«Интеллектуальная собственность закончилась вместе с возникновением Интернета»

Во вторник были объявлены лауреаты национальной литературной премии «Большая книга». Победителем этого года стал Даниил Гранин с романом о событиях Великой Отечественной войны «Мой лейтенант». Серебряными призерами стали Александр Кабаков и Евгений Попов с книгой «Аксенов», а бронзовым – Марина Степнова и ее «Женщины Лазаря». В интервью «Новым Известиям» Александр КАБАКОВ рассказал, считает ли он свою писательскую судьбу счастливой, а также о том, почему интересно писать о времени, когда ничего не происходит.

Писатель Александр Кабаков

Фото: АНАТОЛИЙ МОРКОВКИН

– Александр Абрамович, для вас эта премия – очередной трофей из разряда «спасибо, что отметили» или она имеет большее значение?

– Куда уж большее? Не поцелуй Господа, конечно, но все же оценка проделанной работы.

– Произведения авторов, вошедших в шорт-лист «Большой книги», выложены в Интернет. Это было условие организаторов премии?

– Это не имеет никакого значения. Книги вышли, сколько купили, столько купили, дальше уже мало что меняется. Ну выкладываются… Это, в конце концов, не мое дело. Как они решили поступать, так и поступают.

– Но ведь эта книга – ваша с Евгением Поповым интеллектуальная собственность, разве это может быть вам безразлично?

– Понимаете, нам в любом случае ни одной копейки больше, чем заплатили, уже не заплатят. Выкладывают в Интернете официально или скачивают пираты, какая нам разница? Интеллектуальная собственность закончилась вместе с возникновением Интернета.

– Все стало общим…

– Именно. Допустим, мы будем протестовать. Разве это остановит пиратов?

– Подозреваю, что нет.

– Вот и все. Зачем тогда нервничать?

– В книге «Аксенов» вы с Евгением Поповым рассуждаете о писательской судьбе. Возможна ли вообще, на ваш взгляд, счастливая писательская судьба?

– Может быть счастливая именно писательская судьба. Счастливой человеческой судьбы у писателей практически не бывает. А счастливая писательская судьба – это написать все, что хотел. А такое бывает. Несчастливая писательская судьба – это когда живешь дольше, чем можешь написать.

– То есть когда исписываешься, нечего больше сказать?

– Называйте это как хотите. Вот у Василия Павловича Аксенова была вполне счастливая писательская судьба. А человеческая судьба – это отдельный вопрос.

– Как считаете, ваша писательская судьба складывается счастливо?

– Вполне. Каким я хотел быть писателем, таким я, собственно, и стал.

– Есть ли моменты жизни Аксенова, которые вы по каким-то причинам не отразили в книге?

– Это касается его отрочества, юности, ранней молодости, о которых мы знали плохо, только со слов Василия Павловича. Наверное, эта часть плохо получилась. Но мало осталось людей, которые знали его в те времена и могли бы об этом написать или рассказать. А все, что касается более позднего периода жизни Аксенова, все, что казалось нам важным, мы отразили в книге.

– Как сами оцениваете, вы с Евгением Анатольевичем были объективны, рассуждая об Аксенове, или дружба с ним все-таки повлияла на трезвость оценки?

– Конечно, повлияла. Кроме того, вполне объективным вообще быть нельзя никому и ни к кому. Например, разного рода судей специально учат быть объективными, а обычный человек не бывает абсолютно объективен. Поэтому, поскольку мы были друзьями с Василием Павловичем, конечно, мы не были вполне объективны. Но я бы сказал так: там, где мы не могли быть объективны, мы не выдумывали, а недоговаривали.

– Несколько лет назад в одном из интервью вы сказали, что ситуация с литературой безнадежна, то, что мы привыкли считать литературой, закончилось… Вы по-прежнему так считаете?

– Я в этом окончательно убедился.

– Неужели все настолько безнадежно?

– Что значит – безнадежно? Той литературы, которую мы привыкли считать литературой, то есть произведения, сделанные по образцам девятнадцатого века, действительно нет. «Золотой век» русской литературы – девятнадцатый – был другим, чем потом стал двадцатый. Литература все время меняется. Та литература, к которой мы привыкли, то есть литература двадцатого века, сделана в основном по меркам литературы девятнадцатого, а та литература закончилась безнадежно. Для меня это весьма огорчительно, потому что я вырос на ней. Но возникает другая литература.

– Какая?

– А Господь ее знает!.. На мой взгляд, в этой литературе очень много деструктивного. Эту литературу можно сравнить с некоторым хирургическим вмешательством в природу человеческую. Но это меня уже, в общем, не очень касается. Это совершенно другая литература. И дело не в том, что она выходит в основном на электронных носителях – текст и есть текст, а в том, что она совсем другая, она служит другим идеалам, она делается по-другому, совершенно другими людьми… Вот вы спросили насчет писательской судьбы. Такое, например, отличие: как правило, прежде писатель был более несчастен как человек, чем как писатель, а сейчас многие писатели демонстрируют несчастливую писательскую судьбу, но по-человечески вполне обустроены. Это постмодерн, политкорректность – то, в чем существует современное человеческое общество в так называемых развитых странах, ну и мы следом за ними. Предыдущие поколения, например, жили в военное время, а перед ними – в период революций. Вот это были действительно события. А что сейчас происходит? Повысили налоги, понизили налоги. Запретили ездить по встречной полосе, разрешили ездить по встречной полосе. Вышли на Болотную площадь 80 тысяч человек или не вышли… А в 30-е годы за одну ночь по России убивали больше...

– То есть сейчас, по большому счету, не о чем писать?

– Почему? Писать очень интересно и очень сложно про то время, когда ничего не происходит. Так писал Чехов, например. Разве у него что-нибудь происходило? Вообще ничего. Так, как написаны страницы мира в «Войне и мире». По сравнению с войной, что там происходит? Девочка взрослеет, тридцатилетний мужик мается. Что происходит в «Обыкновенной истории» Гончарова? Ничего. Хотя это один из величайших русских романов, на мой взгляд. Писать интересно о том, когда ничего не происходит. О войне писать интересно, конечно, но нельзя же делать это бесконечно. Или затевать новые войны для того, чтобы писатели писали? Так что я не думаю, что сейчас происходит что-то ужасное.

– Однако роман Даниила Гранина как раз про войну и получил главную премию. Получается, эта тема по-прежнему интересна, хотя бы для узкого круга людей?

– Я не уверен, что это очень интересно. Даниил Александрович получил премию заслуженно, за долгий век в литературе, за, возможно, честность в советской литературе, за то, что написал действительно еще один хороший роман о войне. Но и до этого были романы о войне, в том числе о той, в которой он участвовал, просто великие. Например, романы Воробьева, Виктора Некрасова, Бондарева. «Мой лейтенант» – это еще один очень хороший роман о войне. Признаки читательского интереса демонстрирует читательское голосование, а по его результатам на первом месте архимандрит Тихон (в миру – Георгий Шевкунов, выпустивший сборник рассказов «Несвятые святые» и тоже вошедший в шорт-лист «Большой книги». – «НИ»). А за нас проголосовали 13 человек (речь идет о голосовании в Facebook. – «НИ»). Это резонно: кому нужен Аксенов и мы вместе с ним?

– Но в вашей книге интересны не только рассуждения о жизни Аксенова, но и время, в которое он раскрывался как писатель…

– И время это никому уже не интересно. А вот результаты читательского голосования довольно любопытны. За архимандрита Тихона проголосовало больше всего. Довольно много людей, если я не ошибаюсь, проголосовали за Степнову, а за прекрасного прозаика Маканина свои голоса отдали еще меньше людей, чем за нас, – семь человек. Никому это все не нужно. А вот рассказы о монастырской жизни оказались нужны. И это интересно, заметьте, уже две тысячи лет, независимо от войн, революций и прочего.

– А какую литературу предпочитаете вы?

– Я предпочитаю русскую классику, потому что я весь из нее вышел, вырос на ней. Это и есть мое представление о настоящей литературе.

ЕЛЕНА РЫЖОВА

Новые Известия

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе