«Чертежи твоего театра чертит твоя судьба»

Став худруком Театра Маяковского, Миндаугас КАРБАУСКИС за три года изменил афишу и облик театра, состав зрительного зала. Премьеры Маяковки собирают всю «театральную Москву», уступая разве что премьерам Римаса Туминаса в Вахтанговском театре. Но все художественные успехи мало помогают в решении насущных бытовых проблем – финансовых, ремонтных, жилищных. Так что интервью руководителя Театра Маяковского далеко от победных интонаций.

Режиссер Миндаугас Карбаускис 


– Миндаугас, сначала мне хотелось бы поздравить вас с окончанием ремонта и приближающимся осенним открытием Сцены на Сретенке!
– Боюсь, с поздравлениями придется подождать. Я накануне вернулся в Москву и сегодня ездил на Сретенку, и, судя по положению дел там, совсем непохоже, что открытие состоится, а опять не перенесется на неопределенное время. Мы же должны были уже открываться прошлой осенью. И именно для Сретенки готовился «Кант», и его пришлось переносить на основную сцену… И это была отдельная головная боль и отдельные деньги. Сейчас к выпуску на Сретенке готовы «Отцы и сыновья» Хейфеца, «Декалог» Студии-OFF. Но нет человека, который мог бы со всей ответственностью сказать, когда будет закончен этот ремонт. И это очень странно, чтобы не сказать более резко. Я этого просто не могу понять: почему городу не интересен его театр? Вот к нам сейчас пришли молодые актеры (а труппу надо обновлять и омолаживать). И вот как вы думаете – долго они выдержат на зарплате в 20 тысяч рублей? Притом что многим из них надо снимать в Москве жилье. У театра есть общежитие, но там живут актеры постарше. Еще несколько лет назад они могли бы получить жилье по социальным городским программам. Но программ таких больше нет.
– По-моему, только ленивый критик не упрекнул вас за три года, что вы не строите Театр Миндаугаса Карбаускиса, а занимаетесь укреплением труппы и интересами актеров.
– Если бы я хотел строить Театр Миндаугаса Карбаускиса, я бы его строил. Но я уже не хочу строить Театр Карбаускиса или еще не хочу его строить. И вообще как-то глупо прийти в театр почти со столетней историей, где уже было столько сделано, работали такие мастера – и что? – все снести и написать свое имя? Меня позвали сюда работать, а не ломать. Работать по возможности с честью, с достоинством, в том числе и с художественным. Режиссура не была моей мечтой – ни в детстве, ни в юности. Я пришел учиться режиссуре в 25 лет, взрослым человеком. И я не помню, чтобы вот я сам хотел сделать то или это. Мне предлагали, от меня что-то ждали, я делал. В 30 начал работать. Меня довольно неожиданно пригласили на постановку в «Табакерку». Помню, я был где-то на отдыхе, и мне позвонил Евгений Борисович Каменькович и сказал, что надо срочно приехать и что это шанс. Я начал ставить в «Табакерке» и в МХТ. Получил награды, премии, признание и т.д. Все это было. Но после «Рассказа о счастливой Москве» я понял, что больше не могу существовать в этом формате счастья, и на три года ушел вообще из театра. Думал, что насовсем. Вернулся волевым усилием. По-моему, чисто по протесту: Олег Павлович Табаков заявил мне, что я закончился, – пришлось опровергать. И за это ему спасибо! Когда же позвали в Театр Маяковского, то позвали строить именно Театр Маяковского. Понадобился мой опыт в других театрах, мои умения, понадобился я. В жизни бывают периоды, когда ты берешь, и периоды, когда отдаешь. Вот сейчас я отдаю накопленное, набранное. Не знаю, поверите ли, но мне сейчас важнее, что будет с режиссером Никитой Кобелевым, чем то, что будет с режиссером Карбаускисом… И какие-то внутренние радости – вот этот сделал новый шаг, а у того начало что-то получаться – для меня сейчас самое главное.
– Мне кажется, самые простые вещи всегда сложнее всего понять. Как это – отказаться от личных амбиций в пользу общего дела... Однако каждый режиссер строит свою модель театра. Скажем, Малый Драматический театр Льва Додина – это одна модель. Meno Fortas Эймунтаса Някрошюса – другая (притом что оба театра – великие)… Какова модель вашего театра?
– Наверное, я не «каждый режиссер», и мне не нравится слово «модель». Ну какая Meno Fortas – модель? Этот театр строится жизнью режиссера, ее поворотами, строится его личностью. Как можно строить театр по готовым лекалам? Чертежи твоего театра чертит твоя судьба. И кто может заранее сказать, куда его направит Бог и что от него захочет? Сейчас передо мной очень практические, даже прагматические задачи. Зал на 800 мест. Это очень много, такой зал нельзя набить только элитарной публикой. А значит, надо придумывать, что предложить зрителю, чтобы и ему было «по зубам», и мне не стыдно. И надо думать о каждом актере, о его росте, о новых задачах. Этот театр прошел долгий путь, в том числе и пережил очень тяжелые времена. И я удивляюсь, как труппа смогла сохранить и работоспособность, и какую-то сплоченность, и умение радоваться успехам коллег – какой-то баланс необходимого художественного эгоизма и чувства театра как некоего большого целого. Сохранить какой-то спасительный веселый азарт…
– Мне рассказывали про театр, где над сценой на колосниках, невидимые зрительному залу, висят портреты умерших актеров. Такой лес теней, который тебя накрывает, когда ты выходишь играть. Ушедшие, которые смотрят на тебя с высоты. Сказали, что это совершенно особенное чувство, когда ты входишь в это, в общем магическое, пространство духа…
– Театр весь, конечно, пространство магии. И тут работают какие-то другие законы. Скажем, здесь можно остановить время. И оно зависнет, и ты будешь ощущать эту остановку. А можно время спрессовать. Здесь все происходит очень быстро: восходы, падения. Человек только что был на пике, и вдруг враз все закончилось, ушло. И смерть здесь все время стоит где-то у локтя, сидит в партере… Иногда я думаю, что главное, что надо сохранять, работая в театре, в этом, в общем довольно страшненьком месте – чувство иронии…
Новые известия

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе