Тетеревиный король, лесной храм и распятые пугала: кто такой Ефим Честняков?

О забытом художнике, писателе и юродивом.
Честнякова-писателя можно сравнить с Платоновым или Шергиным, Честняков-художник ни на кого не похож, но его самобытное творчество сегодня известно главным образом специалистам.

Однако Ефим Честняков (1874–1961) всю жизнь трудился не для знатоков, а для простых крестьян: он создал целый мир, утопический и сказочный, который нам еще только предстоит открыть. Чтобы хотя бы отчасти исправить эту несправедливость, «Горький» наведался в Костромской музей-заповедник, где хранятся картины и рукописный архив Честнякова, и расспросил о его жизни и творчестве музейных сотрудников — искусствоведа Татьяну Павловну Сухареву и филолога Елену Геннадьевну Веселову.


Расскажите, пожалуйста, почему творчество Честнякова, и литературное, и живописное, было открыто с таким запозданием?

Татьяна Сухарева: Действительно, имя Ефима Васильевича Честнякова было открыто в 1968 году, спустя 7 лет после его смерти. Во время экспедиции по Кологривскому району музейные сотрудники Г. Корф, В. Лебедева, В. Макаров случайным образом обнаружили картины неизвестного художника в избах шабловских жителей — из деревни Шаблово был родом и сам Ефим Васильевич. При жизни его творчество не было признанным, ни местные, ни областные власти не проявляли интереса к его живописи, рисункам, литературному творчеству. Племянница Ефима Васильевича Честнякова, Галина Александровна Смирнова, сохранила часть его документов, отдельные тетрадочки и целые рукописные книги с прекрасными иллюстрациями, и, когда музей заинтересовался его наследием, она все это туда передала. И крестьяне картины отдавали, от души отрывали, потому что понимали (наши сотрудники им сумели объяснить): если картины не отреставрировать, они погибнут. Поэтому все, что находится в нашем Костромском музее, — это дары.

Они прошли реставрацию?

ТС: Конечно. Савелий Васильевич Ямщиков со своей бригадой занимался этим, сделали выставку в 1974 году в Кадашах (Ефим Васильевич в 1874 родился, выставку открыли к столетию со дня рождения), очередь как в Москве стояла. Ефим Честняков — личность удивительная, порой я чувствую, что он сам руководит нами и решает за нас.

Чувствуете его незримое присутствие?

ТС: Да. Иногда кажется, что он над нами шутит, иногда что сопротивляется. А еще одних людей он оставляет с собой, а других убирает.

По картинам легко понять, что с его творчеством все не так просто.

ТС: Там очень все сложно, потому что много символики, нам непонятной. Когда мы читаем и разбираем его рукописи, находим многое из того, что нам уже встречалось в его живописных и графических произведениях. До сих пор загадок очень много, и время от времени он нам преподносит приятные сюрпризы.

Понятны ли первоисточники его творчества? Насколько он был зависим от литературы своего времени и от фольклора?

ТС: Давайте я вам подробнее расскажу, кто мы и почему занимаемся Честняковым. Я искусствовед, работаю уже очень давно, работала почти двадцать лет с Виктором Яковлевичем Игнатьевым, который много сделал для популяризации творчества Ефима Васильевича. А Леночка — филолог, она родом из Кологрива, ее мама тоже имела прямое отношение к популяризации творчества Честнякова, потому что была там завотделом культуры. Сейчас Лена занимается языком Ефима Честнякова, пишет диссертацию на эту тему.

Микроуровень, изучение терминологии и языка?

Елена Веселова: Да, это только один из множества аспектов изучения творчества Ефима Честнякова. Удивительно, насколько многогранным был талант нашего земляка. Так как я сама родилась и выросла в Кологриве, мне особенно интересно изучать кологривские диалекты по его произведениям. В настоящее время огромный пласт диалектной лексики уже практически исчез из речи кологривских жителей, а благодаря текстам Честнякова мы можем узнать о богатстве народной речи поунженских крестьян конца ХIХ — первой половины ХХ века.

