Режиссер Алексей Бородин: Отменить русскую культуру невозможно

Художественный руководитель Российского академического Молодежного театра Алексей Бородин вовсю готовит свою новую постановку «Леопольдштадт», чтобы представить ее зрителям.
Художественный руководитель Российского академического Молодежного театра (РАМТ) Алексей Бородин посетил открытие выставки, посвященной столетию театра. Экспозиция была представлена на Никитском бульваре в Москве 
/ Фото: Валерий Мельников / РИА Новости


А в конце 2022 года он получил сразу несколько театральных наград. Спектакли Бородина всегда отличаются глубоким философским осмыслением вечных тем. «Вечерняя Москва» обсудила с режиссером его будущие постановки, роль театра в переломные времена и как относятся к русским спектаклям в Азии.



Слово «вместе» — главное

— Алексей Владимирович, на Театральном биеннале вы получили награду за спектакль «Душа моя Павел». Одна из зрительниц говорила вам об этой постановке: «Я пришла на него в марте, когда вообще не понимала, как сейчас можно пойти в театр». Как вы считаете, какая задача у театра сейчас, в такое сложное время?

— Я думаю, что самое главное для театра — помочь человеку сохранить свою собственную личность. В трудные времена жизнь требует от нас чего-то такого, что может нас изменить, а нужно сохранять себя и свои понятия. Сейчас есть некоторая зыбкость, жизнь противоречива, но в ней все равно есть добро и зло, правда и ложь. Эти понятия надо уметь разделять. И творчество помогает этому.

— Денежный приз вы планировали вложить в новую постановку «Леопольдштадт» по пьесе Тома Стоппарда. О чем будет спектакль?

— О том, как человеку жить в изменяющемся мире, как выдержать все перипетии, которые происходят. Действие пьесы происходит с 1899 по 1955 год, это история семьи. Люди, привыкшие к благополучию, проходят через Первую мировую войну, послевоенную жизнь, фашизм...

Еще в этом спектакле поднимается тема памяти и корней. Один из героев — еврейский мальчик, которого увезли из Вены в Англию, когда фашисты захватили власть в Европе. А молодым человеком он приезжает обратно в родной город, ничего не помня о своем детстве. Но постепенно воспоминания возвращаются к нему. Я думаю, это очень важная тема, потому что мы должны знать и помнить, через что прошли наши предки. Мы не имеем права забыть Великую Отечественную войну, времена Пушкина и Ломоносова. Только если мы об этом помним и знаем, есть надежда на светлое будущее.

— Рискну предположить, что для вас показателем успеха являются не только награды и премии. А что еще?

— Не награды точно. Я к своим собственным наградам отношусь спокойно и не жду их. Но за РАМТ я рад. Награды означают, что коллеги и зрители оценивают наше развитие. Театр состоит из огромного числа людей, ведь режиссер не может сделать спектакль один. Моим творческим счастьем было в течение 50 лет работать с художником Станиславом Бенедиктовым, который недавно ушел из жизни. Для меня это невосполнимая утрата. Мы долго работали в тандеме, были близкими друзьями в жизни и творчестве. Все, что я задумывал, воплощалось в его эскизах, затем — в макетах, а уже потом к работе подключались цеха: создавались декорации, бутафория, костюмы... Потом артисты наполняли пространство сцены своим живым дыханием. Дружеская, теплая атмосфера, которая есть в нашем театре, важна для творчества, потому что мы делаем спектакль вместе. И это слово «вместе» — самое главное в театре.



Не успокаивать, а будоражить

— В своей книге «На берегах утопий» вы писали: «Дело театра — не успокаивать, а будоражить». Ваши постановки всегда будоражат зрителей и вызывают живой отклик. Люди делятся впечатлениями в социальных сетях, на творческих встречах с вами. В чем секрет такого успеха?

— В живом театре вся энергия со сцены направлена в зрительный зал, на каждого из семисот человек. Когда мы искренни и открыты друг другу на сцене, когда артистам интересно вместе, это передается и публике. Если я искренне поделюсь с вами тем, что меня тревожит, радует, возмущает, то вы можете согласиться или не согласиться со мной, но в любом случае вы оцените мою честность. У каждого театра свой художественный язык. Я всегда с большим интересом смотрю спектакли других режиссеров. Они могут быть не в моем вкусе, но если они убедительны, художественно полноценны и не фальшивы, то тогда я откликаюсь на то, что происходит на сцене.

— РАМТ можно назвать очень семейным театром. Артисты постоянно говорят о том, что внутри царит дружеская атмосфера, нет никакой ревности, зависти, конфликтов. Как вам удалось создать такой сплоченный коллектив? Какие личные качества актеров для вас важны?

— Должны быть, в первую очередь, талантливые артисты. Прежде всего мне интересны творческие единицы. А дальше начинается отбор. Если говорить о личных качествах, то больше всего я ценю умение увидеть в человеке не минусы, а плюсы. Мне кажется, это важно в любых отношениях: человеческих, семейных, дружеских, рабочих. А еще мы все должны уметь быть на равных и между собой, и со зрителем. Кроме того, труппа, которая долгое время работает в театре, и новые артисты должны уметь взаимодействовать.

Например, сейчас мы разбираем новую пьесу, у меня в кабинете только что были сразу 10 артистов. Нам было так интересно вместе, что мы не заметили, как пролетели три часа! Артисты высказывают свои суждения, анализируют сцены, персонажей, а я должен этот процесс направлять. Только тогда рождается содружество, сотворчество, соединение, сопереживание.

— Во время репетиций вы всегда остаетесь на равных с артистами?

— Да, в театре должно быть сотворчество. Однако режиссер Всеволод Мейерхольд здорово говорил: «Я должен знать, что буду делать каждую минуту репетиции, но прийти и сделать все наоборот». Я предлагаю свою интерпретацию и всегда говорю артистам: «Предложите мне, и если ваш ход будет убедительнее — я соглашусь».


Фото: Сергей Киселев / АГН Москва



Из вчера в завтра

— Вы как-то вспоминали, что видели английский спектакль по пьесе Антона Чехова, который иностранная публика смотрела абсолютно завороженно. Глубина русской драматургии была понятна англичанам. Но последний год в связи со спецоперацией некоторые страны начали «отменять» русскую культуру. Как вы считаете, это возможно сделать?

— Куда же мы друг без друга на этой планете? Тем более русский культурный пласт очень мощный. Тут я имею в виду не только театр, но и музыку, и живопись, и литературу — само искусство в целом. Оно неистребимо. Все наши гении жили в трудные времена, но создавали великие произведения, несмотря ни на что. На самом деле в историческом контексте практически любое время — трудное, и наше — не исключение.

Мы должны понимать, что мы как перевалочный пункт из вчера в завтра — эту мысль режиссера Евгения Вахтангова всегда повторял мой учитель Юрий Завадский. Я тоже считаю, что нет как такового сегодня, а есть из вчера в завтра. Наше временное пребывание в этом мире — передача энергии из прошлого в будущее. Если бы все люди это понимали, наша жизнь была бы счастливее. Нам надо изучать и помнить историю своей страны. Если бы я не был режиссером, то стал бы историком. Мне кажется, это самое интересное после театра.

— Ваши спектакли всегда удивительно точно попадают в сегодняшнее время. В чем секрет такого успеха?

— Я реагирую на то, что происходит в жизни, за моим окном, что происходит в мире. Я ощущаю это всем своим существом. Мне кажется, это определяющий момент. Я всегда очень строго подхожу к тому, что делаю. Нужно все время учиться, не останавливаться в своем развитии, ведь жизнь непрерывно меняется. Вот это неостанавливающееся, непрекращающееся — наш главный интерес, основа нашей методики работы с артистом. Я всецело за живой театр, который происходит здесь и сейчас, в данный момент времени. Мы ведь можем проходить мимо чего-то, а можем обратить на это внимание.

Это зависит от нашей восприимчивости, которую постоянно нужно тренировать. Как говорила одна из героинь произведения Чарльза Диккенса: «Сделайте над собой усилие». Я часто повторяю себе эту фразу.

— В театре вы часто говорите артистам: «Нет сейчас в жизни ничего интереснее, чем делать то-то и то-то». А как вы бы сейчас продолжили эту фразу: «Нет сейчас в жизни ничего интереснее, чем...»?

— Чем репетиции! Конечно, нет ничего интереснее репетиции, в которой ты ищешь, к которой ты готовишься. Это особенный процесс: я должен все подробно разобрать, найти способ существования и наконец выйти в пространство, где мы будем воплощать свой художественный замысел.

— Россия в международном партнерстве теперь ориентируется на восточный рынок, и сфера культуры не исключение. Например, в киноиндустрии это уже официально озвученная позиция. А как принимают в Азии русский театр?

— Для меня так вопрос не стоит. Но мы были на гастролях в Пекине со спектаклем «Вишневый сад». Зрители нас приняли прекрасно. Потом была большая конференция, посвященная произведениям Антона Чехова. Китайские филологи-чеховеды обсуждали творчество писателя, делились результатами своих размышлений и исследований. Один ученый даже подарил мне две книги о Чехове, чтобы я отвез его труды в Мелихово (музей-усадьба Чеховых в Подмосковье. — «ВМ»). Книги на китайском языке, и их, конечно, мало кто в России может прочесть, но сам факт, что в Китае есть такой пристальный интерес к русской литературе, очень важен.

— Но китайский театр имеет совершенно другую традицию: у них нет репертуарного драматического театра, как у нас...

— Они живо интересуются, что происходит в мире, в частности в России и Европе. Конечно, их самобытная культура специфична, но это не преграда для взаимопонимания. Для европейского зрителя тоже было несложно почувствовать русскую культуру. Когда мы показывали наш 10-часовой спектакль по пьесе Тома Стоппарда «Берег утопии» в Мадриде и Барселоне, публика воспринимала его, невзирая на то, что люди читали перевод бегущей строкой. После таких спектаклей понимаешь, зачем все это нужно делать. Мы играли спектакль по английской пьесе с русскими актерами в Испании. Публика была в восторге! Так что, думаю, весь смысл как раз в таком взаимообмене.


Фото: Софья Сандурская / АГН Москва



Талант — это подробность

— А что особенного есть в русском театре? Как вы считаете, чем он так завораживает людей со всего мира?

— В русском театре всегда проявляется подробнейшее внимание к человеку. Писатель Иван Тургенев когда-то здорово сказал, что талант — это подробность. Мне очень нравится это выражение.

Жить подробно и внимательно — это как раз то, чего нам сейчас не хватает... Русская театральная школа считается одной из самых сильных в мире, в частности благодаря Константину Станиславскому, который создал актерский метод, которому стараются следовать по всему миру. Он написал мемуары «Моя жизнь в искусстве» и «Работа актера над собой», где изложил свою творческую систему.

Ею пользуются до сих пор. Был еще один великий артист — Михаил Чехов. Его методика и книги о технике актерской игры — невероятные творческие открытия. Когда Михаил Чехов оказался в Америке, артисты приходили учиться к нему, чтобы понять, из чего состоит актерское дело и театр. А потом начался взаимообмен: в Италии был Джорджо Стрелер, в Англии — Питер Брук. Я вспоминаю, с какой жадностью мы смотрели их спектакли, когда они приезжали на гастроли в Россию.

— А РАМТ имеет связь с театральной традицией Художественного театра?

— В начале ХХ века в России работала мощная плеяда талантливейших режиссеров и артистов. Они вышли как раз из Художественного театра, созданного Станиславским. В это же время родился и наш театр, который тогда назывался Московским театром для детей (переименован в РАМТ в 1992 году. — «ВМ»). С тех времен в русском театре сохраняется что-то удивительно настоящее и неподдельное, вероятно, именно поэтому его так ценят зрители по всему миру. Артисты театра в России всегда были невероятно популярны. Мы никогда не видели Михаила Щепкина или Марию Ермолову, но, судя по воспоминаниям их современников, это были люди, которые мощно и гениально воплощали все происходящее с человеком.

Студенты встречали Ермолову после спектакля и несли ее на руках до дома. Об этом, значимости искусства и мысли в России, как раз наш спектакль «Берег утопии». Там Бакунин уговаривает Белинского остаться в Париже, а тот отвечает: «Да, здесь напечатают любую мою статью, но здесь это никому не нужно. Но я знаю, что когда это напечатают в России, то студенты с ночи займут очередь, чтобы ее прочесть». Эта особенность характеризует русскую интеллигенцию, что чутко уловил автор пьесы Том Стоппард.

— Интересно, как иностранец может так хорошо чувствовать все тонкости нашей культуры и истории? Мы ведь свою историю так хорошо не знаем, не все помнят эти имена.

— Когда Том Стоппард готовился писать пьесу «Берег утопии» о России XIX века, он пять лет провел в Лондонской библиотеке. В его тексте нет ничего поверхностного. Я все думаю, может ли кто-то из наших сегодняшних драматургов просидеть пять лет в библиотеке, чтобы написать пьесу? Пока не могу ответить себе на этот вопрос. А ведь это очень важно. Тот же самый Белинский для русских людей — это литературный критик, которого все смутно помнят из школьной программы. Что-то там учитель по литературе о нем говорил. А во время работы над спектаклем мы его открыли как непревзойденного мыслителя и живого человека. Вот в этом и состоит просветительская функция театра — когда он превращается в университет и для артистов, и для зрителей. Стоппард скрупулезно изучил Россию и, когда приехал в Москву, открыл мне новые места. Например, музей Герцена на Сивцевом Вражке. К моему стыду, я даже не знал о нем, хотя мальчишкой часто бродил по арбатским переулкам.

— А сейчас где вы любите прогуливаться в Москве?

— Я люблю нашу родную Театральную площадь. Обожаю Екатерининский парк, около прекрасного пруда я гуляю с внуками, а раньше — с дочерью и сыном, когда они оканчивали школу и выбирали где учиться. А еще там была площадка, где по вечерам пожилые люди танцевали вальс и танго. Я часами смотрел на них.

Много воспоминаний связано и с Собиновским переулком (сейчас Малый Кисловский. — «ВМ»), где находится ГИТИС. Там я учился, а потом много лет работал. Гулять я очень люблю в районе станции метро «Кропоткинская», по переулкам Остоженки. В детстве я бродил по арбатским переулкам, которые потом снесли из-за проспекта Калинина (сейчас Новый Арбат. — «ВМ»), хотя еще остался Скатертный переулок. Я считаю, что Москва — прекрасный город, и ее нужно сохранять. Через историю нельзя перешагивать, и у нас есть ответственность перед прошлым.



ДОСЬЕ

Алексей Владимирович Бородин — народный артист России, лауреат «Золотой маски» и «Звезды театрала», театральный режиссер, педагог. Алексей Бородин родился в 1941 году в Циндао (Китай). В 1968 году окончил ГИТИС по специальности «Режиссер драматического театра» (курс Юрия Завадского). С 1973 по 1980 год — главный режиссер Кировского театра юного зрителя.

С 1980 года возглавляет Российский академический Молодежный театр. За 40 лет ему удалось построить театр, где царит атмосфера тепла, доброты и доверия. РАМТ открыт для экспериментов. Здесь проводятся творческие лаборатории и семинары, идут спектакли начинающих режиссеров, а в труппе — много молодых артистов. На спектаклях Бородина выросло несколько поколений зрителей. Самые известные — «Эраст Фандорин», «Берег утопии», «Нюрнберг», «Демократия», «Горе от ума», «Душа моя Павел».

Автор
Александра ЕРОШЕНКО
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе