Марк Захаров: Сорокин дал мне право распоряжаться «Днем опричника» и «Теллурией»

«Комсомолка» приехала в гости к легендарному худруку «Ленкома» расспросить о жизни, о новом замысле постановки по Сорокину, а узнала, что мы живем уже совсем в другой цивилизации.
Марк Захаров


- Марк Анатольевич, вы не пишете скандальных сообщений в соцсетях, не постите котиков в инстаграме, но как-то само собой оказываетесь актуальнее всех — на передовой нашего времени. Вот пример. Вы знаете, сколько за последнее время кликов в Интернете на ваши фильмы? Сколько цитат из «Убить дракона»? Немыслимое количество.

- Я немножко удивлен тем, что очень часто фильмы своего времени, которые как-то запоминались тогда, теперь возвращаются на телеэкраны, а вот «Убить дракона» - нет. Очевидно, он кого-то обижает, не знаю кого и не знаю почему. Но его как-то не очень пускают на федеральные каналы, хотя несколько лет назад фракция КПРФ, как мне рассказывали, специально сделала партийный просмотр этого фильма, вооружаясь, вероятно, какими-то идеями, размышлениями, которые там есть.

- Помимо КПРФ, «Убить дракона» - это любимый фильм Горбачева.

- Да. Горбачев и Раиса Максимовна, когда я однажды ездил с ними в Нью-Йорк, говорили мне, что он им очень нравится: «Вы знаете, мы даже два раза его смотрели!». Вот это меня ошеломило, потому что «Убить дракона» все-таки достаточно протяженный фильм и, чтобы руководитель государства смотрел его два раза, это как-то не очень укладывалось у меня в голове. Но я был рад.

- И в то же время к каждому из ваших знаменитых фильмов были какие-то претензии.

- Даже к «Обыкновенному чуду». Придрались к эпизоду, где дура-бабочка крылышками бяк-бяк, а за ней воробушек прыг-прыг-прыг. Мосфильмовская редакция очень болезненно реагировала, усмотрев там зарю сексуальной революции. А что касается «Убить дракона», это все-таки было великое сочинение Шварца, с философско-историческим прогнозом, неожиданным для 1942 и 1943 года, когда эта пьеса была создана. Там есть две очень царапающие вещи. Радость народа после того, как камень попадает в голову полицейскому и разбивает ее в кровь - эта вещь сегодня актуальна не только для нас, а вообще для многих европейских государств. И еще – как понимать свободу. В фильме, когда началась свобода, стали переворачивать тачки с капустой, громить, хватать женщин, чинить какое-то насилие - конечно, в комедийном плане, но это очень горькая комедия.



«Прессингу подвергался даже Ансамбль Моисеева»

Марк Захаров: Свобода театра началась с перестройки


- Скажите, а когда для театра началась свобода?

- С перестройки. Когда ушла цензура, которая учила, как надо ставить спектакли, вплоть до цвета кулис… Как-то раз от меня потребовали их перекрасить: мрачновато, давайте сделаем поярче, поприятнее. До перестройки цензурному давлению подвергался даже ансамбль народного танца Моисеева. Каждый новый танец принимался строгой комиссией: можно ли это показать в Кремле и не огорчит ли это Сталина? Жестокий прессинг прекратился с первыми шагами Горбачева, потом Ельцин поддержал это уничтожение дурной цензуры, которая ломала позвоночники очень многим художникам, особенно в кинематографе. Кинорежиссеры мне рассказывали, как начинались их разговоры с чиновниками: как дела, может, тебе вообще отдохнуть поехать куда-нибудь? Старались отодвинуть известных режиссеров подальше от главного дела. И в 90-е годы это прекратилось, было ощущение эйфории, но очень недолгое, потому что возникла новая проблема — экономическая зависимость. У многих стали останавливаться съемки, почему я, собственно, и воздержался от дальнейшей кинокарьеры. Но дело было не только в экономике. Если раньше мы конкурировали внутри себя, внутри России и Советского Союза, то в 90-е мы вышли на конкуренцию со всем миром и к этому были, по-моему, не готовы. Поэты очень обижались, что они не собирают больше стадионы по 10 тысяч человек. А это очень закономерно, это то, что мы имеем в развитых государствах, там никому не нужна среднестатистическая беллетристика и там не ценятся посредственные стихи. Надо находиться на очень высокой орбите раздумий и поэтического мастерства, только тогда это становится достоянием общества и человек получает популярность. В общем, очень многое изменилось, и сейчас я, думая о новом проекте, как теперь торжественно говорят, должен понять, как завоевать внимание зрителя, что в Москве, полной развлечений, стало, по-моему, очень сложно.



«Будущее наступило сегодня»

- Вы говорите о спектакле по Сорокину? А знаете, какой в фейсбуке ходит анекдот про него? «Плохие новости из Лондона. Ходорковский встречался с Сорокиным и просил его больше ничего не писать, потому что оно все время сбывается. Предлагал отступные. Сорокин торговался, описывал замысел нового романа. Не договорились. Так что Сорокин пишет – прячьтесь». И вот то, что вы беретесь за Сорокина – значит, вы опять на передовой.

- Да, я говорю о Сорокине. Я, собственно, интересовался только «Днем опричника». Мы довольно долго дискутировали, ему в какой-то момент казалось, что это устарело уже. Так он мне прямо и говорил, пока я не написал ему длинное послание по электронной почте, где я вспоминал Гоголя с «Мертвыми душами». В 1842 году, когда появился первый том «Мертвых душ», Гоголь был, по-вашему, актуален, - писал я Сорокину, - А вот в 1852 году он уже устарел? Этого не может быть. Пожалуйста, подумайте, прислушайтесь к моим словам. И постепенно мы договорились, он попросил, чтобы я еще обязательно что-то взял из «Теллурии», и я ему это пообещал. Дальше он дал мне полное право распоряжаться «Днем опричника» и «Теллурией» так, как я сочту нужным.

- Говорят, что вы этот замысел обдумывали уже несколько лет, но все никак не могли подойти. Почему сейчас?

- Действительно, лет 9 назад я даже начал репетировать. А потом вдруг я понял, что мне не хватает какой-то убедительности, что-то начинает рассыпаться в той инсценировке, которая была, и я это дело законсервировал. Я объяснил автору, что сейчас у меня не получается, отложим на будущее. И будущее наступило сегодня. Я считаю, что и труппа созрела, и есть новый режиссерский сценарий, который может стать основой для интересного спектакля.



«Зайцев поцеловал меня как Брежнев Хонеккера»

- Вы всегда были театральным бомбометателем, и абсолютное большинство ваших спектаклей встречали какие-то препятствия...

- Было-было. Меня раза два-три собирались снимать с должности. Но поскольку порядка нет и в высших сферах, то документы как-то откладывались... Однажды был и анекдотический случай. Решили мы ставить «Оптимистическую трагедию», с Леоновым, Янковским, Абдуловым, - хороший спектакль, не придерешься. Но тут мне наш знаменитый кутюрье Зайцев удружил. Он вошел ко мне в кабинет и в присутствии представителей министерства культуры, крепко обнял, поцеловал, как Брежнев Хонеккера, и сказал: «Ну, Маркуля, ты им всем и врезал!» И это очень насторожило руководство. И постановку затормозили. Этот спектакль мне еще памятен бунтом на корабле – единственным за всю нашу ленкомовскую историю. Збруев Саша поднялся и сказал, что вообще мы в ваших экспериментах сомнительных участвовать не собираемся. Я сказал – Саша, я сделаю сценарий, как в кино, вы посмотрите, если будет очень противно, не будете, но давайте пока не торопиться. И в результате он сыграл замечательную роль пленного белого офицера, которого ведут на расстрел...



«Фейсбук меня утомил»

- Скажите, при какой власти в России, в Советском Союзе, вас любили больше всего? И любят ли вас сейчас?

- Сейчас, я думаю, любят меня за то, что я уже не свежий, так сказать, что мне 80 с лишним лет. Ну и очень меня «возлюбили» за мой дебют в театре Сатиры в 1967 году, «Доходное место» Островского. Знаменитый спектакль, запрещенный Фурцевой, но он прошел около 40 раз и я стал более-менее известным человеком в пределах Садового кольца, и даже за его пределами. Сейчас, конечно, время другое, я думаю, это просто другая цивилизацией по сравнению с тем, что было в 70-80-е годы…

- У вас правда есть такое ощущение другой цивилизации?

- Есть. Да. Потому что вот мы сидим и нас пронизывают радиоволны, есть интернет, время убыстряется и бежит галопом. И знаете, самое новое и неожиданное – то, что я всегда думал, что с каждым годом будет что-то лучшее в мире происходить. А оказывается это не так. Оказывается, со временем жизнь может ухудшаться. Может ухудшаться экология, прогнозы в нашей экономики и других аспектов жизни, прогнозы в отношении нашей планеты вообще. Вот это было для меня неприятным открытием. Но во мне сидит такой дурной романтизм, какая-то ни на чем иногда не основанная оптимистическая нота. Ну, все равно хорошо, по крайней мере, в ближайшее время. Дальше – трудно сказать, а вот завтра-послезавтра, наверное, будет неплохо.

- А почему вы не пользуетесь соцсетями, Фейсбуком? Ведь это жутко любопытно.

- Да, это любопытно. Но я там как-то нахватался столько сомнительной информации в свое время, и как-то меня немножко это дело утомило и разочаровало. Тем более, я понимаю, что на соцсети можно подсесть… и жить в какой-то другой реальности. Это касается не только детей, но и людей зрелого возраста.



«Жить за пределами России мне в голову не приходило»

- Марк Анатольевич, что дает вам уверенность в том, что вот это все – театр, фестивали, «Золотая маска», симфонии - что это все важно для страны, для народа. Ведь очень многие говорят, что это вообще никому не нужно, кроме какой-то тонкой прослойки странных людей, живущих этими интересами?

- Есть хороший пример. После ухода империи с исторической сцены, ну, как было в Древнем мире, что остается? Только культура, как ни странно. Остается Аристофан, остаются еще какие-то античные авторы – Гомер, Одиссей. И вот эти памятники культуры становятся очень важными для духовного развития человечества, я бы так сказал. А все остальное, что казалось важным людям, когда они существовали, это ушло в забвение.

- Скажите, а не хотели ли вы плюнуть на все и уехать? В Германию. Вы там часто бываете.

- Нет, нет. Вы знаете, я любуюсь некоторыми домами, некоторым порядком, который я вижу в Германии, в Мюнхене, как паркуются автомобили, как люди стоят и ждут зеленого светофора, но подумать, что жить здесь, в другой языковой и культурной среде, я бы не смог. Я думаю, что можно приспособиться к другой культуре только в очень раннем возрасте. Ребенком. Или подростком. Любопытно, может быть, во время отпуска поехать куда-нибудь съездить, где ты еще не был, но жить за пределами России мне никогда в голову не приходило. Каким бы я ни подвергался критическим ударам со стороны нашего цензурного и идеологического аппарата.

- Марк Анатольевич, у вас год траура был… (в сентябре 2014 года ушла из жизни Нина Тихоновна Лапшинова, супруга Захарова — прим. КП) Как вам сейчас живется?

- Мне живется все равно хорошо, потому что выхода нет, надо стремиться к тому, чтобы было комфортно. У меня есть любимая дочь, которая рядом, она хорошая актриса. Есть две собаки с разными характерами – эрдельтерьер и фокстерьер. Когда гремит гром или когда вот особенно фейерверк где-то рядом запускается, то фокстерьер убегает под ванну, прячется, а эрдель идет смотреть, какая там у них программа, какие ракеты, как запускают. Совершенно противоположные характеры.
Автор
Анна БАЛУЕВА
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе