А жизнь казалась длинною… (История одного спектакля)

Премьера спектакля «Альпийская баллада» по повести Василя Быкова состоялась в начале прошлого сезона в Камерном Драматическом Театре города Вологды.

Постановку уже успели оценить не только вологжане, но и зрители других городов (Москвы, Ярославля, Тулы, Череповца, Бабаева), а также жюри Конкурса на соискание профессиональных премий за роли 2019 года (Вологда). Исполнители главных ролей − Нази Магалашвили и Александр Сергеенко были награждены дипломами.

Спектакль «Альпийская баллада» стал знаковым в истории и жизни Камерного Драматического Театра. Он вырос из проекта «Серенада над долиной», посвященного 75-летию Победы, получил президентский грант и стал первым спектаклем, показанным в новом здании театра. В 2020 году творческому коллективу Камерного Драматического Театра присуждена государственная премия в сфере культуры и искусства Вологодской области «За создание театральной постановки – зонг-оперы “Альпийская баллада”». Такое активное начало предвещало постановке яркую, наполненную, интересную, и, главное, длинную жизнь…

ab001.jpg

 Узники концлагеря и немецкий офицер. Сцена из спектакля

Жанр спектакля определен режиссером Яковом Рубиным как зонг-опера − довольно необычно для драматического театра. Но когда собирается сильная команда поющих актеров, владеющих музыкальными инструментами, во главе с композитором и автором песен, получается интересный, необычный, с натянутым нервом и в то же время очень трогательный спектакль.

Музыка здесь − главный инструмент, камертон всего происходящего. Она практически не смолкает на протяжении спектакля, а возникающие паузы не раздражают и не напрягают слух, словно тишина тоже есть музыка. Музыка − сама суть этого спектакля, ее функция не ограничивается иллюстративностью. Зонги − музыкальные номера, так называемые авторские комментарии, раскрывающие отношение к ситуации, исполняются актерами на протяжении всего действия. Они не просто проигрываются в виде интермедии, как в театре Брехта, а являются неотъемлемой смыслообразующей частью спектакля. Зонги «вклеены» в текст, являются непосредственным его продолжением или же началом. Так в этом спектакле у автора текста Василя Быкова появляется равноценный соавтор − Дмитрий Макляков, написавший музыку и тексты зонгов. Это далеко не первая его подобная работа. Интересно, что каждый раз выбирая нового автора, Макляков, пропуская его через себя, создает тексты песен в стилистике писателя. Разграничить авторство слов бывает очень сложно, композитор настолько искусно переплетает их, что в творческом тандеме двух авторов возникает некий третий текст − в данном случае спектакль.

ab002.jpg

Заключенные концлагеря (Дмитрий Макляков, Евгений Думнов, Александр Сергеенко)

Музыка в «Альпийской балладе» кажется огромной, захватывает все пространство небольшого театра, она словно звучит в каждом его уголке. Такой эффект создает маленький оркестрик, который составляют актеры: струнные инструменты − гитара (Дмитрий Макляков); ударные инструменты − барабан (Евгений Думнов), бубен (Ирина Джапакова); духовые инструменты − пан-флейта (Александр Сергеенко). Нази Магалашвили в качестве музыкального инструмента использует свой голос.

Сценографию и костюмы можно в какой-то степени назвать условными. Весь спектакль сделан в черно-серой гамме − цвета узников концентрационного лагеря. Серый цвет представлен в разных оттенках. Костюмы главных героев Ивана (Александр Сергеенко) и Джулии (Нази Магалашвили) светло-серые − их души еще не успели потемнеть от ненависти и грехов, они почти чисты. Полосатые шапки на головах − признак, который определяет в них пленников. Герои расстаются с ними, когда отдаляются от концлагеря на расстояние, достаточное, чтобы почувствовать, наконец, себя людьми. Черный костюм у полубезумного Узника (Дмитрий Макляков), сбежавшего из лагеря вслед за главными героями, − его душа запачкана грехом предательства. Он от своей полосатой шапки не откажется. В черной и темно-серой гамме костюмы Мамы (Ирина Джапакова) и Папы (Евгений Думнов) героя − их души окрашены скорбью о потерянном сыне. В обуви здесь только те герои, которые твердо стоят ногами на земле − Немец, Австриец, Мама и Папа, узники же концентрационного лагеря ходят босиком − чужая земля, нет ощущения опоры, жизнь каждый день висит на волоске, а потому и сами они словно повисли в воздухе.

ab003.jpg
Иван (Александр Сергеенко) и Овчарка (Ирина Джапакова)

Сценографическое решение спектакля простое и функциональное. На черном полу − круглый ковер-мишень, на котором полосы расходятся кругами от центра до края, чередуясь светло-серым и темно-серым цветами. Игровой занавес с вертикальными отдельными чередующимися полосами тех же цветов двигается по направлению к зрителю и обратно − в глубину сцены. И, наконец, четыре черных стула. Вот и все, декорация проста. Но это только на первый взгляд.

Яков Рубин − глубокий режиссер, в спектаклях которого все не просто так, особенно в художественном оформлении. Сценографическое решение его спектаклей не ограничивается ни игровой сценографией, основная функция которой определяется как таковая игровая − участие элементов оформления: маски, костюмы, вещественные аксессуары в игре актера, ни декорационным искусством − изображение конкретного места действия. В спектаклях Камерного Драматического Театра преобладает действенная сценография, главной задачей которой становится воплощение и раскрытие сценического действия. Эта система вобрала в себя богатейший опыт изображения мест действия декорационным искусством и принципы игровой сценографии. Образы героев в «Альпийской балладе» раскрываются посредством конкретных материальных предметов − деревянных табличек с надписями, которые выполняют в спектакле роли самостоятельных персонажей. Узников концлагеря можно узнать по номерам − это сухие ничего не значащие цифры, персонажи не имеют имен, судьбы, они безлики. Но, как только главные герои оказываются за пределами концлагеря, они вдруг понимают, что способны чувствовать и жить, а, значит, они люди − у них возникает потребность в именах. Надписи на их табличках становятся новыми персонажами − они уже не лагерные пленники, а обычные люди Джулия и Иван. Смена надписи ведет за собой смену характера и поведения героев. На обратной стороне таблички у сумасшедшего Узника, увязавшегося за главными героями, знак гестапо. Имени нет, а, значит, в нем не осталось ничего человеческого. Его поведение колеблется от умалишенного до завербованного немцами агента. Маме и Папе не нужны имена, для них важнее их роли − родителей, потерявших любимого и единственного сына. При этом в качестве всех персонажей выступают все те же надписи на деревянных табличках. Овчарку же, как действующее лицо, представляет другой материальный образ − надетый на шею актрисы, словно ошейник, бубен.

ab004.jpg

Иван (Александр Сергеенко), Мама (Ирина Джапакова), Папа (Евгений Думнов)

Спектакль, часто апеллирует к принципам эпического театра Бертольта Брехта с его эффектом отчуждения, не отказываясь совсем и от психологизации. Введя в спектакль материальные образы – таблички с надписями − режиссер дает зрителям понять, от лица какого персонажа в данный момент идет повествование. Эти надписи становятся самостоятельными персонажами сценического действия. Неслучайно на поклон актеры выходят без табличек, освобождаясь от своих персонажей. Зрители понимают, что актеры им рассказали историю, взывая к их разуму, но при этом, затрагивая и чувства.

В «Альпийской балладе» игровой занавес, который воплощает собой ужас войны, кошмар концентрационного лагеря с беспощадной печью крематория и лаем овчарок, становится еще одним самостоятельным визуальным персонажем спектакля. Двигаясь через героев, сквозь них, он словно бульдозером выгребает из их душ чувства, разум, остатки человечности. Их захлестывает волна ненависти, боли и безразличия. Этот поток не щадит никого, кто попадается на его пути, он растаптывает личность, словно мясорубка, перемалывает человеческие чувства, смешивая их с грязью, превращая в однородное месиво, из которого трудно выбраться.

Сценографическое решение «Альпийской баллады» само по себе не предполагает изображение конкретного места действия, оно визуализирует только обобщенные образы мест действия. Игровой занавес, двигаясь в горизонтальной плоскости, создает образы трех миров. Этому же способствует и разноплановое освещение. Ближний к зрителю мир – черный пол: мир реальный для родителей Ивана. Здесь они читают письмо от Джулии, написанное много лет спустя после окончания войны. Свет в этом случае передний, фронтальный − направленные лучи высвечивают только фигуры Мамы и Папы. Второй план − ковер-мишень. Это мир реальный для Ивана и Джулии на момент их побега из концлагеря, пространство, где зрителям рассказывают основную историю. Здесь используются как фронтальные, так и боковые источники света, чтобы обозначить все пространство этого мира. Третий мир − самый дальний от зрителя − ирреальный, эфемерный мир, некое сакральное пространство. Это мир представлений героев, глубина образов сквозь призму времени, то место, где располагается «оркестр» и рассказчики − некий Глас судьбы и Бога. Здесь для освещения исполнителей используются как боковые источники света, так и контрсофит − верхний план освещения, благодаря чему зритель различает силуэты фигур. Так светом выстраивается вертикаль, необходимая сакральному пространству. По ходу сценического действия миры проникают друг в друга, взаимодействуют между собой, обеспечивая общность пространства. Игровой занавес открывает зрителям тот или иной мир, тем самым раскрывая становление и развитие каждого из них с течением сценического времени.


Джулия (Нази Магалашвили) и Иван (Александр Сергеенко)

Фабула произведения довольно проста. После взрыва бомбы пленный белорусский солдат Иван сбегает из концлагеря, уже в горах он встречает такую же беглую итальянскую девушку Джулию. Вместе они пытаются спастись от преследования фашистов и добраться до Триеста, встретить партизан. Любовь неожиданно вспыхивает между молодыми людьми, но судьба иначе распоряжается их жизнями. Полусумасшедший беглец, ни на шаг не отстающий от Ивана и Джулии, выдает фашистам место их пребывания. У героев не остается возможности спастись обоим. Иван толкает любимую в заснеженную пропасть, тем самым сохранив ей жизнь, а сам героически погибает. А ведь «…жизнь казалась длинною…», − поет Джулия в зонге после смерти Ивана.

Как уже отмечалось, спектаклю присуща как брехтовская стилистика, так и проявления психологического театра. Композиция закольцована. Первый зонг − пролог спектакля, исполняется актерами в глубине сцены, в том самом почти сакральном пространстве, далеком от зрителя, как история, произошедшая когда-то давно. Здесь еще нет героев, только рассказчики, Глас судьбы, как хор в древнегреческом театре. Этот же зонг, уже в сокращенном варианте звучит и в финале спектакля, как эпилог. Его тоже исполняют уже не герои, а актеры. Только теперь они подходят близко к зрителям, дают понять, что все чувства, испытанные героями когда-то, от ненависти до любви, присущи и современному человеку − изменились только обстоятельства, а сама жизнь, люди, их желания остались прежними.

Иван в исполнении Александра Сергеенко − сильный человек, ловкий и смелый солдат. Он не покоряется судьбе, спорит с ней, «ставит смерть на колени», пытается спастись рискуя. «Я солдат беспокойной удачи», − поет он в одном из зонгов. В начале спектакля он − всего лишь один из заключенных в концлагере с номером на табличке, но по мере развития сценического действия, Иван меняется. Оказывается, в его холодном сердце еще теплится сострадание, любовь и нежность − в нем живет душа человека. Тогда появляется новый герой, уже не узник концлагеря, а простой солдат Иван. Александр Сергеенко тонко передает эти изменения своего героя, используя актерскую технику психологического театра, виртуозно вписывая ее в доминирующую в спектакле брехтовскую стилистику.


Роль итальянки Джулии исполняет Нази Магалашвили, имеющая профессиональное музыкальное образование и обладающая природной артистичностью. Ее героиня − сильная, смелая и вместе с тем нежная, ранимая, чувственная девушка. Она решается на побег, потому что не может быть несвободной. Джулия также претерпевает изменения в характере и поведении, как и Иван. Она − девушка, в ней осталось больше человеческого, а потому она первая начинает чувствовать потребность в имени и меняет надпись на своей табличке. Ее речь легка и непринужденна, а голос чистый, звонкий, певучий, мелодичный, глубокий − настоящая находка для драматического театра. Нази использует свой голос как музыкальный инструмент, чем приводит зрителей в восторг.

Дмитрий Макляков исполняет роль полубезумного узника концлагеря и, кроме того, является камертоном Гласа судьбы, именно он задает направление мысли, вектор развития сюжета, создает ощущение непрерывного звучания музыки − главного инструмента спектакля. Гитара − его неизменная спутница, которая оказывается необходимой даже жалкому сумасшедшему Узнику. Актер виртуозно перевоплощается в психически больного человека. Его поведение, смех, пластика тела, жесты − все выдает душевнобольного.

Ирина Джапакова с поразительной точностью существует в образах своих персонажей. В «Альпийской балладе» она исполняет несколько ролей: Глас судьбы, Заключенная концлагеря, Мама Ивана, рыжая Овчарка. Актриса перевоплощается настолько мастерски, что иногда ей достаточно сменить пластику и тембр голоса, и зрители видят перед собой уже совершенно другого персонажа. Глас судьбы в ее исполнении мелодичный, прозрачный и таинственный. Овчарка с бубном вместо ошейника − свирепая, жестокая и в то же время какая-то жалкая. Мама − ранимая, теплая, измученная, маленькая женщина, душа которой устала от потерь. В трогательный момент чтения письма от Джулии в ее голосе нет надрыва. Здесь срабатывает парадоксальность Брехта: «Я смеюсь над плачущим, я плачу над смеющимся».

Евгений Думнов также исполняет в спектакле несколько ролей: Глас судьбы, Заключенный в концлагере, немецкий Офицер, Австриец, случайно встреченный Иваном и Джулией в горах, и Папа Ивана. Он, как и Ирина Джапакова, существует по законам брехтовского театра. Тем не менее, все его персонажи разноплановые. Рациональный инициатор подрыва бомбы вмиг превращается в надменного немецкого офицера, и все, что для этого нужно − другой взгляд и пластика. Совершенно иной образ и характер у бывшего некогда строгим, но с годами сникшего Папы. Всего лишь смена надписи на табличке полностью меняет поведение актера, его пластику, тембр и высоту голоса.

Яков Рубин искусно превратил прозаический текст в сценический в таком сложном жанре, как зонг-опера. Режиссер органично сочетает в своей постановке принципы брехтовского и психологического театра, он требует от актеров собранности, четкости, достоверности, строгости и слаженной работы. И в таком творческом тандеме рождается трогательный, пронзительный, очень эффектный и человечный, открытый спектакль, который готовы воспринимать зрители разных возрастов, социальных статусов и профессий. К сожалению, в ноябре Камерный Драматический Театр объявил о закрытии проекта и последних показах. Иногда так случается, что актер принимает решение уйти из театра. Жизнь «Альпийской баллады» оказалась короткой. Однако хочется надеяться, что судьба распорядится иначе, и у зрителей еще будет возможность встретиться с героями этого спектакля Якова Рубина.


   

Автор
Алёна Смоленская
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе