Нет, речь не о "новизне" контркультурщиков, связывающих классику со своим личным безумием. Идея заключалась в том, чтобы оттолкнуться от первой редакции "Чайки", ещё не общипанной цензорами, и воскресить её как комедию.
В "той жизни" огромное место занимала сатира, которая ясно определила своё отношение к тому, что позже назовут "авангардом". Чехов был первым, кто показал "искателя новых форм" нелепым, бездарным существом, не знающим жизни и измученным комплексами. Его Треплев — пародия на "революционеров сцены", "маньяков эксперимента". И в этом истеричном существе мы узнаём как вчерашних, так и сегодняшних "звёзд режиссуры", обласканных "продвинутой" критикой. Все они, как и Треплев, рвутся крушить "старое" ради торжества пустоты. Всем им нечего сказать о человеке, всем безразлична драма. И все они, как Треплев, сеют смерть — метят в душу цивилизации. Чайка её и символизирует.Чехов, по мысли режиссёра Павла Карташёва, неслучайно назвал свою пьесу комедией. В ней чрезвычайно много смешного. Просто та жизнь, которую она отражала, во многом забылась. А в ней огромное место занимал водевиль. Он был любимцем русской сцены, и Чехов, как человек с юмором, был в его стихию влюблён.
Сатире и водевилю пьеса обязана образами хама-управляющего Шамраева, сторонника лечения валерьянкой Дорна и учителя-размазни Медведенко.
Чехов смеялся и над собой: смехом изгонял из себя графомана Тригорина, ставшего рабом своих публикаторов и своей стареющей "дамы сердца". Поэтому приходится только удивляться тому, что смешное никто не рискнул выдвинуть на первый план и развить.