Воин Русского мира

Журналист Эдвард Чесноков — о том, почему Булата Окуджаву необходимо вернуть в лоно отечественной культуры
Почти 70 лет назад, 15 июля 1945 года, в газете Закавказского фронта «Боец РККА» вышла первая публикация стихов Окуджавы.
Эдвард Чесноков. Фото из личного архива


Порой величина таланта обратно пропорциональна масштабу личности. Мое поколение, последнее, родившееся в СССР, если и припоминает Булата Шалвовича, то исключительно смутно, будто эпизодического героя давно не актуального фильма про «ужасы тоталитаризма».

Сегодня фальшиво и смешно звучат его реплики из интервью для «Новой газеты» образца начала 1990-х: «Большинство ребят на фронт рвались. Потому что там жратва лучше была». Или же циничные рассуждения о «жуткой ошибке» рейха на оккупированных территориях: дескать, освободил бы Гитлер колхозников по-настоящему — совок бы и сковырнулся.

Однако никто из молодых, 9 Мая на Поклонной горе плакавших под «Огонь смертельный», и не подозревает о фамилии автора этих срок. Право, чудо: грузинский бард Окуджава с поволжским немцем Шнитке создали одну из лучших послевоенных песен о войне, гимн Русского мира, звучащий среди бойцов от ледяных арктических полей до горящей приазовской степи.

Настоящий гений всегда не зависит не только от земных властей, но и от собственного земного тела. Есть вечное противоречие между частными поступками художника, между фразами «на публику» и истинным смыслом его творчества, скрытым от самого творца.

Лев Толстой в «Анне Карениной» пытался осудить женщину, по страсти бросившую ребенка и мужа, — однако вне воли автора вместо нравоучительного романа из-под пера вышла античного размаха трагедия о мятежной душе, восставшей против двойной морали петербургского света, столь напоминающего московский креативный класс.

Окуджава-человек может быть кем угодно, в том числе и подписантом печального «Письма 42-х» с призывом расстрелять парламент в 1993 году, но те добросовестные заблуждения ушли в могилу одновременно с ним. В отличие от поэзии, которая в самых высоких нотах поёт вовсе не о ложной вольности или абстрактном гуманизме, как бы ни гримировали Булата под такую роль теперешние биографы.

Это он в 1992 году кричит: «Нужна «целенаправленная государственная политика по возрождению национальной психологии и самосознания». Это он припадает к Отчизне в стихотворении «Родина» (1959): «Мои руки— они твои слуги», опережая созвучный текст Иосифа Бродского «Мой народ» (1965).

Это он — совершенно другой, неудобный либералам Окуджава. Предлагавший им совершенно другие правила русской интеллигенции: «Джазисты уходили в ополченье, цивильного не скинув облаченья».

И когда сегодня плюют на Бога и религиозное начало — плюют и на великого барда, сказавшего: «Мне нужно на кого-нибудь молиться».

И когда сегодня бренчат гитарой на кухне, вернувшись в московские квартиры c пацифистского марша, то ровно в это же время из окопов Луганщины ополченцы поют совсем другие романсы того же автора: «Пусть болтают, что верить вам не во что, // Что идёте войной наугад... // Вы не прячьтесь, вы будьте высокими, // Не жалейте ни пуль, ни гранат».

Его мать репрессировали, отца расстреляли в 1937-м, друзей по тбилисскому литературному кружку бросили в застенки. Жизнь поэта — война: с опрощением речи, с огрублением культуры, с разрушением ценностей. И он выбрал на этой войне свою сторону — выбрал русской язык, единственный в равной мере способный воспеть и земной разгул, и небесную святость.

В 1951 году, окончив филфак, Шалч (как называли его друзья) попал по распределению в поселок Шамордино Калужской области. Всего в дюжине верст от былинного града Козельска, от святой Оптиной пустыни! Думается, он бывал там. Ведь не мог не бывать. И как удивительно рифмуется «деревенский» период Окуджавы с такой же не вполне добровольной сельской жизнью Бродского, который лучшими для творчества полагал именно полтора ссыльных года в архангельской глуши. Ибо стать выразителем национального духа можно, лишь припадая к отеческим корням в их буквальном смысле. «Я ухожу от пули, делаю отчаянный рывок. // Я снова живой на выжженном теле Крыма. // И вырастают вместо крыльев тревог // За моей человечьей спиной надежды крылья».

Так что, думается, пора уже вслед за Тавридой вернуть в лоно отечественной культуры и Булата Шалвовича.

А то выставили русского поэта каким-то общечеловеком — противно.

Автор — младший научный сотрудник Государственного академического университета гуманитарных наук
Автор
Эдвард Чесноков
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе