои актерские амбиции, пусть я и не профессионал, необходимо научиться перевоплощаться в кого-то еще. В первых двух работах, включая «Демоны», я говорил о себе. Следующий спектакль хочу выдумать полностью, создать персонажей, не имеющих ничего общего со мной.

— Не думал пустить к себе на сцену кого-то еще?

— Такое желание есть, я бы даже с удовольствием играл в театре, но в эту систему сложно попасть. Зато там ты играешь свою роль и не несешь ответственности за текст. Следующий спектакль, который я планирую поставить, расскажет историю больного диктатора, у которого есть психотерапевт. Я думаю, что одному человеку не получится сыграть сразу две роли, поэтому хочу предложить совместную работу своему товарищу.

— Костя, ранее ты сказал, что делал спектакли о себе.

— Да, в последнем моноспектакле все демоны, кроме женского, срисованы с меня.

— Это очень честно.

— Конечно, хотя многие истории я «докрутил» — это же не автобиография. А честность подкупает, сейчас ее очень модно использовать, вокруг одни исповеди… Это даже нечестный прием — быть чересчур честным.

— А какую мысль ты хотел донести до зрителя? Давай это проговорим в духе школьного «что хотел сказать автор»?

— В конце спектакля герой выбирает освобождение от демонов, некое «быть». Он очищается, проходя через эту нулевую точку, и принимает «никак», которое его, кстати, поначалу пугает. Ведь жизнь, на самом деле, никакая — она серая, вот и герой решает просто быть — я не говорю, что быть надо в любви, в творчестве или как-то еще. Надеюсь, у меня получилась такая буддистская парадигма.

— Писать для тебя — это необходимость?

— Приходит какая-то пустота, если я ничего не пишу день, неделю, месяц… Внутри так скребет, будто зря существую, а когда пишу, чувствую, что наполнен и прикасаюсь к чему-то важному. Сейчас стихи уходят на второй план, уступая место роману, повести и циклу рассказов.

— Значит, ты пошел дальше Веры Полозковой, которая когда-то написала строчки «Что до прозы — я не умею прозой. Правда, скоро думаю научиться».

— В детстве я вообще и не думал стать поэтом: первое стихотворение написал в 18 лет, скучая на паре по Высшей математике. Хотел стать писателем: много писал от руки в тетрадке, даже было какое-то фентези, созданное в подростковый период. Позже учился создавать сценарии для телевидения, понял, как строится драматургия текста.

— Давай напоследок поговорим о вторичности в искусстве. У тебя даже где-то в самом начале «Демонов» прозвучала фраза: «Ничего нового я не скажу». Эта проблема, пожалуй, занимает всех современных авторов.

— Вторичность преодолеть очень сложно, и в отношении стихов меня это сильно задевает! Некоторые из моих лирических произведений, например, могли быть написаны в двадцатых годах XX века, и все бы их поняли, так как я соблюдаю традиционные каноны — метрику, строфику… Сейчас эти правила современные поэты разрушают. Конечно, я пишу по-разному, и многие склонны утверждать, что у моей лирики нет одного мира, хотя я таковой вижу. Вообще, знаю пока только одного человека, который смог победить вторичность в наше время — это режиссер Иван Вырыпаев и его работа «Танец Дели». В фильме он сломал классическую парадигму истории, которая обязательно требует морали, того самого «что хотел сказать автор». Вырыпаев, не играя в постмодернистские игры, показал, что ни одна идея не лучше другой, все они сосуществуют в едином пространстве. Для меня это теперь эталон — столкнуть идеи, но не дать победить ни одной из них.


Фото: Михаил Беляков
Автор
Марина Седнева
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе