Словарь 2012 года (первая половина):
Автозак
Анчоусы
Ассамблея (на «Оккупай Абай»)
Бойкот
Болотироваться
Болотная
Ботокс
Веб-камеры
Взаимосодействие
Винтаж
Винтиться (быть задержанным органами правопорядка)
Гайд-парк
Гик
Госдеп
Дорофей (кот)
Интернет-демократия
Казаки-разбойники
Калоша (серебряная)
Карусель
Клевета (закон)
Коворкинг
Кощунницы
Кремлядь
Крымск
Лесок
Ливень
Листалка
Наблюдатель
Нанорубль
Недооповестили
Нереалочка
Оккупайабай
Оранжевые
Отбуцкать
Панк-молебен
Перепечи
Печеньки (госдепа)
Пожертвования
Поклонная
Потупчики
Пропаганки
Пуськи
Путинг
Рукопожометр
Света-из-Иваново
Святотатство
Соскайпиться
Стояние
Тагил
Термобелье
Фальсификат
Фейсовый
Фитюлька
Фонтан
Хтонь
Чуровщина
Штабелизация
Экзекуция
Эльфинг
Алексей Васильевич, все отмечают за последние месяцы огромные пополнения в языке за счет так называемой протестной лексики. В вашей группе «Словарь года» на Фейсбуке чуть ли не каждый день новые слова. Язык явно политизируется, чего не было еще года два назад, а тем более в начале нулевых.
— Да, действительно, у нас сейчас мало новых неполитизированных слов, практически на 90% все слова, которые появляются и получают одобрение в этой группе, связаны с текущими событиями. Механизм простой. Вот происходит событие. Оно обрастает деталями, подробностями, возникают какие-то лексические способы его обозначения — то есть новая лексика появляется как побочный эффект события. Дальше, по прошествии времени, некая часть этой лексики остается, а остальное уходит в информационное прошлое. Есть слова, которые обозначают вешку, точку во времени. А есть какие-то общие слова, которые на первый взгляд кажутся менее интересными, но именно они характеризуют явление, входят в оборот и становятся нарицательными. Это хорошо видно на примере топонимов. Сначала появилась «Болотная». Потом «Болотная-Сахарова». Потом «Сахарова» стало периферийной, необязательной частью нового термина, а «Болотная» осталась как обозначение не просто площади, а всего движения. Самое интересное – расширение значения уже имеющихся слов. Менее интересны, как показывает практика, сиюминутные каламбуры. Они вызывают интерес: смешно, все в восторге, — но потом эти слова уходят и забываются. Например, зимой каламбур «болотироваться» (совмещение двух слов: «Болотная» и «баллотироваться» с отсылкой к ситуации с выборами) был топовым и даже выиграл январский «Словарь года». Два основных события, которые были доминантными в начале года — митинги и выборы, — склеились в каламбурный термин. Остроумный оригинальный неологизм, но дальше он не пошел, остался привязанным к конкретному месяцу. Неологизмы имеют мало шансов выжить. Выживают банальные слова, приобретающие новое значение. Интересно, что эти слова начинают выстраиваться в семантические оппозиции. Так, в противовес «Болотной» появилась «Поклонная». У меня зафиксирован четкий момент — начало февраля, когда после первого митинга на Поклонной это слово мгновенно вошло в обиход.
И одновременно появилось слово «путинг».
— Совершенно верно. Оно стилистически интереснее, чем слово «Поклонная», но так и осталось в маргинальном употреблении, а «Поклонная» стало термином. «Путинг» имеет все-таки ироническую окраску, а «Поклонная» не имеет, и поэтому в качестве термина работает лучше. Дальше вокруг двух этих топонимов стали складываться семантические гнезда: Болотная – это оранжевые и хомячки, а Поклонная – анчоусы и путинское большинство.
Уже, кстати, не вспомнить, почему именно «анчоусы».
— Ну почему же, все ходы записаны. Впервые слово в этом значении было употреблено Юлией Латыниной на «Эхе Москвы». Людей свозили на путинги в автобусах, они набивались туда, как анчоусы.
Хотя есть прекрасное русское выражение «как сельди в бочке».
— Совершенно верно. Но это уже характеристика человека, который ввел термин. Сказала бы «кильки» — было бы понятнее, но более обыденно, не так ярко. Но сказала «анчоусы», и это пошло в обиход. Вообще вся эта история с самоиронией и иронией в сторону оппонентов – важная характеристика социальных процессов. Новая лексика ироническая, лукавая — это факт. Но что из этого следует? Я думаю, вот что. Есть власть — жесткая, иерархическая, бюрократическая. Как показывает практика, с этой властью бороться сложно. Протесты — понятно, гуляния — понятно, митинги — понятно, но в смысле каких-то позитивных перспектив это сомнительно, мне кажется. А в лексико-понятийном поле победа доступна, то есть можно вполне овладеть реальностью при помощи языка. Шутя человек приобретает власть над ситуацией. Это проявление внутренней свободы, независимости от внешних обстоятельств. Общество обретает свободу, но не в бюрократических формах, а в формах внутренних, завоевывая социальное пространство. Речь идет не о смене власти, потому что, это уже моя субъективная политическая позиция, персонифицированная смена власти ни к чему не приведет. Персонифицированные протесты дезориентируют людей. Дело не в персоне, дело в системе, а смена системы — это уже более сложный процесс. Я вспоминаю одну концептуальную акцию середины семидесятых, это были то ли «Коллективные действия», то ли «Мухоморы». На наземном переходе через Садовое от Баррикадной к Никитской собиралось много народу, интервалы были большие, приходилось долго ждать зеленого света. Концептуалисты ждали, когда соберется толпа, выходили в первый ряд и, когда загорался зеленый, разворачивали плакат совершенно абсурдного содержания: типа «Да здравствует весна!» или «Свободу Винни-Пуху!». И шли с этим плакатом впереди тех, кто переходил улицу. А с другой стороны улицы это фотографировали. И получалось, что по Москве идет большая демонстрация с каким-то совершенно идиотским лозунгом. Хармсианская демонстрация. То, что происходит сейчас, напоминает мне эту акцию. Люди в поиске социальной, эстетической, стилистической свободы совершают некие действия. А есть те, кто хочет окрасить эти действия определенным образом: они вывешивают впереди свои лозунги.
То есть пытаются монополизировать право на высказывание, в то время как язык уже давно стал частной собственностью. Он не один для всех, а свой для каждого. Включая и содержание, и форму. Даже языковые нормы уже мало кто всерьез принимает.
— Мы находимся в ситуации социальной дифференциации, распадения монолитного общества на множество мелких сообществ, каждое из которых живет по своим правилам. И среди прочего вырабатывает свою лексику. Общество усложняется структурно, появляются сообщества, которые вырабатывают свои нормы, свои правила, свою лексику и свои смыслы. Все социальные тенденции, которые мы сейчас наблюдаем, являются проявлением того же тренда, той же дифференциации общества на отдельные сегменты. Возвращаясь к политической активности — общество ищет не альтернативы, а разнообразия. Это попытка выгородить себе секторы жизни и существовать автономно в рамках того, что не является нарушением закона. Глобальное общество должно дать возможность локальным сообществам свободно развиваться. Мы уже далеко ушли от жесткой иерархической структуры, ее можно наблюдать в государственном устройстве типа вертикали власти, но в смысле социальном, в смысле среды живого общения, в смысле средств межличностной коммуникации мы сами вырабатываем правила. Лингвистика обращает внимание прежде всего на эти новые правила: новые правила общения, новые варианты речи и новые формы поведения, которые сказываются в том числе и в речи. Норма существует, но параллельно с ней появляются разные речевые регистры, разные слои, разные социальные группы со своими диалектами, своими стилями, которые особым образом маркированы. Люди используют язык как маркер для обозначения «свой–чужой».
То есть я так говорю не потому что неграмотный, а просто потому что другой.
— Конечно! И вот эта дифференциация, плюрализация общества, она очень позитивна. Именно это является вектором движения в сторону от тоталитаризма. Потому что культурный тоталитаризм значительно хуже политического. С политическим можно как-то сосуществовать, а культурный просто убивает живое в человеке.
А вы не ощущаете тоталитаризма массового сознания? Тоталитаризма больших чисел? Ведь теперь прав не тот, кто прав, и даже не тот, кто сильнее, а тот, кого больше. Ну, или кого показали по телевизору. Или у кого больше лайков.
— Речь не о правоте, она отходит на второй план. Пару лет назад вышла замечательная книжка Норберта Больца «Азбука медиа». Там довольно четко подмечена доминанта перехода к новой структуре, которую Больц называет «осетевлением»: вслед за культурой книжной, медийной наступила эпоха дигитальной культуры, перевод в цифры, осетевление. Раньше, по Маклюэну, считалось, что «media is a message», средство сообщения и есть сообщение. А сейчас даже не канал сообщения является содержанием, а само общение, сам факт установки контакта, сам факт коммуникации становится смыслом.
Вам не кажется, что именно это происходит сейчас в городских лагерях, на митингах? Нет никакого сообщения, важен сам процесс.
— Это происходит прежде всего в Интернете, в социальных сетях.
А потом выходит на улицу.
— И там уже людям навешивают извне какие-то политические смыслы. Как в той акции «Мухоморов». Люди собираются ради факта общения, эти смыслы им не имманентны, они являются внешними. Есть какая-то часть митингующих, которая разделяет эти смыслы, и какая-то часть каждого человека, которая разделяет их, но собираются «не об этом». Собираются, чтобы установить контакт, перевести онлайновое осетевление в офлайн.
Откуда такой голод по общению? Я вспоминаю начало нулевых. Люди стали меньше ходить в гости, меньше встречаться, каждый стал сам по себе. Было чувство, что общение не особо и нужно. Жизнь была регламентирована: офис, машина туда-сюда, какие-то совершенно определенные магазины, кафе, бизнес-ланч. Жизнь вошла в колею, стала нормативной. На тех, кто отклонялся от нормы, смотрели как на дурачков. На всех этих толкиенистов, на тех, кто ездил в экологические лагеря, интересовался политикой. И вдруг их стало очень много. Они уже не маргиналы, они тренд.
— Да, уже не маргиналы. Но целью этого процесса является даже не общение. Общение – тоже инструмент. Цель — возникновение социальных общностей. Общности, коммьюнити, которые создаются в сети, воспринимаются как образец для социального развития. Важно создать общность.
Значит, идет банальный поиск своих, своего места, социальной идентичности…
— Социальная атомизация, о которой говорили в начале нулевых, сменяется тенденцией к социальной коммьюнитизации, к новой коммунитарности, но уже не в марксовом смысле. Просто человек «один не может ни черта», как еще старина Хемингуэй говорил. Но вот появляется некая общность, и в рамках этой общности человек способен обрести смысл.
Получается, исходя из этой схемы, что люди хотят не ухода Путина и не честных выборов. Они выходят сказать: «Смотрите, мы есть».
— С моей точки зрения, именно это является главным смыслом. Отметим отсутствие единого лозунга. Не появилось ни одного глобального лозунга, кроме «Путин, уходи», который на самом деле не является органичным для каждого. Каждый выходит со своим плакатиком, и по этому признаку люди формируются в группы. Люди выходят в поисках похожих плакатов.
Я был свидетелем интересной сцены. Приходит на митинг Каспаров. Говорит правильные вещи, но его не слышат, потому что он говорит на другом языке. Сам этот строй речи, вот это впаривание идей, убеждение аудитории, оно уже не актуально на чисто языковом уровне.
— Да, выработался иммунитет к дидактике, к пафосу. Недаром же речевка «Не забудем, не простим» в сети сразу же преобразовалась в ироническое «Не забудем, не проспим». Лозунги – это такая новая форма тоталитаризма, тоталитаризм наизнанку. Попытка навязать большому количеству людей некую единую общность путем убеждения. И эта попытка обречена. Целого уже нет, людей уже невозможно свести под один зонтик, под одну крышу. Фарш невозможно провернуть назад, как известно.