Это решение суда вызвало в стройных рядах защитников панк-группы некоторое смятение. Заговорили все и сразу, торопливо, друг друга перебивая. И стало понятно, что подобного оборота дела никто из защитников не ожидал. Никаких заготовок.
Может, оно и к лучшему. В такие моменты реакция спонтанна — обнажаются многие скрытые пружинки, нитки лезут наружу, эмоции заставляют говорить вещи, которые на холодную голову никто, наверное, произносить бы не стал. Этакая вынужденная искренность.
Если бы отпустили всех, мы бы услышали речи о победе прогрессивного человечества и о том, что узурпаторы опять струхнули. Если бы не отпустили никого, то дело бы пошло своим чередом: «сатрапы, инквизиторы, палачи». Но Самуцевич смешала карты и, что называется, разорвала шаблон. Власть у нас, оказывается, не только деспотична, но и по-макиавеллевски коварна. Кто бы мог подумать?
«Чтобы над нами хорошенько властвовать, нас разделяют!» — кричат защитники панк-группы, и тут же покорно делятся со скоростью амеб. На тех, кто считает Самуцевич предательницей и тех, кто так не считает. На тех, кто признает заслуги нового адвоката, и тех, кто не признает. В общем, старую тему разогрели вновь — кушать подано.
Однако же глядя на ситуацию в очередной раз, четче видны вопиющие противоречия в позиции общественных защитников.
С одной стороны, нас убеждают, что в России «суд басманный« (с маленькой буквы «б»), решения по громким процессам принимают в кремлевских кабинетах, и пока судьи не станут независимыми по-настоящему, ничего не изменится. С другой стороны, те же самые люди с легкостью плюют на все нормы и уложения, на законы, на процедуру, потому что «всем нормальным людям и так понятно» и «к чему это крючкотворство, когда речь о человеческих судьбах?».
С одной стороны, адвокаты ничего не решают, да и что они могут, всё уже заранее известно. С другой стороны, конкретно этих адвокатов власть боится и ненавидит, и пойдет на всё, только бы их не было — даже отпустит подсудимую. То есть, бравые адвокаты не смягчают участь, а утяжеляют её, но приглашать надо именно их, потому что они не просто адвокаты, а соратники, бойцы, и уж лучше славно сидеть с ними, чем бесславно выйти с кем-нибудь ещё.
Кирилл Рогов в «Большом городе» пишет: «О да, так и должен быть устроен самый гуманный «Суд» в мире: если «Суду» не нравится адвокат, то подзащитный точно будет сидеть, а если нравится, то — тогда «Суд» еще посмотрит. А вы как понимали юриспруденцию?”
Вообще-то юриспруденцию часто понимают так, что суд «в цивилизованных странах» иногда удаляет адвокатов из зала заседаний, а иногда и заключает их под стражу за неуважение к суду. И это, само собой, так или иначе отражается на судьбе подзащитных. Правда, такие адвокаты быстро теряют практику, потому что нет желающих с ними связываться.
Но у нас — иной коленкор. Тут идет битва с самой судебной системой. Чуть выше в своем тексте Рогов поясняет: “Приговор девушкам из Pussy Riot — это, разумеется, никакое не судебное решение, а месть Владимира Путина за слова молебна, за его ключевую строчку: «Богородица, Путина прогони».
Доказательств Рогову не нужно. Ибо — «всем нормальным людям...» Ну, вы понимаете.
С одной стороны, мы за то, чтобы панк-группу освободили. С другой — это должны сделать исключительно на наших собственных условиях. Договариваться с судом? Обсуждать что-то? Идите вы. Отпустить и выплатить компенсацию — точка. А Самуцевич прогнулась, дала слабину. Мы её простим, но героический ореол как-то померк, да-с.
К сожалению, все эти позиции никак не сочетаются. Или уж обычное правосознание — с нормами, правилами, уложениями и крючкотворством. С разговорами и договорами. Или правосознание революционное, в стиле “всех для начала разогнать” — «эта гнида истязала наших боевых подруг, так что, Щепенко, давай-ка, прогуляй контру в овражек».
Если рассматривать происходящее с этой точки зрения, может выясниться, что ни клерикализм, ни борьба с ним тут не при делах.
Вот, к примеру, об условном сроке Самуцевич рассуждает публицист и поэт Иван Давыдов: «Проблема, касающаяся всех, — это то, что двух невиновных, тех, чьи деяния стоят пятнадцати суток и штрафа в пятьсот рублей, оставили на два года в тюрьме». Противоречия не видите? Если две барышни невиновны, то за что же их на пятнадцать суток? А если там есть хотя бы пятнадцать суток, то, простите, как можно употреблять слово «невиновность»?
Скажут, само собой, что не стоит так цепляться к формулировкам. Понятно же, что одно дело — административное, а совсем другое — уголовное. Вот о чем речь!
Нет. Речь о том, что вначале говорилось: «Да, они совершили некрасивый поступок, но...» Потом прилагательное «некрасивый» где-то потерялось, а первая буква в «поступке» заметно подросла. И фраза стала звучать так: «Да, они совершили Поступок!»
Поэтому все разговоры о пятнадцати сутках не значат ничего. Пшик. Пятнадцать суток сегодня для оппозиционных поэтов-борцов — это знак доблести, знак подвига, знак славы. Знак качества. Обряд инициации. Немцов сидел, Удальцов много раз сидел. И Навальный отбывал. Разве они виноваты? В чем? В том, что у нас такая власть? Ха-ха-ха. Да нет, конечно, они просто страдают за вашу и нашу свободу, разживаясь красивой строчкой в биографии.
То есть, когда наши публицисты говорят о пятнадцати сутках, они подразумевают некие ими же и придуманные правила игры. Вот, у нас страшная деспотия, рожденная на стыке церковной и светской бюрократии. Деспоты должны швырять вольнолюбивых граждан в автозаки, должны угнетать. Пятнадцать суток — вполне достаточно для угнетения. Ну, чтобы мир не забывал, с кем имеет дело. Да и вообще — борьба требует лишений, перчика, а иначе что это за борьба? Но «двушечка» за страсть к демократии? Да вы чокнулись там. Это же нечестно. Конечно, мы сравниваем президента и со Сталиным, и с Гитлером, и с Пол Потом. Но это риторические приемы. Глупо на них реагировать. Мы вам плакат «Сатрап будет казнен!», а вы нам пятнадцать суток. Какие ещё десять лет без права переписки? Настоящими-то деспотами не будьте. С дуба, что ли, рухнули?
Большие дети в большом городе (в кавычках и без) играют в ррреволюцию. И всё чаще заигрываются. Инфантильные лбы в районе тридцатника (а иногда и за сорок), которые, похоже, так и не понимают, что творят. Вроде, и образование хорошее, и профессия с доходом,и свои отпрыски уже под ногами путаются, а впечатление избалованного ребенка, противно визжащего в магазине и требующего «купить вон то немедленно!» не покидает. На таких окружающие обычно косятся и взыхают, но представьте ту же картину со взрослым дяденькой или тетенькой в центре внимания. Это ведь уже не изменится. Безнадежно. Что выросло, то выросло.
Поступок панк-группы крайне тяжек по своим последствиям. Хотели участницы того или нет. Человек, принимающий на грудь триста пятьдесят, а потом усаживающийся за руль, чтобы просто доехать до дома, тоже ведь ничего плохого не желает. И ему двадцать раз выпивка за рулем сходит с рук, а на двадцать первый вдруг могут наступить удивительные последствия.
Но в случае с Pussy Riot ведь и на пьяный кураж не спишешь.
Это не имеет никакого отношения к политике, к противостоянию оппозиции с властью. Хватит шулерства-то. Это имеет отношение к общественному договору, который ни в каких кодексах не прописан. Поэтому и юридического решения у проблемы нет. Ни пятнадцать суток со штрафом, ни два года (реальных или условных), ни угощение блинами вместо наказания ни на что не повлияют.
Проблема же вовсе не в девицах. Проблема в большой части нашей культурной и политической элиты, которая полагает, что вот так сейчас — можно. Даже нужно. Что это не просто нормально, а здорово, шикарно, заслуживает премии. Вот и мировые знаменитости поддерживают. И европейский парламент.
Как-то было раньше принято считать, что есть вещи, которые делать человеку, если он человек, а не подонок и не отморозок, немыслимо. Не потому, что кто-то запрещает, а потому что потому. Нельзя жарить яичницу на Вечном Огне, нельзя кататься на джипе по могиле Неизвестного Солдата, нельзя куражиться в чужом храме, нельзя делать забавные коллажи с фотографиями покойников, нельзя ржать и показывать пальцем, глядя, как нелепо ходит человек с ДЦП. И как только вы спрашиваете «а почему нельзя?», так сразу начинают трещать все основы нашей цивилизации. История одного только XX века с его прогрессом, автомобилями и самолетами, ракетами, компьютерами — и концлагерями — свидетельствует, насколько в человеке всё ещё мало человеческого: много ума, да мало совести.
Тот же господин Рогов утверждает: «Владимир Путин с самого начала был заинтересован в том, чтобы представить историю не как политический выпад против него, а как преступление против нравственности, коренных устоев общества. Именно так устроено было и освещение всей этой истории в СМИ. В частности, во многих медиа было категорически запрещено упоминание слов панк-молебна, они не должны были фигурировать в истории вопроса».
А что? Это разве не был выпад против общественных норм? Серьезный автор на голубом глазу вот это вот пишет?
И в какой, интересно, прессе было категорически запрещено упоминать слова т.н. «молебна»? Кем? Две секунды поиска в сети, и вы услышите о том, что барышни просили Богородицу прогнать Путина, в репортаже Ольги Скабеевой из зала суда (программа «Вести» на «России-1» — куда уж государственней и федеральней).
Но конкретика — это скучно. «Во многих медиа», и весь сказ. Не верите профессионалу, который «вращается в кругах»? Вы просто ненавидите свободу.
Что поразительно, золотые перья обличителей сами же цитируют «крамолу» на всех перекрестках, в социальных сетях, в своих изданиях с немалыми тиражами. Но до сих пор почему-то с таким счастьем и на воле. Диво просто дивное. Невероятная храбрость.
Господам не приходит в голову почему-то, что если бы они — нынешние властители дум — сами поставили соответствующие барьеры, если бы они не хихикали над выступлением девиц, если бы не восхищались ими, не поощряли их, если бы не выдвигали в разных номинациях, не поклонялись и не умилялись «чистым лицам», от которых чуть ли не сияние исходит, то и суду намного тяжелее было бы применять уголовное, а не административное наказание.
Вдобавок, если бы не было публичности, пиара, если бы журналисты не бегали табунами, если бы не брали жадно интервью -- то, возможно, и вообще бы ничего не произошло. Потому что пляски устраивали только ради софитов. В. В. Путина столько раз уже бичевали на митингах (и это, кстати, тоже демонстрировали в эфире метровых каналов), что надо ж было как-то выделиться. Клеймить оно все клеймят, а ты попробуй исподвыперта — так, чтобы заметили.
Ну, заметили. Где-то так нынче и приходит глория мунди. В маске с прорезями.
Что же до сурового наказания певицам, то оно, увы, на самом деле бессмысленно. Раз уж существуют те, кто ради пяти минут славы стреляет в известных людей, прекрасно зная, что за эти минуты светит пожизненное или смертная казнь. На этом фоне меркнут и «двушечка», и «трешечка», и даже «десяточка». Кроме того, не очень приятно жить в обществе, в котором не пакостят, не насилуют, не грабят и не убивают исключительно потому, что боятся деспотов и тюрьмы.
Пресса сообщает, что во время кассации Надежда Толоконникова заявила: «Я вас предупреждаю: всё, что сейчас происходит, грозит стране гражданской войной». Очаровательно, чего уж. Давайте-ка снова положим три-четыре миллиона за право Надежды танцевать в балаклаве на солее. Это ж так прикольно. Фан. «Запретите запрещать».
Не знаю, что там насчет гражданской, но трещина есть, и она растет. Людям, которые не сморкаются в знамена воинских частей, не считают собственные физиологические выделения искусством, не ходят по улицам с флагами, символизирующими их сексуальные наклонности, трудно понять тех, кто сморкается, считает и ходит. Как-то нет общих точек соприкосновения, что ли.
Учитывая же, что в современной четвертой власти по субъективным ощущениям преобладают господа из второй категории, а во всём остальном обществе -- из первой, картина действительности всё больше приобретает нежные оттенки детской неожиданности: грядущая революция способна ненароком ошибиться властью. Возьмет, и случайно не тот номер свергнет.
Ольга Туханина