ТС: Честняковым интересуются многие специалисты. В частности, изданную нами в 2011 году книгу «Русь уходящая в небо...: Материалы из рукописных книг» помогали делать сотрудники Пушкинского дома из Петербурга, консультировали нас. Интересуются его творчеством и в Институте мировой литературы, их специалисты приезжали к нам, одобрили наш подход с научными публикациями наследия Честнякова, а вот что касается популяризации его творчества для обычного чтения, то тут еще нужно найти какой-то способ. Мы пока ломаем голову, как донести до людей такое сложное творчество. Например, его замечательная сказка «Чудесное яблоко», известная, одна из лучших его сказок, — в ней невероятная глубина, и нравственная, и духовная. Она о том, как происходит преображение внутреннего мира человека. Есть свидетельство, что Ефим Васильевич называл деда из этой сказки Назаром, вы же знаете сюжет?

Нет.

ТС: Леночка, может, ты кратко расскажешь лучше?

ЕВ: Сказка начинается с того, что в одной крестьянской семье было много парнеков (мальчиков) и девонек (девочек). Однажды старый дед пошел в лес рубить дрова и увидел старую яблоню, на которой висело огромное яблоко. Он решил это яблоко забрать домой, сначала хотел увезти его на лошади, прикатил ондрец (это костромское диалектное название деревянной двухколесной тележки), но лошадь не смогла сдвинуть тележку с яблоком с места. Тогда он впрягся сам, но тоже ничего не вышло. Есть еще персонажи в этой сказке, филин и тетерев, которые смеются над ним, говорят: не увезешь, зови всех, кто дома есть. И он по очереди всех из своей семьи приводит, тележку тянут дед с бабкой, их сын, и жена, и внуки. И вот они почти все уже пришли постепенно, а филин и тетерев все смеются: зови, мол, всех до выгреба, у тебя там нянька дома с маленьким ребенком. Так они и не смогли увезти яблоко до тех пор, пока не пришла няня с ребенком, только вместе с ними удалось сдвинуть ондрец — тогда они привезли тележку с яблоком домой, угостили всех родных, соседей, сварили всякого кушанья из этого яблока, и хватило им его до самого Христова дня. Долго-долго ели, полгода, наверное. Честняков был ярым приверженцем использования народных слов в литературных текстах. В этой сказке, как и во многих других его литературных произведениях, большое количество кологривских диалектизмов. Именно народные слова придают особый колорит его текстам.

То есть его литература ближе к Шергину, Бажову, таким вещам?

ТС: Да, с Шергиным можно прямые параллели проводить.

Шергина при этом все знают.

ТС: А Ефима Честнякова почему-то нет. Причем у Шергина есть похожая сказка про апельсин, но у Честнякова идея гораздо глубже в нравственном плане. Ведь сначала у него мужик яблоко себе хотел забрать и не смог, а потом, когда они его привезли и всех угостили, произошло чудо, внутреннее преображение — яблока-то хватило до самого Христова дня потому, что им со всеми поделились. Кстати, Честняков к этой сказке сам и рисунки сделал, черно-белые только, потому что она издана была еще в начале прошлого века. Вообще у Честнякова была удивительная семья, крестьянская, но, видимо, от природы одаренная. Он в письмах к Репину вспоминал, что бабушка ему сказки рассказывала, и дедушка тоже был ярким сказителем — он пешком ходил от крестьян ходатаем в Петербург, а потом рассказывал внуку, что в Петербурге тележки сами без лошадей ездят, что там дома такие огромные, что несколько изб можно поставить. Так у мальчика и развивалась удивительная фантазия, а сам он всегда говорил, что «фантазия реальна» и призывал развивать в ребятишках эту мечту, эту фантазию. Народное слово Честняков тонко чувствовал, он на духовном уровне понимал основы народной культуры, создававшейся веками. Но так как он закончил учительскую семинарию и все время самообразованием занимался, то, естественно, был знаком и с классической русской литературой. Рассказывают, что он очень много читал, что к нему приходили даже в советское время газеты и журналы. С Чуковским был знаком. Такая среда у него была в Петербурге, он классику впитал, но все равно от макушки до пяток был из крестьянской среды. Главной его мечтой было народное благоденствие, а за счет чего его можно построить? Только за счет совершенствования, и эта идея у него проходит через все творчество. Чуда по-щучьему велению не будет, все достижимо только через труд, в том числе духовный.

А в живописном искусстве он от чего отталкивался?

ТС: Честняков учился в Петербурге, в студии княгини Тенешевой, Илья Репин туда приходил на консультации. В результате он овладел профессиональными навыками сначала в тенешевской студии, потом учился в казанской школе — все это вместе можно приравнять к современному художественному училищу. Писать он мог и как мирискусники, и как западные художники того времени, но ему это было не близко. Он попробовал писать и так и сяк, а потом нашел собственную манеру, ни на что не похожую. На мой взгляд, он впервые в русском искусстве ввел живописное произведение в крестьянский быт — прежде картина была принадлежностью городского быта, а у крестьян были только иконы и лубок. Все выдающиеся художники, все академисты, писали на городского зрителя.

А Честняков понимал взгляд крестьянина и писал исходя из него?

ТС: Мало того, он свои произведения еще и озвучивал, вот что важно. Честняков соединил изображение и слово. У него был театр на первом этаже дома, который ему крестьяне построили из овина, когда он из Петербурга вернулся. Там у него одна за другой висели картины на планочках (поскольку он бедствовал, подрамников ему было негде взять). И вот встанет Честняков перед одной из этих картин и начинается, по сути дела, спектакль одного актера — рассказывает, что и как на картине его происходит. Поэтому все его литературные труды проиллюстрированы живописью или графикой, в рукописных книгах тоже картинки везде. Еще у него для представлений были глиняные скульптурки, и он ходил по деревням с той самой тележкой-ондрецом, нагрузив ее всем, картинами, скульптурками, а еще он костюмчики делал детишкам, маски из глины. Приезжает в деревню, на крыльцо какой-нибудь избы все соберутся, и начинается спектакль. Когда было несколько героев в представлении, он детишек привлекал, детки играли, радовались, он с ними и народные песни пел. По сути, он придумал то, что сегодня называют перформансами, только гораздо раньше чем многие.

А с кинематографом они были знакомы в то время?

ТС: Честняков, возможно, и был знаком, но деревня, безусловно, нет, там электричества-то не было. Это глухомань ведь, 400 км от Костромы и примерно 360 от Кологрива. Но у него, например, был фотоаппарат.

Фотографии сохранились?

ТС: Да, в книгах о Ефиме Васильевиче они воспроизведены. Честняков был человеком очень образованным, но судьба так распорядилась, что в 1905 году он поступил вольнослушателем в академию, а тут революция —и академию закрыли. Поскольку Честняков был беден и помогал родственникам, ему пришлось вернуться в деревню, зарабатывать на жизнь крестьянским трудом и помогать в хозяйстве отцу. Потом он опять поехал к Репину, хотел доучиться, так как понимал, что навыков для воплощения его идей пока не хватает. Но Репину тогда, в 1914 году, уже было не до того, а другие профессора смотрели на Честнякова как на чудака, предлагали написать с него портрет, не принимали его всерьез. Потом началась война, он снова вернулся и прожил уже безвыездно в деревне до 1961 года. Жизнь у него долгая была, 86 лет прожил, застал полет Гагарина.

То есть если бы обстоятельства удачнее сложились, то и не факт, что он вернулся бы в деревню?

ТС: Лично у меня такое ощущение, что это судьба — она его в деревню направляла, чтобы он сумел сделать для нас все то, что он сделал. Потому что он не принимал Петербург в душе, ему хотелось поднять деревню, просветить ее. Честняков и революцию одобрял сначала: да, давайте за дело возьмемся, все преобразуем. А потом понял, что происходит — у него такие рукописи есть, такие характеристики советской власти и вождя...

Он в новом быте плюсов вообще никаких не находил?

ТС: «Я рад, скажу в стихах и в прозе, 
Успеху вашему в колхозе. 
Поменьше надо бы скулить, 
Душа моя за вас болит».

То есть он в таких условиях еще и людей как-то поддерживал, успокаивал.

Но хорошего было мало.

ТС: Мало, да. Он оставался верующим человеком, а все церкви были закрыты, и поэтому крестьяне устроили себе так называемый «зеленый храм».

ЕВ: По дороге в Шаблово, недалеко от деревни Павлово (Вонюх), есть такое место, которое называют «зеленым храмом». Его в начале 2000-х годов показали местные жители. По рассказам земляков, в годы гонений на церковь Ефим Васильевич вместе с другими верующими приходил сюда молиться. Там были найдены самодельные иконы, старый крест и другие предметы, подтверждающие рассказы местных жителей.

А на что это место похоже?

ЕВ: Лесная поляна, немного в стороне от грунтовой дороги на Шаблово. В прошлом это было глухое лесное место, так как дорога проходила в другом месте.

«Зеленый храм» и портрет Ефима Честнякова
Фото: предоставлено авторами


Сам Честняков в роли священнослужителя не выступал?

ЕВ: От местных жителей сохранилось много разных свидетельств, но утверждать точно мы не можем это.

ТС: Честняков взял на себя подвиг юродства. Судьба ему выпала очень сложная: отец умер, мать старая, старшая сестра Александра стала учительницей, но она была инвалидом, с ногами у нее в детстве были проблемы, а вторая его сестра, Татьяна, вышла замуж, родила двоих детей, и вроде все шло благополучно, но внезапно умерла и она, и ее муж, а дети остались сиротами. Честняков вынужден был нести все это на себе. К тому же потом старшую сестру сослали: она по молодости кому-то из эсеров написала письмо, и его нашли. Поэтому Честняков вынужден был вести себя соответствующим образом. Конечно, за ним наблюдали. Местные жители рассказывали, что пришли как-то раз к нему товарищи сверху, а Честняков вышел к ним во двор, сел на палку, прокричал петухом, проехал вокруг них и все. Его многие так и воспринимали, как местного дурачка, хотя большинство считали его провидцем и целителем, я сама разговаривала с такими людьми, много есть серьезных свидетельств. Ходили к нему за помощью, хотя он этого и не любил.

Давайте вернемся к литературному наследию Честнякова.

ТС: Он писал в самых разных жанрах: сказки, рассказы, стихи, поэмы, автобиографические и дневниковые записи, письма, но при его жизни были изданы только три сказки в 1914 году в Санкт-Петербурге, включая «Чудесное яблоко». После революции, когда он уже осел у себя на родине, пробовал давать стихи в местную печать, в кологривскую газету, но там не принимали его произведения, они не вписывались в новую идеологию. Поэтому писал Честняков все в стол; кроме тех сказок, только в последние лет тридцать некоторая часть текстов была опубликована, но даже с опубликованным не все так просто.

Почему?

ТС: Рукописным наследием Честнякова в свое время занимался исследователь Владимир Георгиевич Поваров. Большинство сохранившихся рукописей — это черновики, исчерканные, исправленные: например, он пишет-пишет, потом прекращает повествование, что-то другое пишет, потом снова к предыдущему возвращается, поэтому там очень сложно разобраться. Поваров пытался прочесть честняковские рукописи, как мог расшифровал и набрал их на печатной машинке в нескольких экземплярах, получился самиздат по сути. Причем он не подряд делал расшифровку — допустим, книга первая, книга вторая, — он из разных мест брал по кусочку. Потом этот машинописный вариант попал в руки Руслана Обухова, кандидата сельскохозяйственных наук. Он уверился, что Честняков очень близок к идеям Рериха, и, не видя подлинных произведений, решил издать его тексты как он сам считает нужным. При этом, скажем, пунктуация у Честнякова была своя, отличная от нашей, — он ставил где две точки, где три. Мне кажется, он стремился так передать мелодику народной речи. Он мог поставить две точки, а рядом тире, или восклицательный знак, или вопросительный. Мы когда точно воспроизводим его тексты, видим, как много зависит от этих его особых знаков препинания.

Бывало даже, что он сам отказывался издаваться в начале века в Петербурге, потому что его тексты правили, и все это нарушалось. Он очень ревностно относился к этому, переживал и оскорблялся, что его не понимают. Сохранилось письмо некой Гриневской, которая пишет: мол, Ефим Васильевич, глубокоуважаемый, мы не можем так напечатать, у вас там смесь великорусских слов и южнорусских, дети не поймут — а у него-то на родине дети понимали.

ЕВ: Есть известное письмо Е. В. Честнякова к некоему М. Г. о редактировании. Оно вошло в книгу «Русь уходящая в небо...». В этом письме Ефим Васильевич очень подробно объясняет свою позицию по поводу редакторской правки собственных текстов. Содержание письма показывает, что он был еще и лингвистом, чутко наблюдавшим за развитием русского языка. Он очень ревностно и ранимо воспринимал правку диалектных слов, пунктуации, вплоть до отказа печатать свои «словесности».

Он много внимания детям уделял?

ТС: В 1920 году, когда Честняков домой вернулся, он даже открыл сам в Шаблове детский сад, занимался там с детьми от двух лет лепкой, рисованием, читал им свои сказки. Творчески пытался их развивать, пел с ними, ноты показывал. Но сад просуществовал недолго, года два всего. Проблема была в том, что у крестьянских жителей не было часов почти, жили они по петухам, а дети ходили заниматься кого когда отпустят. Сначала с одного конца придут, потом с другого, одни уже читать умеют, а другие и слов-то еще не выговаривают. Мать отпускает детей на какое-то время, надо ведь еще корову доить, поросенка кормить, полоть. Одни убежали, пришли следующие, и так далее. Это все описано в пьесе Честнякова «Царь и Радугин». Но самым большим произведением является роман, который он писал на протяжении почти всей жизни, про Стафия — Короля Тетеревиного. Но издана пока только реконструкция, подготовленная Обуховым. С рукописями Честнякова вообще очень тяжело работать: как мы уже говорили, он писал на отдельных листочках — на афишах, на газетах, — и иногда их прямо страшно брать в руки, потому что сохранность очень плохая.

Разваливаются?

ТС: Да. Он писал карандашом, а карандаш угасает, иногда стирал текст — плохо сотрет и по нему другой пишет. К тому же мы далеко не все наследие его собрали пока.

А почему, где оно?

ТС: Когда Честнякова похоронили, его дом заколотили, как в деревнях принято, жить там было некому. Его племянница Галина Александровна не могла забрать все картины и рукописи, она обращалась в музей, там ей отказали, поэтому она взяла из архива что смогла, а что-то успели растащить, бабушки на память брали что-то — когда стали выяснять, оказалось, что вплоть до Камчатки увозили.

То есть где-то на чердаке может валяться книжка Честнякова?

ТС: Да, может. По этой причине, в частности, Обухов и взялся за работу над романом о Стафии. Дело в том, что первые-то исследователи не видели этой рукописи, она была найдена в середине 1980-х годов в Нерехте у одной женщины. И только когда рукопись попала к нам в руки, мы поняли, что это цельное произведение. А так только встречались где-то в отдельных рукописях непонятные кусочки. Поэтому Руслан Обухов за реконструкцию и взялся.

Расскажите, пожалуйста, подробнее о романе про Короля Тетеревиного.

ТС: Несмотря на сказочный антураж, для меня это в первую очередь энциклопедия народного быта, быта крестьян. Тот же Обухов, кстати, «Стафия» неплохо охарактеризовал. Что ищет Ефим на земле? Он ищет невесту, духовную подругу, родственную душу, и, чтобы найти ее, ему нужен летучий корабль. На нем он летает над землей, попадает то в деревню, то к царю, а потом — в подземное царство царевны Рудены. Родственную душу он не находит, концовки-то нет у романа, но в итоге остается в деревне, и там описывается развал русской деревни. Помню, увидела один его рисунок в рукописях и ахнула: там стоят пугала рядами, то ноги, то руки нет, и все они распятые. Распятая русская деревня. А в одном стихотворении он Ленина с дьяволом сравнил. Думаю, если бы у него нашли что-нибудь подобное, там бы полдеревни расстреляли, если не всю. Вот одно из таких стихотворений:


То что построено не нами
Назвали видно именами
Революционных лиц...
Вождей разбойных и убийц.
И пропечатала об этом
Нижегородская газета:
Все пароходы — старь у нас,
А новым дали в именах.
Хоть пароходы стары стали,
Но им обновы сразу дали:
Для примера
Коляев, Маркс, Засулич Вера.
У нас апломб большой
Лиха приподнятость во всем.
Через края бушует мера;
Коляев, Маркс, Засулич Вера,
Бакунин, Разин, Пугачев...
Иуда Луначарский, чорт
Таков сонет, и точно так,
Названий гордых новый ряд.
А бисы в Питере, Москве
Не осело мыслей в голове.
Он стал ехидно на трибуну.
Народ бунтует хищно, бурно.
Зовет протянутой рукой
Организацию на разбой.
В компанию к Разину Степану
И Пугачеву Емельяну.
Считает эту старь за новь.
И чует в нем честной народ
Карикатуру на воров.
Он поучает рьяно, хлестко,
что коммунизм создать, де, просто.
Воруй, завидуй, клевещи
и все, что есть, в Москву тащи.
Лишь город вверх, деревня вниз.
И вот вам весь социализм...

Вот вам и «художник сказочных чудес»!


За помощь в организации интервью «Горький» выражает благодарность Илье Сергеевичу Наградову, заместителю генерального директора Костромского музея-заповедника по научной работе.

Автор
Иван Мартов
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе