Эпоха муляжей

 

 Сокрушение символов – не обязательно признак силы 

КОГО ТАМ ВЕЗУТ? ГОСУДАРЯ...

В канун президентских выборов 1996 года передача «Куклы» телеканала НТВ пофантазировала на тему о победе на выборах оппозиционного кандидата Геннадия Зюганова. Муляж председателя КПРФ маячил над трибуной, а муляж московского градоначальника рапортовал об исполнении его самого первого указания – демонтажа Храма Христа Спасителя с возрождением на этом месте детского плавательного бассейна. «Справимся, сами же строили», – бодро докладывала кукла в кепке. Иностранцы, уже свернувшие ряд представительств своих компаний в Москве, должно быть, удивлялись беззаботности авторов сюжета. А избиратели, включая твердокаменных либералов, забавлялись: никому бы всерьез не пришло в голову, что победивший Зюганов начнет укрепление власти с демонтажа символов. Поэтому сюжет передачи воспринимался как анекдот – не о символах, а о способности хозяйственников к политическому выживанию.

Авторы программы «Куклы» не распростерли свое воображение настолько широко, чтобы вручить инициативу демонтажа символа в руки самого градоначальника. Однако спустя 14 лет, притом не после выборов, а полутора годами раньше, «опережающее отражение» по П.К. Анохину сработало в реальной жизни. Исполняющему обязанности градоначальника, куратору московского градостроения, вслух никто не подсказывал, с чего именно следует начинать избавление от наследия своего предшественника в кепке. Владимир Иосифович Ресин начал этот процесс с 98-метрового изваяния Петра Великого на ростральном постаменте.

Архитектурная общественность охотно вспомнила, что само изваяние в первоначальном варианте изображало Христофора Колумба, а ростральный постамент запечатлевал, вопреки традиции монументальной скульптуры, не поверженный вражеский, то есть шведский, а собственный императорский флот. Что монумент снискал неприятие горожан и специалистов еще 13 лет назад. Что его автор Зураб Церетели много чего еще нагородил в центре Москвы, и по непонятной причине обладал невероятным влиянием на свергнутого мэра – большим, чем все деятели искусства, вместе взятые, и даже большим, чем политическое и государственное руководство страны.

Политическая общественность, казалось бы, должна исходить еще большим восторгом, чем ценители изящных искусств: ведь щелчок по носу Зурабу Церетели содержит в себе не только художественные, но и геополитические смыслы. Телеканал «Россия-24» без комментариев транслирует запись неизвестно где прозвучавшего изречения скульптора о том, что он с мэром Лужковым, как Станиславский с Немировичем-Данченко, не беседовал уже много лет. Притом эта фраза, идущая вразрез с одновременно озвученным намерением того же Церетели воздвигнуть монумент самому Лужкову, звучит на чистом грузинском языке. И даже без комментариев поневоле возникает специфическая ассоциация с очередными претензиями к президенту Беларуси, который не соблаговолил признать Абхазию и Южную Осетию, и тем самым поставил себя на одну доску с опальным градоначальником.

Впрочем, судьбоносность перемещения Петра состоит отнюдь не в этом – и странно, что политики и журналисты, вставшие в очередь, чтобы мужественно пнуть поверженного мэра, не проявляют ожидаемого от них инсайта. Ведь перемещается не кто-нибудь, а Петр Великий, пусть и в странном одеянии, напоминающий шотландский килт, пусть и с приделанной головой. Предшественники перемещали с видных мест столицы в лучшем случае Дзержинского. А тут – целый Петр, притом самый большой из мыслимых и существующих. Его по частям разгрузят на ярославском полустанке, и ленивая публика будет спрашивать, кого там везут. «А государя-императора», – скажет возчик.

Свернуть не кого-то там, а Петра Великого! Такой размах политической воли должен, по идее, заставить поверить в то, что не только небываемое бывает, но и немыслимое мыслимо. Например, силиконовая долина на голом месте. Или коттеджный рай при падающей стройиндустрии. Или расцвет товарного производства после вступления в ВТО. Или свободный въезд в Европу для жителей страны, занимающей 5-е место по поставке в ЕС нелегальных эмигрантов.

На самом деле свержение монументов – дело нехитрое. Хабаровский бандит и бывший комсомольский функционер по фамилии Губкин свернул даже не один, а два царских памятника. От этого его масштаб личности не поднялся даже до уровня Бакунина или Кропоткина: иконоборец остался пушкинским Евгением, только с куском динамита в руках. Но в отличие от Евгения, Губкин даже не стал хрестоматийным персонажем, благо ничем, кроме двух своих иконоборческих достижений, даже в анархистской тусовке не отличился. Если борьба с символами становится частью славы, то это бывает только с революционерами, открывающими двери в новую эпоху. И то лишь в том случае, если эта эпоха оставляет о себе что-то еще, помимо дырки на месте монумента.

Арт-группа «Война» войдет в историю нашего времени прочнее, чем Губкин: фаллос, нарисованный ею на разводном пролете моста напротив здания УФСБ в Петербурге, был хоть и неприличным, но вновь созданным символом. Даже недолговечное творение запоминается лучше, чем демонтаж, особенно если оно ближе настроению широких масс, чем инициативы власти.


МОМЕНТ ИСТИНЫ НА НЕВСКИХ БЕРЕГАХ

Из предложения подвинуть Петра с москворецкой панорамы, впрочем, уже последовали отдельные далеко идущие выводы. Одни проницательные интерпретаторы предрекли аналогичную судьбу в Петербурге проектируемой 403-метровой громадине офиса «Газпромнефти». Другие, напротив, усмотрели в действиях и.о. мэра ловкий маневр: дескать, Ресин намеренно отвлекает внимание горожан от прочих волюнтаристских решений в градостроительстве, застрявших на стадии разрешительных документов, чтобы в ближайшие две недели их незаметно пропихнуть, и именно для этой цели вслед за Петром он подвинул еще и префекта Митволя.

Префект Митволь еще в должности зама главы Росприроднадзора проявлял склонность к переоценке собственной личности. Впрочем, его бойцовский замах по очистке водоохранной зоны остановился на туалете Аллы Пугачевой и споткнулся о дачу министра Зурабова. В градостроительстве вверенного ему округа он пошел поперек лишь одного и отнюдь не самого знакового проекта, наступив на горло главе ЛДПР и его однопартийца по фамилии Хесин. И даже в вопросе с антисоветской вывеской он проиграл публицисту Подрабинеку. Ловкость, с которой он опередил и градоначальника, и державную партию на пути из зарослей Химкинского леса, свидетельствовала о каких угодно свойствах, но только не о реальном масштабе личности.

Еще больше преувеличивается роль петербургского губернатора в проталкивании замысла «Охта-Центра». Здесь о личностном масштабе свидетельствует физическое отсутствие Валентины Матвиенко в Санкт-Петербурге всякий раз, когда принималось очередное судьбоносное решение по возведению пресловутой «кукурузины». На протяжении последнего года губернатор хоть мытьем, хоть катаньем старалась уйти от ответственности за проектируемый шедевр как перед горожанами, так и перед Центром всемирного наследия ЮНЕСКО.

А вот вопрос о том, распространится ли высшая государева воля на «Охта-Центр» у Смольного, влияющий на облик Петербурга и настроение избирателей куда существеннее, чем Петр у московского Президент-отеля, – совсем не праздный. Поскольку если эта воля на излучине Невы споткнется, как воля Митволя об фазенду нынешнего посла РФ в Киеве, то сравнивать между собой придется уже масштабы личности Дмитрия Медведева и Алексея Миллера.

Подвинуть Петра легко потому, что он всерьез никому не мешает, и его перемещение хоть в Шлиссельбург, хоть в Рыбинск не наносит финансового ущерба никаким влиятельным корпоративным интересам. Подвинуть Петра от Президент-отеля даже легче, чем подвинуть передачу «Момент истины» с канала ТВЦ, поскольку в предвыборный период с любого даровитого пропагандиста, как с овцы, можно снять полезный шерсти клок, а пропагандистов с талантом Караулова не столь много в медиа-пространстве.

Отмена же строительства «кукурузины» означает умножение на ноль всех средств, которые «Газпром» извел как на рекламную кампанию, так и на проектно-изыскательские, в том числе археологические работы. Нельзя сказать, чтобы господин Миллер был более несменяем, чем московский градоначальник или ТВЦ-шный пропагандист. Однако уход его предшественника Рэма Вяхирева обошелся не в один день и не в миллиард рублей, не говоря о головной боли, которую Дмитрий Медведев не мог в то время не разделить с Владимиром Путиным, взявшимся за ту процедуру «пересадки голов» – это тебе не голову Колумба заменить на петровскую.

Момент истины о том, в чьих руках более серьезные рычаги влияния, и впрямь не за горами. На сегодня, пока на берегу Невы только стройплощадка с забором, это не дело тяжелой техники, а всего лишь вопрос росчерка пера. Тем же пером можно и механически заменить Валентину Матвиенко на подходящее лицо из профессорско-преподавательского состава СПбГУ. Но это канцелярское действие, увы, моментом истины не будет. Петербург не так привычен к персоне градоначальника, как Москва. Изваяние Валентины Матвиенко напротив Смольного, такого же скромного размера, как изваяние Собчака, он стерпит. Но если на этом месте таки начнется воздвижение «кукурузины», то электоральные выводы будут сделаны совсем не такие, как бы хотелось «дамам в розовых платьях» из коридоров Кремля.


СПРОС НА КУКЛОВОДОВ

У отечественного избирателя есть одно неудобное свойство: он извлекает из давно или недавно ушедших времен не только злые, но и добрые воспоминания. Сколько бы с телеэкрана ни долбили о репрессиях 30-х годов, население не избавилось от пиетета к Сталину. Сколько бы изваяний Церетели ни вынесли из московских скверов, времена Лужкова будут ассоциироваться не только с широкозадыми конями и снесенным имением купцов Алексеевых, при всем уважении к этим купцам, но и с собственным благосостоянием, отличимым от других.

Очевидно, об этом догадываются и пропагандисты с канала «Россия-24». Уже несколько дней подряд они заняты убеждением столичных жителей в том, что все социальные блага, полученные ими при опальном Юрии Лужкове, никуда от них не денутся. Даже когда «Газпром» исполнит свое обещание о повышении тарифов на газ.

Более того, тот же телеканал ненавязчиво намекает, что не только фигура Петра у Москвы-реки устарела, но и вошедшее в употребление слово «тандем». Это старается донести до подсознания телеведущий, сообщая со снисходительной улыбкой, что Путин, дескать, встретился тут на днях со СВОЕЙ «Единой Россией».

Однако ни эти потуги, ни несчастная судьба передачи «Момент истины» не возымели пока своего судьбоносного эффекта. Так, либеральное «Эхо Москвы» зловредно предлагает гражданам сопоставление тандемов Лужков–Лукашенко и Медведев–Путин – и как это ни противоестественно, первый тандем в опросах почему-то выигрывает.

Как в драме «Борис Годунов», зритель, когда надо плакать, мажет глаза слюною, а вместо самодержца прислушивается к фигляру с площади. Нет у него почему-то ни должного пиетета к происходящим судьбоносным передвигам, ни должного страха от перспективы подвергнуться такому же передвижению. Сколь бы судьбоносны ни были кадровые и градостроительные трансформации, они кажутся почему-то не реальными, а кукольными – оттого и не страшно.

Владимир Иосифович Ресин держится на телеэкране с полной, даже преувеличенной серьезностью, но почему-то напоминает куклу. В том не его вина: как свойственно классическому хозяйственнику, он думает, что может приспособиться к правилам игры любой эпохи. Но заблуждается: у карикатурной эпохи нет правил игры, и любая фигура, ищущая себе в ней амплуа, становится комической.

Ресин – не первый. Год назад способный инженер-экономист, снискавший славу воссоединителя Красноярского края, в один день был физически перемещен оттуда на Северный Кавказ, где чуть ли не с первого дня воспринимается там не как генерал-губернатор, а как абсолютно ходульная, никчемная и бессмысленная фигурка. Поскольку посланец верховной власти уважаем тогда, когда уважаема сама эта верховная власть.

Авторитет верховной власти всегда ощущается по поведению ближайших соседей. Если, разумеется, до нас доходит хоть косвенно, в пересказе, как они себя ведут и что о нас говорят. 1 октября ток-шоу ветерана НТВ Евгения Киселева на украинском канале «Интер», где он ныне плодотворно трудится, попал в топ «Яндекса» и был на виду у той части избирателей, которым доступен Интернет. Разговор был на темы актуальной украинской политики, но не мог не коснуться последних событий на московской сцене. И хорошо знакомый нам телеведущий не мог не поинтересоваться у политика новой формации Андрея Ильенко, организатора митингов против Лужкова в Крыму и патриарха Кирилла в Киеве, рад тот или не рад исчезновению со сцены нелюбезного ему раздражителя. Тот, разумеется, очень даже рад, но выражением этой радости ограничиться не может.

КИСЕЛЕВ: А вы не думаете, что его могли отправить в отставку именно потому, что в ситуации, когда меняются отношения между Москвой и Киевом, он стал раздражителем, в том числе?

ИЛЬЕНКО: Я думаю, что это абсолютно не так. Там у них идет борьба между Медведевым и Путиным. Они не могут договориться, кто из них главный. А Лужков просто стал разменной картой в этой игре.

КИСЕЛЕВ: Может, они разыгрывают какой-то спектакль?

ИЛЬЕНКО: Нет, не похоже. Он просто никаким образом не может повлиять на этот процесс. А вот украинская власть могла бы решить, кто станет следующим президентом России. Они же ищут себе союзников – и не на государственном, а на личном уровне. Надо эту ситуацию использовать, влезать в нее, как это раньше делали в Кремле. Еще недавно, когда у нас были свары между Ющенко и Тимошенко, Россия их по полной программе использовала. Теперь мы могли бы делать то же самое. Если монолит российской власти дает трещину, то надо рубить и дальше. Пусть он дальше трещит, как у нас трещало при Ющенко–Тимошенко. Тот же гетман Мазепа влиял на то, кто будет царем в России. Он фактически поставил на престол Петра I, только тот перепугался и сбежал в монастырь. Но сегодня реальная ситуация – можно влиять, делать политику...»

Украинского политика новой формации так обучили исторической науке по учебникам ющенковской поры, что 1682-й год он путает с 1689-м, дворец с монастырем, Шакловитого с Мазепой, а усвоил из всего курса только тезис о негативной роли царицы Софьи для гетьманства. Н.И. Костомаров поведение Мазепы в 1689 году описывал так: «Рассчитывая на могущество Голицына, Мазепа всеми способами старался угождать ему до тех пор, пока Петр в 1689 году не разделался с правлением Софьи и не отправил Голицына в ссылку. Мазепа, во время случившегося в Москве переворота, приехал случайно в столицу, разумеется, с намерением кланяться временщику, но, увидавши, что власть переменилась, постарался скорее разорвать связь с прежним правительством и примкнуть к новому. Это ему удалось. Мазепа стал просить у правительства того, чего именно русское правительство и домогалось в Малороссии, например, прибавки ратных людей, переписи казаков и стеснительных мер против народного буйства. И к Петру лично сумел подделаться Мазепа...»

В чем политик новой формации, несомненно, прав, так это в благоприятности московского раздора для окраинных интриг. Телеведущий Киселев, занимавшийся подробными изысканиями смутных времен, тоже в этом понимает. Он благодарит собеседника за столь интересный ход рассуждений, и сам приподнимается в собственных глазах. Еще недавно его вместе с его хозяином выкинули из России, как куклу. Теперь из куклы он становится властителем умов, пребывая притом, не в пример коллеге Караулову, в полной безопасности. Если новое газпромовское НТВ умильно приглашает на передачу Бориса Немцова, недавнего консультанта Ющенко, значит, там, в России, и впрямь наступила пора такой системной немощи, на фоне которой и позабытый болтун – титан мысли, а какой-нибудь новый стрелецкий бунт – заодно, разумеется, с раскольничьим мятежом – требует пиар-сопровождения. Спрос на кукловодов в самом деле растет.


«ТРЕБА ЙОГО РУБАТИ ДАЛI»

С точки зрения руководящей линии, вмененной в августе российской дипломатии, обращать внимание на частные высказывания политических гопников из Киева вовсе не следует: на первом месте в наших приоритетах – США, на втором – Европа, далее Китай с Сингапуром, и потом только недоразвитое СНГ.

С другой стороны, от украинского транзита Россия как зависела, так и зависит, ибо от одной громкой фразы, адресованной дипломатическому сообществу, «Южный поток» в обход Киева материализоваться не может. Должно быть, не без учета этого обстоятельства с украинскими политиками чуть не еженедельно ведутся задушевные беседы в самых престижных местах нашего отечества – то в Геленджике, то в Завидово. И украинскому соседу предоставляются куда более осязаемые экономические привилегии, чем несогласной Беларуси.

Однако ни прием в самой элитной обстановке, ни экономические поблажки отнюдь не делают руководство Украины раболепным учеником руководства России. Отнюдь наоборот: в своей окраине Янукович и его подъесаулы делают все, что им заблагорассудится. Собеседник Евгений Киселева, возглавляющий киевскую организацию антироссийской партии «Свобода», совершенно правильно замечает, что времена неэффективного «тандема» Ющенко– Тимошенко прошли. И понятно это стало в особенности 1 октября, когда Конституционный суд в обход Верховной Рады отменил реформу 2004 года и снова сделал Украину президентской республикой. Формально – вернул конституцию Кучмы, фактически – узаконил монопольную власть президента и безальтернативно руководящую функцию Партии регионов. Того же самого хотел вообще-то и Ющенко, и амбиций у него было предостаточно, а вот масштаба личности не хватило.

И собеседника Евгения Киселева это вполне устраивает. Потому что партия «Свобода» укрепилась в роли надежного политического партнера «регионалов». Она берет на себя западные регионы и крепким антирусским, а заодно и антирумынским словцом удерживает их под контролем центра. Вчерашние гопники – составная часть новой по-настоящему незалежной власти, которой уже не нужны советники ни от Гайдара, ни от Сороса, которая вместо Чубайса держит в руках, например, молдавскую электроэнергетику. Это уже не вчерашняя многопартийная анархия, а вполне дееспособная политическая система – примерно как в лужковской Москве, где избранные «яблочники» и даже «выбороссы» были непротиворечиво интегрированы в систему власти.

Теперь и русскоязычный глава украинского правительства может себе позволить суждения, вполне созвучные временам гетманского суверенитета. Так, в Таллине Николай Азаров выражает готовность следовать примеру Эстонии в продвижении Украины в Европу, а своему главе таможни рекомендует брать пример с эффективного ведомства Грузии. Эти высказывания на гостеленакалах, впрочем, не транслируются. Точно так же остаются за пределами осведомленности телезрителя инициативы создания конфедерации Грузии и Азербайджана, успехи строительства железной дороги Карс–Тбилиси–Баку, появление нового арабского спонсора у консорциума Nabucco. Все это – не для нашего предвыборного ума.

«Треба його рубати далi. Хай вiн i далi трiщить, так, як в нас трiщало», – говорит Андрей Ильенко про российский монолит власти. И этот монолит в самом деле методично рубят – со всех концов, без всякого страха, потому что без всякого пиетета. Потому что кукольность этого монолита ощущается извне ничуть не менее отчетливо, чем снаружи. Когда принимается указ об исполнении резолюции ООН по Ирану. Когда российских разведчиков ловят не только в штатах, но и в Германии, притом на добыче не военных секретов, а технологий альтернативной энергетики. Когда мольбы об инвестициях в пресловутое Сколково адресуются уже не американцам, а сингапурцам.

В тот период, когда территория исторической России еще считалась приоритетом политики, а понятие «соотечественник» еще не было юридически кастрировано, в сохранение общего пространства жизни, мысли, языка, надежд вкладывались, пусть несистемно и коряво, человеческие силы и время. Они сегодня помножаются на ноль, как в 1991 году были помножены на ноль труды создателей военно-промышленных цепочек и сбережения в Сбербанке. Выморочная медиа-борьба и второстепенные споры скрывает не отдельные недостатки быта, а распад связи времен и смыслов. Позитивная телекартинка, подмасленная цензурой – как на средневековой планете из романа Стругацких «Трудно быть богом», где неблагозвучные названия деревень повсеместно сменялись оптимистическими, – камуфлирует замену реальности муляжами во всех отраслях, от обороны до финансов, от градостроения до исторического образования.

Муляж может быть привлекательней натуры, и вполне достойным одобрения внешними авторитетами. Казус только в том, что муляж нежизнеспособен, как кусок сердечной мышцы, замененной соединительной тканью. А между тем страна – это живой организм, а не только сцена для самоутверждения. И у этого организма есть память – как нормальное свойство живой материи.


НЕ КАЖДОМУ ВРЕМЕНИ СТАВЯТ ПАМЯТНИКИ

«Граждане обрадовались рано: Брежнева, Андропова, Черненко еще вспомните», – вещало придуманное неведомым партийным зубоскалом предупреждение о перестройке. Кто как, а я часто вспоминаю, уже почти с ностальгией, Бориса Николаевича Ельцина. Ему очень хотелось что-то показательно свергнуть, кого-то показательно низложить, и снискать тем самым похвалы внутреннего меньшинства и международного большинства. Но здравый смысл вкупе с простыми эстетическими соображениями не позволили ему раздать должности аппаратчикам партии «Демократическая Россия», как бы настырно они того ни добивались.

Ельцин терпел «профессиональных либералов» в своем окружении ровно до момента ухода Буша-старшего и прихода Клинтона. В 1993 году он был вынужден снова прибегнуть к их услугам – после чего с еще большим облегчением избавился и от них, и от демократического руководства МИД.

Ельцин, вопреки всем предсказаниям, доверил Минобороны маршалу, а не исполнителю расстрела Белого Дома. И даже неопределенность исхода выборов 1996 года не подвигла его к навязываемой «люстрации», хотя она процветала в большинстве стран Восточной Европы. Он раздавал управленческие должности тем, кто умел управлять, и они реализовали, как умели, свой хозяйственный опыт и свои самоуправленческие амбиции. А накануне перевыборов он инициировал союз России и Белоруссии – хотя еще недавно делал ставку в Минске не на народного кандидата Лукашенко, а на аппаратчика Кебича.

После того как в 1993 году он пожертвовал собственным политическим символом – площадью Свободной России с революционным танком, придворная публика, легко конвертировавшаяся из либералов в монархистов, толкала Ельцина к самоутверждению путем выноса Мавзолея с Красной площади, при этом апеллируя к образу великого царя, ставшего безумцем. А он решил, что иконоборчество – дело не царское.

Гавриил Попов, принимая на работу Юрия Лужкова, счел нужным заметить, что его собственный преемник на посту мэра Москвы оказался более способным, чем преемник Ельцина. Десять лет назад эта фраза была бы неуместна. Точнее, она была преждевременна, ибо преемник Ельцина имел возможность распорядиться собой и страной так, чтобы восстановленное не было вновь пущено в пыль. И президент Казахстана предлагал ему юридическую модель того выхода, который избавил бы Россию от ее карикатурного положения враскоряку.

Год назад с высокой трибуны прозвучали слова о том, что возвращение в 90-е годы недопустимо. Его и не происходит: мы возвращаемся в 80-е годы, когда по соображениям «обновления ради обновления» меняли главу Казахстана, потом глав прибалтийских республик, потом зачем-то главу Чечено-Ингушетии и так далее.

Великое видится на расстоянии эпох. Большое просто видится на расстоянии. Мелкое остается в обрывочных воспоминаниях: кто такой был Сергей Филатов? А, это тот, у которого мухи во рту сношались... Еще более мелкое не запоминалось бы вовсе, если бы не прямые и побочные последствия этой мелкости, которые заставляют людей, имевших возможность вмешаться, но ничего не сделавших, пожизненно кусать локти. Поэтому в истории остаются Геростраты на фоне сотворенного ими или самого по себе, из энтропии возникшего пожара.

Перестройка была для огромного множества людей временем первого самоутверждения и первого богатства. Однако ее отец запоминается все равно Геростратом, и нужен немалый художнический талант и мемуаристическая фантазия, чтобы изобразить его хотя бы трагической фигурой. У перезагрузки еще более незавидная историческая судьба: даже самое богатое воображение не сделает из карикатуры портрета, а тотальный стыд за страну не способен вдохновлять мемуаристов.

Нынешние триумфаторы победы над Церетели будут забыты быстрее самого Церетели. Неудобства от транспортного недоразвития померкнут перед системными инфраструктурными катастрофами; личные разборки – перед стихией несравнимых по масштабу междоусобиц, уже не личных, а массовых; центробежные тенденции – недружественным поглощением привлекательных земель и запустением остальных. Время, когда элита ездит учиться управлению Москвой в Сингапур, будет запечатлено в памяти тем, что останется на месте подвинутого Петра и проектируемого Сколково – дыркой. Она и есть символ эпохи.

WIN.RU
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе