ВЗГЛЯД: Юрий Борисович, как вы относитесь к тому, что в последнее время вас все чаще называют «бескомпромиссным художником»?

Юрий Норштейн: Действительно, есть правила, которые я не могу нарушить – так меня папа воспитал. И тут, знаете, «пепел Клааса стучит в моем сердце»: память моего отца слишком дорога мне. Он умер рано, в 1956 году, а за несколько лет до этого его уволили с работы, так как он отказался доносить. Не арестовали после этого, наверное, только потому, что Сталин умер... Спасали его друзья, подкидывали подработки – так он и вытянул семью. И я еще ребенком понял, что есть вещи, которые нельзя совершать. И сегодня я не хочу общаться с властью, которая не понимает, что культура – то единственное, что составляет суть общества, его образование и просвещение, умение людей чувствовать себя и сочувствовать другому.

ВЗГЛЯД: Почему вы полагаете, что диалог с властью в вопросах культуры невозможен?

Ю. Н.: Она не желает даже смотреть в нашем направлении. Мы, например, недавно обратились к Сергею Миронову по поводу катастрофической ситуации с нашими художниками-мультипликаторами, Союзмультфильмом и нашим мультипликационным наследием. Мы были на приеме, нас выслушали – и все! Никаких действий не последовало.

ВЗГЛЯД: А какого результата вы ждали?

Ю. Н.: Ну должен же, наконец, хоть кто-то собрать оставшихся российских мультипликаторов, услышать их вопросы, их предложения. Кто, как не мы, знает, что нужно сделать, чтобы спасти наше искусство? Нам как воздух необходимо сообщество, организация, которая будет решать эти вопросы, восстанавливать студии, снимать новые фильмы, сохранять наследие мультипликации... Мы готовы выработать план, но, конечно, его реализация потребует больших денег и государственной поддержки.

ВЗГЛЯД: Может быть, частный бизнес и его финансовая поддержка помогут в этом?

Ю. Н.: Частный бизнес требует и коммерческой отдачи. А у настоящего искусства должно быть право на риск, и здесь всегда помогала государственная поддержка. Не может искусство существовать без нее. И так мы столько потеряли... Дело не только в студиях и художниках. Какие-то фильмы, конечно, появляются, но это уже не правило, а исключение. А сама энергия творческой поступательности разрушена. Как может художник зависеть от «пищеварения начальства»? Такого даже при советской власти, которую нынче принято ругать и поносить, не было. А тогдашние худсоветы, поверьте, были намного профессиональнее и умнее нынешних дилетантов от власти. Мне говорят: «Министр культуры Авдеев не любит мультфильмов». И что мне теперь прикажете делать? Отказаться от творчества?

Результат налицо: недавно я разговаривал, например, с Александром Петровым (ярославский мультипликатор, ученик Норштейна, лауреат премии «Оскар» – прим. ред.), а он, оказывается, снимает какой-то рекламный ролик, чтобы хоть как-то выжить. Установка на коммерцию в искусстве – это тупик.

ВЗГЛЯД: Сегодня все почитатели вашего творчества ждут завершения работы над фильмом «Шинель». Неужели не было коммерческих предложений, чтобы доделать проект?

Ю. Н.: Те, кто когда-то хотел помочь, помогли. Например, Сбербанк помог нам издать книгу «Снег на траве». А работу над «Шинелью» когда-то пытались поддержать даже французы, но вокруг творчества все время возникают какие-то жульнические интересы. А «Шинель» нам, создателям, открыла такие невероятные грани мультипликации – иное пространство, иное искусство. Что это? Пока даже нам не объяснить... Какое рядом с этим может уживаться жульничество?

ВЗГЛЯД: Может, воспитание нового поколения художников-мультипликаторов поможет сохранить уровень искусства?

Ю. Н.: Увы, нынешнее поколение слишком прагматично, слишком стремится к успеху и власти. А настоящее искусство и практическая целесообразность ничего общего не имеют друг с другом.

ВЗГЛЯД: Ваше творчество очень ценят в России, на Западе, но особенно на Востоке, в Японии. Сейчас там открыта ваша выставка, последний завершенный мультипликационный проект – ваш и Франчески Ярбусовой – тоже японский... 

Ю. Н.: Мое философское отношение к миру сходно с японским, моя любовь к японской литературе и культуре начиналась еще в детстве. И с японской поэзией я познакомился раньше, чем с русской, – Серебряный век был позже. Япония открывала мне то, что я чувствовал в детстве: то особое внимание к подробностям жизни. Проклевывающаяся у сарая травка вызывала у меня сильное ответное чувство – это детали природной жизни, которые так важны для восточной, японской культуры. Через деталь японцы строят целое, они не подчиняют рациональному свое восприятие бытия, у них нет позитивистской философии, как в Европе. Это меня и привлекало в детстве, а стало еще понятнее, когда я приехал в Японию. Хотя – удивительное дело! – когда я делал мультфильм по японской поэзии, то в поисках цветового решения нашел краски, которые... совпали с акцентными цветами «Троицы» Рублева – золотистым, голубым, красным... Оказалось, что в символике цвета это сочетание означает гармонию и мудрость. А ведь наш с Франческой путь был совсем не рациональным, совершенно интуитивным. И если твоя интуиция подвела тебя – само изображение не простит тебе.

Ирина Тарасова

Взгляд