Директор ГМИИ Марина Лошак рассказала о новой музейной реальности

Пандемия меняет мир, и музейная среда, как и любая другая, подстраивается под новые правила жизни. Анализу этих трансформаций посвящен специальный цикл интервью «МК» с руководителями крупнейших музеев – «Культура БЫТиЯ». Открыл дискуссию об эпохе перемен разговор с главой Эрмитажа Михаилом Пиотровским. Следующая встреча – с не менее влиятельной фигурой отечественной культуры – директором Пушкинского музея Мариной Лошак. Пандемия началась в разгар масштабной реконструкции ГМИИ. Эпидемия серьезно ударила по бюджету музея, а в конце года не стало Ирины Антоновой. О том, что сейчас происходит в Пушкинском и каким видит будущее Марина Лошак, она рассказала в дистанционном интервью.


– Марина, теперь вы – единственная надежда и опора Пушкинского музея. Что поменялось с уходом Ирины Александровны?

– Мы ощущаем ее отсутствие, хотя весь последний год она не была активным участником музейной жизни из-за пандемии. Преимущественно находилась дома. Тем не менее, ее присутствие мощно ощущалось: ее взгляд на происходящее в музее был очень важен для баланса. Она старалась много делать в музее, несмотря на свой возраст, и делала – это, например, программа на канале «Культура», которую она честно вела, не прерываясь ни на секунду. Она придумала прекрасный курс внутри наших образовательных программ, который назывался «Третий возраст» для немолодых людей, с которыми она работала в допандемическое время, и очень продуктивно. Для них она читала лекции, вела семинары, и делала их абсолютно счастливыми – благодаря Ирине Александровне у них была возможность обмена знаниями и энергией…

– Вы анонсировали много важных событий, которые будут связаны с Ириной Александровной – появится мемориальная доска, научный институт, ей будет посвящена выставка и целый корпус. Когда намерения воплотятся в жизнь?

– То, что зависит от нас, уже делается, а то, что нуждается в решении Министерства культуры и правительства, требует ожидания. Доска памяти Ирины Александровны появится к дню ее рождения – 20 марта уже будет на здании. А что касается кабинета – там идет ремонт. Мы условно называем его «кабинетом директора». Это будет чистое инсталляционное пространство, открытое для публики, место, связанное с памятью и образом директоров нашего музея. У нас были великие руководители – Цветаев, Романов, Меркуров, Антонова. О каждом вспомним. В кабинете будут всего несколько предметов мебели – цветаевский стол, например, мемориальные вещи других директоров. Этот кабинет – на нас, и он скоро будет открыт.

– Скоро – это тоже в марте?

– Не могу пока точно сказать. Мы многое меняем: стены, панели, пол. Приводим кабинет в музейный вид. Но думаю, да – к концу марта откроем. Надеюсь, ко дню рождения Ирины Александровны все будет готово.


ДРВЦ ПОД ЗЕМЛЕЙ


– Ирина Александровна когда-то предлагала переименовать Пушкинский музей в Цветаевский. Ей хотелось, чтобы музей носил имя его основателя. Эта идея может быть воплощена в жизнь?

– Мы провели многочисленные опросы и вместе с Ириной Александровной пришли к мысли, что Пушкинский – уже давно Пушкинский, и должен им остаться. Но есть другая идея, которую я озвучила в нашей музейной концепции. Она состоит в том, чтобы, когда появится музейный квартал, каждый корпус носил имя человека, с которым он связан. Главное здание – Цветаевское, Голицынская усадьба – Щукино-Морозовская, Галерею личных коллекций можно назвать именем Ильи Зильберштейна, который был одним из ее основателей, а усадьбу Лопухиных, где мы хотели бы разместить Институт гуманитарных знаний, я бы назвала Антоновским. Тогда внутри музейного квартала каждый дом будет отражать историю людей, благодаря которым вырос музей. А все пространство останется Пушкинским.

– После того, как усадьба Лопухиных вошла в состав ГМИИ, там было создано молодежное пространство, где проходят программы Пушкинский.Youth. Это случилось не так давно. Как может поменяться это место, когда там появится научный центр?

– Там все останется, как есть, ведь Центр гуманитарных знаний – как раз для молодых. Там, среди прочего, есть лаборатория Аби Варбурга (немецкого историка культуролога, которым первым применил метод иконологического искусствоведческого анализа произведений – авт.), и другие узкоспециализированные гуманитарные программы. Они хорошо корреспондируются с концепцией Антоновского центра. Мне бы хотелось, чтобы там был представлен архив Ирины Александровны, который собирался в музее на протяжении долгого времени. Мы только начинаем его изучать.

– Ее домашний архив тоже может быть там показан? Ведь в ее квартире хранится много уникальных вещей и документов, имеющих большую культурную и историческую ценность…

– Мы должны дождаться, когда пройдет полгода после ухода Ирины Александровны, прежде чем заняться его изучением. Сейчас мы попросили сложить все бумаги и не трогать. Гипотетически и они когда-нибудь могут оказаться в Центре гуманитарных знаний. А пока мы начали работать с документами и архивом, которые находились в ее служебном кабинете. Мне хотелось бы, чтобы ее память, ее документальная работа жила внутри нашего центра. Недалеко от него находится библиотека имени Ленина, а также наша собственная библиотека редкой книги, хотелось бы, чтобы эти точки доступа к гуманитарным знаниям стали единым полем. Кроме того, надеюсь, в центре будут антоновские стипендии для талантливых студентов. С гуманитарной фундаментальной наукой дело обстоит не так хорошо, как хотелось бы. Когда уходит старшее поколение знатоков искусств, следующих не так много, а иногда их нет совсем в определенных областях. Важно поощрять молодых людей, которые занимаются узкими направлениями в области истории культуры, особенно из регионов. Важно, чтобы такие люди были видимыми, чтобы они потом могли находить место работы в важных научных учреждениях. Поэтому эти стипендии нужны, и они тоже есть у нас в плане. Это государственное дело, и мы, как представители государственного музея, его инициируем.

– Насколько велики могут быть стипендии? Все знают, что зарплаты музейщиков несравнимы, скажем, с менеджерскими.

– Никогда и нигде в мире они несравнимы с зарплатами сотрудников банков или IT-компаний. Люди, которые работают в музее, дополучают какими-то моральными ощущениями жизни, что тоже очень важно. Но и прибедняться тоже нельзя: за последнее время зарплаты в музеях выросли.

– Пока музеи были закрыты из-за пандемии, они не могли зарабатывать на продаже билетов, экскурсиях и прочем. Все культурные учреждения понесли серьезные финансовые потери. Насколько сильно пандемия ударила по бюджету Пушкинского и сказалась на внутренней жизни сотрудников в финансовом плане?

– В нашей допандемийной жизни мы зарабатывали 50% музейного бюджета, а вторую половину получали от государства. Конечно, ситуация серьезно сказалась на нас, но мне кажется неприличным жаловаться, потому что мы как крупнейший музей, системообразующий институт культуры, под опекой государства, и государство нас не бросило в этой ситуации и дало возможность нам платить зарплаты нашим сотрудникам в том же объеме, что и прежде. То есть, мы не уволили никого, люди получали свои зарплаты.


ДРВЦ ПОД ЗЕМЛЕЙ



«Мы ушли глубоко под землю»

– Пушкинский сегодня – это большая стройка. Идет масштабная реконструкция. Как пандемия повлияла на ее сроки?

– Новости хорошие: мы вообще не останавливались в строительной деятельности. На четыре дня, по-моему, заморозили работу после Нового года, но в целом пандемия не помешала стройке. По-прежнему в наших планах открыть Дом текста, а затем новый депозитарий, выставочные и реставрационные пространства.

– Согласно проекту, остается пару лет на реконструкцию многих корпусов, некоторые новые знания должны открыться уже в следующем году. Получится?

– Нами сделана главная работа – самая сложная, долговременная, трудоемкая и энергоемкая. Мы провели все работы под землей – они огромные, просто гигантские. Мы ушли глубоко под землю, докопали, кажется, до ядра Земли. Эта работа продолжается и почти достигла финальной фазы в Галерее старых мастеров. Наверху там здание примерно на 7 тысяч квадратных метров, а под ним – 16 тысяч квадратных метров выставочных площадей, это целый подземный город.

– Все корпуса Пушкинского будут связаны подземными переходами, и они уже сделаны?


ПОДЗЕМНЫЕ ПЕРЕХОДЫ


– Работа идёт. У нас три больших коридора. Один из них соединяет Галерею старых мастеров с Главным зданием, под которым тоже будет большое подземное пространство. Другой путь под землей от главного здания идет в депозитарий и новое выставочное и реставрационное пространство. На самом деле это даже не коридоры, а широкие пространства с шестиметровыми потолками. Еще один подземный путь идет к Галерее импрессионистов. 

– Когда главное здание закроется на реконструкцию?

– В 2023 году, надеюсь. В данный момент для нас самое важное – пройти экспертизу с проектом Главного здания. Наша главная забота – чтобы оно осталось прежним, чтобы сохранилась атмосфера и его не перереставрировали.

– И сколько она должна продлиться?

– Многое зависит от подрядчика, которого выберут после экспертизы проекта, но мы рассчитываем на три года. Перед тем, как зайти в экспертизу, мы должны согласовать огромное количество деталей, связанных с реставрацией. Кроме того, что это само по себе историческое здание, там еще и площадь сквера историческая, и площадь ограды историческая. Главное здание будет очень сложным объектом, потому что мы пытаемся все сохранить и вместе с тем сделать так, чтобы там был температурно-влажностный режим и доступная среда. Это невероятная инжиниринговая работа.

– Что будет с экспонатами, когда главное здание закроется на ремонт? С Давидом, например, которого вряд ли можно переместить в другое здание?  

– Основная экспозиция переедет в хранилище. Есть крупные слепки, в том числе Давид, которые не могут быть перенесены в другое здание. Они будут «зашиваться» реставраторами.


ПОДЗЕМНОЕ ПРОСТРАНСТВО ВЯЗЕМСКИХ


– Но ведь живопись из главного здания собирались перенести в Галерею старых мастеров…

– Она откроется только в 2024 году. Поэтому пока что картины будут в запаснике – это открытое хранение. Вся экспозиция депозитария будет доступна: это тотальная инсталляция, которая все время будет меняться. В этой части музейного городка, которая находится за Музеем личных коллекций, строятся три здания – выставочное пространство на 2 600 квадратных метров, депозитарий и реставрационное пространство. Поэтому для нас принципиально важна эта часть стройки. В начале 2023 года откроется еще новый музей импрессионистов. В то же время мы должны поставить на реконструкцию нынешнюю Галерею искусства стран Европы и Америки XIX-XX веков. И, соответственно, музей личных коллекций тоже нужно привести в порядок после того, как он так долго был хранилищем. Итого в ближайшие два-три года мы планируем открыть Дом текста, Галерею старых мастеров, Музей импрессионистов, депозитарий, реставрационное и новое выставочное пространство. А остальные уйдут на капитальный ремонт.

– Параллельно со стройкой Пушкинский готовит выставочные хиты, одним из которых обещает стать весенняя премьера проекта Билла Виолы. А что потом? Насколько далеко сейчас можно планировать выставочную жизнь?

– У нас все хиты – в этом году и в будущем. После выставки Билла Виолы, летом, мы откроем проект, связанный с сокровищами Акротири – великим археологическим открытием ХХ века на территории Греции. Эти вещи за исключением нескольких фресок будут представлены публике впервые. Акротири – древнейшая цивилизация, погибшая 3 500 лет, за тысячу лет до Помпеи по той же причине – от вулкана и цунами. Мы готовили эту выставку пять лет с нашей командой и командой, которая работает на раскопках Акротири. Завершит год выставка Морозова. Еще будет сложносочиненный проект, который мы делаем со многими парижскими музеями и большим количеством частных коллекционеров, который называется «Монпарнаски». В нем мы расскажем истории творческих личностей жизни Монпарнаса в 1910-е – начале 20-х годов. Это самые разные женщины, которые были музами, галеристами, коллекционерами, фотографами, дизайнерами. Они начинали фэшн-индустрию, как профессию, были внутри институциональных культурных салонов, которые привлекали к себе людей. После у нас будет выставка, посвященная коллекции семьи Герленов, которые собрали лучшую в мире частную коллекцию современного интернационального рисунка – настолько хорошую, что она стала коллекцией Центра Помпиду. Потом в партнерстве с Галереей Альбертина делаем выставку Ксении Хауснер – выдающейся австрийской современной художницы, которая озабочена социальными вопросами сегодняшнего дня: проблемой одиночества, взаимодействия полов, открытости миру. Больными темами, которые ее беспокоили, начиная с 1950-х годов. Это большая выставка очень сильного художника, которая пройдет в Галерее XIX-XX веков. И, наконец, после британского плаката мы сделаем выставку, которая, как мне кажется, всех порадует – она целиком из нашего собрания. Условное название «Все, что не живопись». Это произведения прикладного искусства наших великих модернистов, где будет керамика Пикассо, Дюфи, гобелены самых разных художников, включая Леже. Это будет красивая, информативная выставка, где мы сможем по-новому показать эти вещи. Не стоить забывать, что мы приросли филиалами в регионах и там тоже осуществляем довольно много чрезвычайно важных проектов. Так что у нас довольно бурный выставочный год.


РАЗРЕЗ ГИМС



«Меня пугает нереальность»

– Несмотря и вопреки пандемии и ее последствиям… Каковы они на ваш взгляд для музейного мира? Очереди как явление теперь невозможны. Маски-перчатки-дистанция. Билеты-онлайн. Музейные маршруты, чтобы люди не скапливались в одном месте. Что из привнесенного в музейную практику пандемией станет нормой, а что уйдет в прошлое? Как найти баланс онлайна и офлайна?

– Мне кажется, что ограничения и строгие правила еще года на два, не больше. А потом мы будем посвободнее в своих возможностях. Нам было проще, потому что к началу этой пандемической реальности мы пришли с параметром 90% покупки билетов онлайн и только 10% в кассе. А сейчас к этому присоединились экскурсии, лекции, абонементы – весь событийный ряд продается через онлайн. Думаю, что онлайн-приобретение билетов на вход и на все образовательные программы и события останется навсегда. Это очень удобно. Конечно, мы привыкли жить в музее, битком заполненном людьми. Сейчас мы не можем себе этого позволить и живем в более разреженном пространстве. Мы стараемся комбинировать онлайн и офлайн потому, что реальная жизнь очень востребована. Все устали от дистанционных впечатлений. Когда наше пространство позволяет позвать немного людей, мы зовем. Это другое ощущение жизни. Поэтому каждый день в музее проходит несколько событий в разных пространствах. В то же время у любого офлайна сейчас есть онлайн. Изменилась картинка перед глазами: мой кабинет выходит в Итальянский дворик, я вижу, кто и как ходит по музею. И вижу в музее максимальное количество людей – для наших сегодняшних возможностей. Публика молодая, нет пожилых. Они пока боятся ходить в людные места. И мне от этого очень грустно. Для любого музея, особенно для нашего, всегда был важен баланс людей самого разного возраста. Правда, по субботам и воскресеньям много семей с детьми. Если бы еще и бабушки могли с ними приходить, было бы просто прекрасно.

– Какие новые технологии вы освоили в связи с пандемией? Говорят, что теперь в каждый дом могут войти VR-очки, будем путешествовать по разным местах, куда нельзя попасть офлайн.

– Честно говоря, VR-очки – это уже вчерашний день. Если есть желание, можно погулять по музею в VR-очках, они у нас находятся на территории Пушкинский.Youth. Но большой потребности нет, все хотят видеть живое.


РАЗРЕЗ ДРВЦ


– Михаил Пиотровский говорил мне, что из-за разрешенного потока публики стоит показывать выставки дольше, чтобы все успели посмотреть. Согласны?

– Может быть и такой путь, но есть и другой. Мне кажется, лучше, если бы музей работал допоздна и люди после работы вечером успевали в музей. С экономической точки зрения выгоднее делать выставку на пять месяцев, но, мне кажется, это недостаточно. Наверное, когда в нашем музейном квартале будет восемь выставочных пространств, как мы планируем, можно будет делать проект на 5 месяцев, чтобы все успевали его увидеть. А пока у нас ограниченное пространство, не думаю, что мы можем это себе позволить. Мы должны держать нашего зрителя в тонусе.

– Еще один прогноз новой реальности: искусство станет роскошью из-за ограничений. Теперь к походу в музей надо готовиться. Согласны?

– Я много раз слышала эту мысль про роскошь. Но, мне кажется, речь про далекое будущее, когда люди будут жить в другой биологической реальности, когда искусственный интеллект станет частью нашей жизни, когда эмоции и чувства будут, вероятно, как-то регламентированы. Думаю, это не про нынешнее время, а про будущее, когда чтение книги как предмета или посещение музея вживую станет эксклюзивным, роскошным, малодоступным. Это не сейчас, не завтра и не послезавтра.

– То есть в новой реальности нет ничего страшного?

– Меня реальность не пугает, а пугает нереальность. Реальность – хорошая штука, это жизнь.

Поделиться