СЫГРАЕМ В СКАЗКУ
Такой тест, отдалённо похожий на детскую игру «Загадай желание»,
деликатно и без всякого подвоха предложили мы намедни чтецу Ярославской
филармонии Волгиной – когда как не перед юбилеем, подумали мы, и поиграть
в сказку:18 июля заслуженной артистке России Элеоноре Волгиной исполняется 80
лет.
– Если ваш волшебник действительно объявится, – сходу подыграла
нам хозяйка квартиры, – то я ему скажу вот что: лучшим залом для меня был
и остаётся филармонический имени Собинова, самый надёжный способ пригласить
зрителя – расклеить афиши, а наилучший зритель для меня – тот, кто сам захочет
прийти, афишу увидев.
Вот и не стала наша собеседница ловить журавля в небе.
Поддержала разговор как профессионал, ведающий, что почём в искусстве и в жизни.
Суперзалам, избранной публике предпочитает исколесившая всю страну с концертами
Волгина обыкновенный школьный класс, где её ждали и где она с лёгким сердцем
может сказать, причём необязательно вслух: я перед вами, потому что пришли вы
к моим Экклезиасту, Пушкину, Достоевскому, Цветаевой, Булгакову, Бабелю, чтобы
в мире, полном губительной для души мельтешни, пригубить их спасительной «живой
воды».
Только в минувшем сезоне Элеонора Волгина дала 25 таких школьных
концертов-уроков жизни по заявкам слушателей в Ярославле, Гаврилов-Яме, Ростове,
Угличе, Борисоглебском, Костроме, в Переславском кинофототехникуме, впервые – в
Высшем военном финансовом институте. Она в штате филармонии, Волгина в форме
и легка на подъём.
И есть у неё надёжный партнёр-единомышленник – кон-цертный отдел
филармонии. Оба не понаслышке знают: миф о том, что чтецкое искусство сегодня
в российской провинции не востребовано и хиреет, придуман их ретивыми собратьями
из тех, кто в угоду вездесущей и жадной попсе глух и к Пушкину, и к
Достоевскому, и к Булгакову.
С оппонентами, если доведётся тему обсуждать, Элеонора
Николаевна, скорее всего просто поделится такой полезной информацией: когда она
читала в том самом кинофототехникуме «Антигону», слушатели обоего пола
повынимали носовые платки, вытирали слезу, не стесняясь друг друга. Ну
а воспитатели потом горячо обсуждали сей неожиданный педагогический
феномен.
Прошли времена годовых литературных абонементов, оплаченных из
госдотаций (и для школьников бесплатных), где имена Волгиной, ее подруги
и ученицы Розы Савченко из Санкт-Петербурга стояли в афишах рядом с именами
Александра Кутепова, Александра Филиппенко, Павла Любимцева (когда он ещё не был
телеведущим), Сергея Юрского.
Как историческую реликвию хранит наша собеседница афишу
абонемента (за 1990 – 1991 годы) со своей программой – древнегреческая трагедия
– и вечером Юрского, держит на виду его книги с автографами («…человеку, который
умеет вселять надежды», – прочли мы на титульном листе сборника «Кто держит
паузу»). Из давних фотографий показала кадр из Дома актёра на площади Пушкина:
Сергей Юрьевич поздравляет коллегу из Ярославля с премьерой «Мастера
и Маргариты».
Как и полузапретную Цветаеву, и нехрестоматийного Маяковского,
Волгина булгаковский роман начала читать одной из первых в стране. Чуть ли не
единственная на российской эстраде исполняет и античную трагедию, пушкинского
«Бориса». В программе Любови Шишхановой «Мизерере для органа и чтеца» молодого
японского композитора Кацума Накаджима читает из псалмов Давида и стихов
«Экклезиаста».
«Ошалел от счастья», – не посчитал нужным скрывать своих чувств,
имея в виду искусство Волгиной, восторженный и неизменно дружелюбно настроенный
Накаджима. Дал повод для замечательной остроты Элеоноры Николаевны, которой она
– было дело – весело одарила японского музыканта:
– После таких восторгов жениться надо!
ЕЁ «ТЕАТРАЛЬНЫЙ РОМАН»
И раньше писал я, и теперь повторю, что жизнь Элеоноры Волгиной
заслуживает остросюжетного «театрального романа». Её фамилия по отцу
– Шадёркина. Он был парторгом в Березниках на Каме, сгинул в ГУЛАГе.
Родственники умудрились дочери «врага народа» вовремя сменить фамилию, и стала
она Волгиной – в память о том, что её семейные корни – костромские.
Трудовую биографию Элеонора начинала на поселении – аппаратчицей
водоочистки в Якутске. На первую свою зар-плату купила на толкучке сильно
подержанный микроскоп – непонятно почему мечтала о карьере учёного-микробиолога.
А подружка её занималась в студии при драмтеатре. Как-то Элеонора искала её,
заглянула в дверь.
Руководитель студии, ученик Мейерхольда Павел Урбанович, услышав
редкой звучности глас, сказал девчонке с длинной косой: дескать, ну-ка, иди
сюда, красавица, мы тебя послушаем, посмотрим. Оказалось, диапазонище голоса
в две с половиной октавы! В студию поступала она с классическими мужскими
монологами Отелло, Арбенина из «Маскарада». Педагоги поулыбались, но странную
абитуриентку при-няли.
В первый послевоенный год закончила она Московское городское
театральное училище. Её однокашниками стали там будущие любимцы ярославской
публики Наталья Терентьева и Сергей Тихонов. Элеонору приглашал в свой театр
Николай Охлопков, а она взяла да и рванула за тысячу вёрст в Хакассию. В Абакане
ей сразу дали роль Джульетты. Отказалась по собственной воле – разве, мол, не
видите, что не подхожу, тут нужен голос серебристый, как у великой
Бабановой.
Там увидел нашу героиню постановщик всем известных фильмов
«Трактористы», «Свинарка и пастух», «Кубанские казаки» Иван Пырьев. На роль не
пригласил, но дал дружеский совет: мол, нечего тебе в глухомани время терять,
езжай-ка в Москву. Совету она последовала, но до столицы нашей родины не
доехала. В Свердлов-ске её, можно сказать, своей властью снял с поезда родной
дядя. Погостишь, сказал, и дальше поедешь.
На Урале Элеонора Волгина, по нраву сама себе хозяйка,
загостилась. Стала артисткой Свердловской филармонии. С литературными концертами
объездила всю страну. Лет сорок пять назад заглянула в Ярославль к маме.
Задержалась на всю оставшуюся жизнь. Нашла в этих краях настоящих друзей.
Духовником её стал священник Борис Старк. С тех пор Волгина говорит:
– Я в Ярославле дома. Душе моей здесь хорошо.
ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЛОШАДИ
Одним из первых Элеонору Николаевну поздравил из Токио
Накаджима. Приветствие прислал электронной почтой вместе с замечаниями к тексту,
посвящённого Волгиной-сан нового сочинения под условным названием «Колыбельная»
по мотивам японских сказок. Восклицательные знаки у него на сей раз чередуются
с деловыми вопросами, один из которых в переводе на русский звучит примерно так:
«Какие мероприятия намечены на день юбилея?»
Интересует это, между прочим, и нас.
– Придут те, кого я люблю, – с чеканной краткостью «Экклезиаста»
отвечает хозяюшка. В квартире пока ничто не напоминает о предстоящих торжествах.
Фиаско терпят все наши попытки анонсом представить себе их обстановку, за
исключением последней. Наш вопрос, будут ли гости просить что-нибудь почитать,
без ответа не остаётся.
Впрочем, с одной гостьей юбиляр нас знакомит. Приехала из Питера
мастер художественного слова детской филармонии, старая знакомая ярославцев,
воспитанница школы-студии МХАТ, однокурсница Владимира Высоцкого и Валентина
Никулина уже упомянутая Роза Савченко. В её репертуаре полтора десятка программ
с режиссурой Волгиной – от Ахматовой и Цветаевой до «Божественной комедии» Данте
и «Сказаний о Христе» нобелевского лауреата Сельмы Лагерлёф. Начали делать
следующую программу «Оливер Твист» по Диккенсу для русских сверстников
заглавного героя – тех, кто, по словам Савченко, «ушёл из детства, сменил
короткий родительский поводок на длинный, но в общем, никуда ещё не пришёл».
Так мы о юбилее. Просить скорее всего, да, будут. Что прочтёт?
Что-нибудь под настроение. Ну например, из любимого Бабеля. Его прозу не надо
искать на стеллаже. У его «Избранного» в этом доме, как мы понимаем, бессрочная
привилегия всегда пребывать на журнальном столике на расстоянии вытянутой руки.
Элеонора Николаевна раскрывает «Историю одной лошади» – краткую,
на две с половиной страницы притчу Бабеля о командире эскадрона Хлебникове.
Начдив своей властью забирает у него любимого белого жеребца, и конармия по
такой причине теряет доблестного командира эскадрона: «…Хлебников был тихий
человек, похожий на меня характером. У него одного в эскадроне был самовар.
В дни затишья мы пили с ним горячий чай».
Включаем диктофон, уносим на память и строки «Конармии», и гулкие, как степное эхо, интонации Волгиной: «Нас потрясали одинаковые страсти. Мы оба смотрели на мир, как на луг в мае, как на луг, по которому ходят женщины и кони».