Это что у тебя – коньки, что ли?
– Нет, коньки у меня на катке, на Мосфильме, а тут всякая прочая байда.
Словечко «байда» мне понравилось, – впервые я его слышу от иностранки. А что, она тут у нас сидит теперь безвылазно месяцами, звезды же теперь на льду, вот и научилась местному сленгу.
Мы стали заказывать еду. Она кроме всего прочего велела ей принести такую экзотическую для модных девушек, как пюре. Это меня потрясло:
– Ну ты и жрешь!
– Попробовал бы ты пять часов на коньках поездить, как я вчера! Еще б не то сожрал.
– Что, правда пять часов?
– Да.
– И так каждый день?
– Нет, не каждый – я еще в Вильнюс ездила. И не всегда пять: вот сегодня всего лишь два часа будем кататься. А так в среднем три. Четыре – это уже ненормально, Плющенко говорит, что мы сумасшедшие, и он прав. Но мне это нравится! Каждые пять дней мы ставим новый номер. Очень трудно. Мы все там сумасшедшие! Как ты думаешь, о чем мы говорим теперь с Бутманом? О фигурном катании! Мы все сошли с ума.
– Это все Эрнст придумал?
– Нет! Англичане. Но у нас получилось круче, потому что все чемпионы мира – в России! Мне мой партнер Жулин говорит: «Ты понимаешь, что борьба будет жесткая? Никто не будет сдаваться, потому что мы все – чемпионы!»
– А нужен какой-то особый талант, чтоб научиться на коньках вот так? Или можно даже обезьяну научить?
– Можно, наверно. Просто это вопрос времени.
– Это все вообще для чего? Для пиара? Артисты же должны напоминать о себе...
– Объясняю. Я это делаю абсолютно для себя. Чемпионы мира со мной, лучшие в мире! Я люблю быть с лучшими в мире, кто бы они ни были, – это может быть крановщик, слесарь, фигурист. Лучшие в мире фигуристы учат меня кататься на коньках! Жулин – гений. И Авербух – гений. И Тарасова тоже. Наши фигуристы – лучшие в мире. Если тебе скажут, что тебя Шарапова будет учить теннису, ты откажешься?
– Ну, она симпатичная...
– Ты с другой стороны на это смотришь. А я со своей. Опыт! Craft! В смысле ремесло. Новые навыки, новый опыт, новые люди!
– И надолго это?
– Пока не выкинут. Каждую неделю выпадает одна пара. Было 13 пар, а в субботу останется шесть. В финал – 23 ноября – выйдут две.
– Это для тебя все-таки работа? За это платят деньги?
– Не буду отвечать на этот вопрос. Не хочу про деньги. Я не смотрю на это как на работу (хотя это, конечно, работа). Ты видел, как я играла Орлову?! Это был лучший наш номер! Мы с Жулиным сделали номер из «Веселых ребят»: он Утесов, я Орлова. А старые песни о главном! Мы выбрали «Мне нравится, что вы больны не мной».
– Ты там часто падаешь?
– Я вся в синяках, смотри!
Она показывает. Я смотрю; неплохо, неплохо. Она все-таки хороша.
– Ну и что? – продолжает она. – Синяки проходят, опыт остается. А пресс какой у меня теперь, попробуй!
Я послушно тяну руку. Ну что тут сказать; и пресс тоже неплохой, зовущий. Она продолжает рассказывать, в голосе ее неподдельный – хотя кто их поймет, этих артисток – восторг:
– Со мной такого еще не происходило. Чтоб на меня так действовала работа. Хотя я снималась в очень хороших фильмах, играла в прекрасных спектаклях, в общем работала с великими...
– В Лондоне давно не была?
– Три месяца.
– А что же муж?
– Он говорит: «Я приеду 23 ноября, если ты выйдешь в финал, пойду смотреть. А нет, значит, мы будем свободны и проведем вместе время. Будем сидеть дома, смотреть ТВ. И так и так нам хорошо.
– Да, подсела ты на эти коньки...
– Очень!
– Советские люди очень любили фигурное катание. И сейчас все смотрят, потому что опять застой.
– Не буду комментировать это. И вообще я не согласна с тобой. Просто это зимний вид спорта, он в России популярен: у нас (хорошее словечко «у нас». – Авт.) же большая зима. Я сама теперь промоутер фигурного катания, потому что это и красиво, и полезно. И очень хорошо мне сказал Башмет: «А когда я увижу тебя в трусах вниз головой? Только на льду!» Ха-ха-ха-ха!
– Ну, может, он мог бы с тобой как-то познакомиться, и...
– Мы знакомы.
– Кстати, вот в Интернете висят фотографии, где ты голая.
– Да ладно! Совсем голая?
– Полностью. Это настоящие или фотомонтаж?
– Я не видела... Надо посмотреть!
– Вы с этими коньками – просто реалити шоу! Типа «За стеклом».
– Мы – другое, мы все-таки вечером идем домой.
– Вот в этом-то главная ошибка. Вас надо было там закрыть...
– А-а-а...
– И таблоиды кинулись бы обсуждать: «Был ли секс у Ингеборги с тренером»?
– Прекрасная тема для разговора... Замечательная! Ага, Саймон приезжает, а его туда не пускают! Потому что он англичанин. Он бьется лбом о стекло и кричит: отдайте, отдайте мне ее! Прекрасно. Ха-ха-ха. Но я должна тебе сразу сказать, что мы там только учимся кататься на коньках, а романов нет. Мы только на льду.
– В общем, недоработал Эрнст... Надо бы вас за стекло.
LOST IN TRANSLATION (ТРУДНОСТИ ПЕРЕВОДА)
– На льду я научилась новому русскому языку. Спортсмены – знаешь, как говорят? «Я в шоке». То есть в восторге. Это у них самая большая похвала. Я сказала это по ТВ, когда у меня брали интервью: «Я в шоке». И теперь мне все шлют SMS-ки: «Я в шоке». Это как по-русски? Есть такое слово...
– И мы его знаем.
– Да, да, мы его знаем! А по-английски... Cool? Нет, это не то. Это значит круто.
– Tough?
– Нет, это «жестко», «жесть»... Это скорей будет fuck, причем многое зависит от интонации. (Она говорит это с восторженной интонацией, и на это стоит посмотреть. – Авт.). Интонации очень важны. Я поэтому не могу смотреть дублированное кино! Убирается половина роли! Ведь голосом столько всего выражается... В театре никому не приходит в голову дублировать.
– Да, мы все знаем, что ты прекрасно знаешь английский. Но чего-то же и ты не знаешь. Вот интересно, какое слово ты искала в словаре последний раз?
– Ты не поверишь: business. Я забыла, как его писать – то ли в середине два «с», то ли в конце. Вообще же я в словари не смотрю, если попадается непонятное слово, я звоню мужу – и спрашиваю. Это намного удобней, чем лезть в словарь.
Меж тем принесли цыпленка табака. Она ела с видимым удовольствием и нахваливала.
– А ты такого б смогла приготовить?
– Сейчас практически не готовлю. Некогда. Вот разве что у Урганта в «Смаке» сделала рыбный пирог. Потрясающий! Правда, они, заразы, слишком рано его вынули, потому что не было времени, и он был жидкий. Но все равно все съели с удовольствием.
Моложе я не буду, лучше не буду, а после умру. Вот так. Но жизнь становится интересней, ты становишься умнее, надеюсь, мудрее. Это мой муж так говорит
– Не готовишь? Даже завтракаешь в кафе?
– Нет, я дома ем кашу каждый день. Овсяную. Я могу быть пропагандистом этой каши.
– А, ну да: «Ваша овсянка, сэр!» Это тебя англичане научили...
– Нет. Во-первых, овсянка – это не английское блюдо, а шотландское. Во-вторых, каша во всех странах естся в основном зимой, это зимнее блюдо. Вот и мой муж ест по сезону: летом – салат, а зимой – суп. Он поражается, когда видит, что люди зимой едят мороженое. Это для него потрясение.
– Да, на англичан это почему-то производит впечатление. Еще Черчилль говорил: «Народ, который зимой ест мороженое, непобедим».
– Это точно. Слушай, а почему называется – «табака»? При чем тут табак?
– Может, он распялен, как табачный лист для просушки?
– Кстати, я тоже не знаю, что означает Spatchhokchicken, англичане так называют цыпленка табака.
Незаметно мы расправились со своими цыплятами.
– Ну что, десерт?
– Да, да. Я буду кофе, сладкое, по полной программе: я же еду тренироваться.
Мы взяли один штрудель на двоих и в две ложки довольно быстро смолотили его.
ВНЕШНОСТЬ
Пару раз за ланч звонил ее мобильный, она вела беседы, глядя в пространство, а я, пользуясь случаем, рассматривал ее со вниманием. И заметил то, что, в общем, раскидано по множеству фильмов, где она снималась. С каждым легким поворотом головы, с едва заметным наклоном, с изменением света и даже интонации – всякий раз у нее радикально менялось лицо. Вот оно совсем школьное, невинное, как бы простенькое. А через секунду проступают выпуклости «детских припухших желез». Дальше вдруг появляется манящая такая порочность, кошачья такая волнительная секс-туристическая раскосость. Ее, как сейчас помню, отлавливал оператор в «Интердевочке», где Ингеборга прикидывалась путаной по кличке, кстати сказать, Кисуля.
Еще одно движение – и перед нами светская дама, с виду так вообще вхожая в аристократические лондонские круги.
– У тебя лицо меняется как калейдоскоп, это само собой происходит? – спросил я после.
– Ну да. Я же все-таки актриса...
– А ты же красишься?
– Конечно. Для каждой роли. Я была и рыжая, и белая; не помню, какая я настоящая.
– Раньше, в юности, ты была недовольна своей внешностью. А сейчас как с этим?
– Я не то что была недовольна... Я просто отдавала себе отчет в том, что я – не Клаудиа Кардинале. Ты же видел ее на картинке?
– Да, но где она сейчас?
– А где я буду через 50 лет?
– Ну, это когда еще. А сейчас у тебя все в порядке!
– Ха-ха-ха! Да... В юности я была очень худая, у меня были сальные волосы, я мыла их один раз в неделю, – считалось, что чаще нельзя. Сейчас каждый день мою голову. Что сказать о внешности? Моложе я не буду, лучше не буду, а после умру. Вот так. Но жизнь становится интересней, ты становишься умнее, надеюсь, мудрее, – это мой муж так говорит.
ЧТО НОВОГО?
– Ну а вообще что у тебя нового? В смысле, кроме коньков.
– Все то же. И муж тот же. В смысле второй муж. А первый муж – литовец, очень талантливый актер, очень. Он приезжал в Москву на гастроли, я ходила на спектакль. Кстати, фамилия его второй жены знаешь какая? Дапкунайте! Однофамилица, конечно. Я ее знаю, она училась в консерватории, когда я там преподавала.
– Послушай, ты же практически голливудская актриса (после съемок в США)! У тебя должна быть выверенная пиар-кампания: разводы, бойфренды, наркотики, лечение от алкоголизма... Как у тамошних звезд. Тогда и деньги будут голливудские.
– Да... Мне однажды на интервью посоветовали рассказать о том, как я нюхаю кокаин, пью водку, гуляю. Я тогда подумала и ответила: «Не поверят, подумают, что пиар». Что нового? Вот в феврале выходит фильм «По этапу», снимался в Петербурге. Женский лагерь, туда привозят немецких военнопленных, а я русская надзирательница. Мою героиню зовут Вера. Там еще Джон Малкович играл.
– Это уже готово. А что ты еще делаешь тут кроме коньков?
– Снимаюсь в приквеле, мы делаем новое кино про Ганнибала Лектера, я там играю мамочку людоеда. Еще обсуждаю кое-что, но говорить об этом сейчас не буду.
– Ты мне как-то рассказывала, что в Лондоне ходишь на футбол, а Абрамовича там так и не встретила ни разу. Что, так и не познакомилась с ним?
– Нет!
ИТОГО
– Слушай, Ингеборга... А если бы остался Советский Союз, то ты кем бы была?
– Ты знаешь, если бы у бабушки были яички, она была бы дедушкой.
Опубликовано в журнале «Медведь» №105, 2006
автор: Игорь Свинаренко