Вещь в себе

Вопрос о том, что у нас с библиотеками, упирается в другой, и куда более глобальный: а что у нас с чтением?


Увы, большинство российских библиотек существуют сегодня исключительно для того, чтобы обеспечить рабочими местами нескольких сотрудниц.


  В Лондоне закрывается библиотека, которую в 1900 году открыл Марк Твен. Причина — нехватка средств и читателей. Волна закрытия библиотек охватила весь мир, не обошла она и Россию... Но позвольте начать не с этого. В ноябре 1993 года сгорел петербургский Дом писателя. Пока пожарные тушили огонь, литераторы выносили и складывали штабелями во дворе книги из тамошней уникальной библиотеки. В результате трехъярусный библиотечный зал выгорел полностью, а большинство книг удалось спасти. Однако встал вопрос, что с ними делать дальше, — дома-то у писателей больше не было. В конце концов все собрание приютила у себя какая-то пригородная военная база — в деревянных ящиках и картонных коробках.

Шли годы, а ситуация оставалась неизменной, хотя и трактовали ее очень по-разному. Городское и писательское начальство на каждом отчетном собрании с гордостью рапортовало: библиотека спасена и по-прежнему находится в целости и сохранности. Спасена-то спасена, возражали им критики, но что толку, если пользоваться этими книгами мы все равно не можем? А потом отказалась от книг и военная база — и куда они делись в дальнейшем, никто не знает. Дом (вернее, домик) писателям лет через тринадцать предоставили новый, но ни места для библиотеки, ни самой библиотеки там, естественно, уже не было.


Я рассказал эту историю как своего рода притчу не столько о нынешнем состоянии российских библиотек, сколько о философском осмыслении этого состояния. «Вещь в себе» или «вещь для себя», как говорил Кант. Здесь, впрочем, уместно вспомнить и остроту известного петербургского философа Александра Секацкого: «вещь вне себя». Библиотека, замкнувшаяся от читателя и отмахнувшаяся от книг, библиотека, существующая едва ли не единственно затем, чтобы обеспечить рабочими местами нескольких сотрудниц на нищенском окладе и богатую, если она умеет вертеться, директрису, — это, разумеется, вещь вне себя.


Типовая библиотека в спальном районе крупного города — это двухэтажный особняк времен застоя, три четверти площади которого сдано в субаренду, читальный зал и абонемент сведены в одно маленькое и скудно освещенное помещение, имеются всего два компьютера (у директора и у бухгалтера), нет ксерокса или он не работает, нет новинок (но и книги повышенного спроса, издания прошлых лет не выдаются на руки), вход в буфет — с улицы, и торгуют там пивом и бутербродами, тогда как водку и «бормотуху» не возбраняют приносить с собой. Про то, что там нет WС, да и некуда пристроить ноутбук, говорить, разумеется, не надо. Хочется вам в такую библиотеку? Вот и мне тоже…

Держатся и отчасти держат марку публичные библиотеки — там, где они есть. Учебные библиотеки вузов — там, где не развалились, окончательно перейдя на товарно-денежные отношения, сами вузы. Держатся — на энтузиазме сотрудников и директоров — отдельные, буквально единичные библиотеки (подчас с более чем скромными фондами), сумевшие превратиться в своего рода творческие клубы. В провинциальных и сельских библиотеках читают «толстые» журналы, на которые их в добровольно-принудительном порядке подписывают Министерство культуры и Министерство печати. По меньшей мере в то, что их там читают, верят редакторы самих «толстяков» — хотя бы потому, что больше их не читают нигде.


Планов спасения и переустройства библиотечного дела в нашей стране хватает. Один из этих в той или иной мере маниловских проектов изложил и я в своем предыдущем эссе («Профиль» № 15 от 23 апреля 2012 года). Но ведь вопрос о том, что у нас с библиотеками, упирается в другой, и куда более глобальный: а что у нас с чтением? СССР был (или слыл) не только самой читающей страной в мире, но и самой покупающей книги — и те, что имелись в свободной продаже, и те, что приходилось доставать у спекулянтов; цена в десять—пятнадцать номиналов никогда не считалась заоблачной. Но вот покупка книг (и уж тем более собирание домашних библиотек) умерла как идея, как эйдос — и мы это пережили. Вслед за этим зашаталось и надломилось книгоиздание. Писательство (да и художественный перевод) прекратило существовать как профессия и превратилось в своего рода хобби.


Мы ведь и впрямь оказались у последней черты.

На очереди — чтение, и, разумеется, библиотеки могли бы стать в этом плане спасительной соломинкой или, если угодно, якорем стабилизации. Но, конечно же, не те библиотеки, которые, по Канту и в особенности по Секацкому, превратились в вещи в себе, в вещи для себя и в вещи вне себя. Ну а других библиотек, перефразируя товарища Сталина, у меня для вас нет. Или почти нет. Можно считать, что нет вовсе.

Автор: Виктор Топоров

Профиль

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе