«Женщине перестает быть нужен мужчина»

Фото: 1-2-3 Production; Лук-фильм


На платформе Premier выходит второй сезон сериала «Обычная женщина», в котором Анна Михалкова играет владелицу скромного цветочного бизнеса и подпольного борделя. Новый сезон вместо Бориса Хлебникова снимала режиссер Наталия Мещанинова, соавтор сценариев к хлебниковским «Аритмии» и «Шторму». О своей героине Марине, роли женщины в современном обществе и разнице поколений Анна Михалкова рассказала Максиму Заговоре


Давайте начнем с начала, то есть с названия. Как вы понимаете словосочетание «обычная женщина», недопустимое, к примеру, в журналистском тексте, потому что ну не бывает «обычных людей», каждый — необычный?

А мне оно очень нравится. Думаю даже, что меня пригласили на эту роль, чтобы самые — давайте, ладно, закавычим это слово — «обычные» люди могли себя ассоциировать с героиней. Если честно, этим словосочетанием я вообще объясняю свою узнаваемость и некоторую популярность — люди любят понятные истории, рассказанные понятными людьми. Моя героиня Марина — обычная женщина, но в необычных обстоятельствах. Отличное название.

В такой трактовке действительно все люди обычные, а необычными их делают именно обстоятельства. Владимир Путин — обычный человек, просто президент. Элтон Джон — обычный человек, просто пишет песни, которые знает весь мир.

Да, мы можем бесконечно играть в эти слова. Все люди необычные, и все люди обычные. Я так детей воспитываю: с одной стороны, говорю, что вы ничего из себя не представляете и не отличаетесь от остальных, а с другой — вы самые необычные люди на свете, и я этим очень горжусь.

Вы говорите о конфликте человека и обстоятельств, но ведь обстоятельства — это и еще и оправдание. Я вот на днях нашел бумажку, на которой накануне 2020-го записал свои планы на год, знаете, бывают такие разочаровывающие находки.

Да-да, у меня такая папка на компьютере, называется «Планы на 2013 год». Я ее семь лет не переименовываю, просто добавляю пункты.

Вот-вот. Но по итогам 2020-го с ней легко примириться: такой год, такие обстоятельства. А ваша героиня, кажется, в любой ситуации с обстоятельствами мириться не готова. Она, наоборот, только в такой борьбе и чувствует силу.

Да, все зависит от характера. Есть люди действия, а есть люди смыслов. И те и другие нужны, но зачастую им сложно понять друг друга. Моя героиня ведь не зло, а человек, который существует в обстоятельствах зла, причем кинематографически усиленных. Кроме того, примерно к сорока годам, особенно в России, женщины начинают брать на себя функции мужчин. Видимо, у мужчин в этом возрасте происходит какой-то слом, или переоценка ценностей, или разочарование — неважно, как это назвать, главное, это смена ролей. И мне интересно следить за этими переменами в героях нашего сериала: как так получается, что человек, ради которого ты живешь, в которого ты была влюблена, от которого ты ждешь поступков, не то что не оправдывает этих ожиданий, а, наоборот, назначает тебя виновной во всем, а себя этой твоей виной, наоборот, оправдывает.

Это вы сейчас про героя Евгения Гришковца, мужа вашей героини?

Ну конечно, про кого же еще.

А цифра 40 в данном случае — это какая-то граница молодости?

Все зависит от того, о ком мы говорим. Если взять прослойку внутри Садового кольца, им там всем кажется, что в 40 лет все только начинается. А для среднестатистической, или опять же «обычной» женщины, 40 лет — это тот момент, когда вроде бы ты уже родитель, дети взрослые, а сама еще не выросла. Вообще, я сейчас обобщаю, а на самом деле мы просто снимаем кино про себя и свое поколение. Сначала историю первой любви, потом историю адюльтера и какой-то следующей любви, а вот ближе к сорока начинаем исследовать мир вокруг себя: один ты в нем или не один, нужно ли вообще быть с кем-то и в чем был смысл этой жизни?

Вы как-то сказали, что «мужчина XXI века — это женщина».

Да, именно. Все, о чем я сказала выше, связано, конечно, не только с возрастом, но и со временем. На наших глазах происходит смена гендера. Женщине перестает быть нужен мужчина: ей не надо состоять в браке, она сама может родить, сама воспитать ребенка, она может обеспечить этого ребенка, обеспечить себя и даже своего мужчину. Меняется и институт семьи, и мир, а женщина, в силу того, что ей всегда надо чуть больше,— отбирает позиции у мужчины. Возникает интересная ситуация: женщина все время спрашивает, куда делись мужики, при этом сама становится мужиком, не дает им быть своему мужчине, а детей продолжает растить именно с этой установкой: «ну ты же мужик!» И у детей этих несчастных, особенно у мальчиков, больше нет ролевых моделей: бабы ведут себя как мужики, мужики ведут себя непонятно как, пытаясь реагировать на новые вызовы. Новая, понятная реальность еще не сформировалась, и отношение к ней не сформировалось. Мир быстрее, чем скорость, с которой мы под него адаптируемся.








Два года назад, после премьеры «Давай разведемся», вы говорили, что мужчине живется сложнее, чем женщине.

И сейчас скажу. Здесь нет никакого противоречия. Я могу это утверждать с самой безопасной позиции — с позиции матери двоих парней и одной девочки. Мальчики более ранимы и простодушны, а девочки выживут в любой ситуации. Известно ведь, что мальчики дерутся до первой крови, а девочки — до конца. Биологическая программа выживаемости «волчицы» работает на уничтожение конкуренции. Меня сейчас, конечно, неправильно поймут. Я не хочу сказать, что мы живем инстинктами. Наоборот, чем благополучнее наша жизнь, тем меньше в ней «дикой природы». Если мы возьмем новое поколение, условно двадцатилетних, им не надо бороться за выживание. И поэтому они куда дружелюбнее. И поэтому они, к примеру, асексуальны. Им нравится просто посидеть, потусоваться, ими не движут инстинкты.

Вы уверены, что это так, а не вы — как представитель другого поколения — наделяете их удобными характеристиками, просто не разобравшись?

Нет, я уверена, это так. Я наблюдаю это вокруг. Они дружат с родителями, они бесконфликтны, они другие.

Получается, что и конфликт поколений совершенно другой. Не консерваторы пытаются обуздать бунтарей, как прежде, а недавние бунтари удивляются и расстраиваются, что их дети больше не бунтуют.

Это правда. Есть знаменитый эксперимент «Вселенная-25», в рамках которого американские этологи посадили крыс в замкнутое пространство и создали для них райские условия: чтобы была еда и не было опасности извне. Так вот, через определенное время крысы начали вымирать, потому что конкуренции нет, борьбы за жизнь нет, а значит, и жить незачем. Уровень их жизни стал выше, продолжительность жизни — дольше, в итоге третье поколение представляло из себя красивых крыс, которые просто вылизывали себя и не спаривались. Они больше не хотели друг друга — это новое общество, члены которого живут в комфорте, но не понимают, что с этим комфортом делать, и умирают. Людей, думаю, ждет нечто похожее. Надеюсь, только, я этого уже не увижу.

Вернемся к «женщинам, которые дерутся до конца», то есть к вашей героине Марине. У нее же периодически появляется возможность остановиться и вернуться к нормальной жизни, но она продолжает свой бой. Зачем?

Она хочет сделать всех вокруг счастливыми. В соответствии со своим и только своим представлением о счастье. Она не может остановиться, думает: еще немного и все будет нормально.

Как в казино?

Да, как в казино.

Режиссер Борис Хлебников в одном из интервью сказал, что если бы «Обычная женщина» была американским сериалом, то героине для того, чтобы взять все в свои руки, требовался бы какой-то импульс: смерть мужа, например. А в России такого входящего события не предполагается. У нас «жизнь — борьба» — это заводские настройки, так устроено общество.

Да, причем чаще всего эта борьба бессмысленная, потому что в нашем менталитете нет прямой связи между действием и результатом. Тебе хочется новой машины, квартиры, но когда тебе говорят, что именно для этого надо сделать, ты не готов на это пойти, и борьба превращается в приспособление. Кстати, опять же, лучше приспосабливаются к обстоятельствам именно женщины. Почему, например, когда в семье рождается больной ребенок, очень часто мужчина уходит? Все говорят: ну как он может! А это просто его природа. Ему сложно подстроиться. А у женщины наоборот: сможешь так выжить? — смогу, а вот так? — тоже смогу, а в совсем невыносимых условиях? — и это смогу.

Тут-то нам бы вернуться к Гришковцу, точнее к его герою, Артему. Он идеалист, и он слаб. Получается, что идеализм — симптом слабости?

Послушайте, легко быть идеалистом, когда за тебя делают всю грязную работу: принимают решения, придумывают выход... Очень легко быть хорошим за чужой счет. Артем хочет остаться верным своим принципам и идеалам, но в итоге оказывается неприятным человеком. Он вызывает в лучшем случае жалость. Это так здорово: быть порядочным, принципиальным и всем объяснять, что «это она, а не я». Но при всех его принципах он оказывается человеком беспринципным, а Марина действует беспринципно, а оказывается самым принципиальным человеком в этой семье.

Ну во втором сезоне, кажется, он пытается сам решать проблемы, только Марина ему не дает.

А вы досмотрите сезон. Все его попытки остаются на уровне декларации.

Почему вы не допускаете, что он просто совестливый человек? Вообще, отношения человека со своей совестью — важнейший вопрос сериала. Марина сильнее своей совести, Артем — слабее. Но, может, это и хорошо?

Я как адвокат Марины все-таки настаиваю, что очень легко быть совестливым на словах, а когда дело доходит до конкретных решений, говорить: «моя совесть не позволяет мне их принимать». Но необходимость этих решений остается, просто ответственность за, скажем так, «непопулярные меры» ложится на женщину. Весь второй сезон для Марины — это поиск себя.

Режиссер второго сезона — Наталия Мещанинова, а не Борис Хлебников. Что изменилось?

Почти ничего. Думаю, что Боря доверил сезон именно Наташе, потому что они схожим образом смотрят на мир, у них общая природа юмора, манера общения, видение кадра. А главное, они оба дают возможность артистам почувствовать себя соавторами. Поэтому с точки зрения рабочего процесса все осталось максимально комфортным.

Мне, кстати, показалось, что позиция Хлебникова в сериале более профеминистская, а Мещанинова видит себя как бы «над схваткой».

Это правда. Это очень интересный момент, когда ты, будучи женщиной, начинаешь бояться радикальности, чтобы тебя не обвинили в женской точке зрения. Наташа оказалась в непростой ситуации. Это не ее сериал, не ее сценарий, не ее группа. Даже я, притом что уже с ней работала, переживала из-за смены режиссера. Хотя знаю Наташу, очень ее люблю и никакой разницы, повторюсь, на площадке не почувствовала, мы прекрасно работали. Она замечательный человек, человек с большой буквы, она очень мягкая и при этом убедительная, в общем, с ней работать — одно удовольствие. Просто Боря, как оказалось, может более откровенно занимать сторону героини. Он может это делать, потому что он мужчина, потому что его не заподозрят в ангажированности. Мне тоже неловко говорить с вами о смене гендерных ролей, если бы я была мужчиной — мне было бы проще.

Артисты представляют себя на месте своих героев?

Я уже не в том возрасте, чтобы так поступать.

Не в том возрасте?

Да, сейчас объясню: у меня есть свой, накопленный опыт, он подсказывает действия, и мне не надо рефлексировать за героя. Главное и единственное, что ты должен сделать, чтобы сыграть достоверно,— это принять своего персонажа и полностью его оправдать, потому что мы все себя оправдываем, что бы ни совершали. Зло ведь в чистом виде существует только в плохих сериалах. В остальных случаях действуют мотив и контекст.

С мотивом, допустим, понятно. А контекст? Вы изменили свое отношение к секс-индустрии, к проституции?

Пожалуй, нет. Конечно, всегда можно понять любого человека, объяснить, почему он занялся тем или иным делом — проституцией, сутенерством. Но выбор все равно был за ним, он же не в троллейбусный парк все-таки пошел работать... Да, я могу понять мотивацию, но сказать, что после сериала я стала как-то особенно сопереживать сутенерам и проституткам,— нет. Точнее, не больше и не меньше, чем сопереживала раньше.

Вы за легализацию проституции?

Вы хотите, чтоб я вам ответила как Марина или как ведущая передачи «Спокойной ночи, малыши»? Любой ответ здесь будет что цугцванг, он сделает только хуже. Если я скажу: категорически против,— будет странно. Если категорически за — тем более. Хотите, чтобы она вам сказала: «Я за легализацию! Пускай отслеживают болезни, собирают налоги»? Ну вы бы еще спросили, как я к наркотикам отношусь.

Могу и это спросить.

Нет уж! Не буду даже вступать на эту скользкую тропу. Если серьезно, то мне кажется, что печатное слово — это большая ответственность. Если ты что-то заявляешь — ты должен быть уверен в своей позиции или хотя бы эту позицию иметь. А моя позиция в том, что у человека должно быть право иногда промолчать.

Поделиться