Возможна ли сегодня гармония в музыке и в мире? ч.2

Заочный круглый стол композиторов

Часть первая: Антон Батагов, Георгий Дорохов, Сергей Загний, Тимур Исмагилов, Павел Карманов, Дмитрий Курляндский, Сергей Невский. Часть вторая: Олег Пайбердин, Ольга Раева, Владимир Раннев, Антон Сафронов.

Вчера мы начали публикацию результатов заочного композиторского круглого стола, посвящённого разности подходов к сочинению актуальной музыки. Условные минималисты сочиняют гармоничную и мелодичную музыку, условные авангардисты нагружают свои опусы диссонансами. Кто из них более прав и кто из них более точно выражает дух времени? А главное, в связи со всем этим — возможна ли гармония и в современной музыке, и в современном мире?

Олег Пайбердин

— Возможна ли сегодня духовная музыка и какой она должна быть?
— Осмелюсь сказать, что возможна. Но сразу оговорюсь, что понятие «духовная» здесь не может быть ограничено определёнными расхожими средствами музыкальной выразительности, которые используют в своём творчестве Пярт, Канчели и другие.

Тем более нельзя назвать духовной музыку, например, Мартынова. Для меня творчество этого композитора, наоборот, является антитезой духовности.

Композиторский метод Мартынова мне напоминает многократное бездумное произнесение молитв (можно подумать, что от количества произнесённых молитв прибавится духовности произносящему).

Осмелюсь сказать даже, что так называемая церковная музыка, написанная сегодня, бездуховна, за редкими исключениями (Пярт).

В своё время, когда я был звукорежиссёром православного радио в Екатеринбурге, меня искренне поражала бездарная дилетантская музыка, которая отбиралась главным редактором радио и благословлялась для трансляции духовным наставником теле- и радиовещания Екатеринбургской епархии.

Главным критерием был не профессионализм музыки, а наличие в тексте церковной тематики. Ещё меня поражало то, что запрещалось транслировать старинную вокальную музыку (будь то Окегем, Машо, И.С. Бах или Шарпантье) в замечательном аутентичном исполнении, потому что текст был нерусским, хотя все эти произведения в своё время были написаны специально для богослужений.

Меня вводит в недоумение тот факт, что дилетантские суждения церковных служащих, не имеющих профессионального музыкального образования, берутся за основу в определении того, духовно или бездуховно то или иное произведение.

Для себя я трактую это как действительное мракобесие. Определение духовности превращается в идеологию. Меня настораживает, что не композиторы становятся священниками, а священники композиторами.

— Почему «красивая», гармоничная музыка находится у знатоков под подозрением?
— Потому что это прелестно. Прелесть всегда притягивает слабых духом. Прелесть всегда основана на уже давно внешне известном. Под внешней благозвучностью часто скрывается пустота, профанное пространство.

Но с другой стороны, не обязательно именно только музыка, не использующая старые средства выразительности, является глубоко духовной.

«Красивая» музыка — это зияющая банальность. Только избегая тривиальных решений, возможно открыть для себя новое. Если нет обновления, то наступает косность и забвение.

Если под гармоничной музыкой имеется в виду музыка, где используются средства гармонической системы, причём классического и романтического периодов, то как раз это и является наиболее подозрительным, потому что весь этот арсенал гармонических средств приватизирован популярной музыкой, в которой царят банальность, бездумность и развлекательность, отвлекающие от сути вещей, происходящих в жизни.

— Почему музыкально-идеологические спекуляции звучат, как правило, внятно и гармонично?
— Потому что они идеологичны. В идеологии всегда используются средства, которые известны и понятны массе. Средства для того и используются, чтобы привлечь к той идеологии, которую хотят навязать большинству.

Но музыкальное искусство в исторической перспективе ясно показывает, что музыкально-идеологические спекуляции всегда неустойчивы.

Скажу, может быть, крамольную вещь, но, например, появление второго голоса над григорианским хоралом — это торжество преодоления идеологии и поиск духовной свободы, поиск истины. Усложнение музыкальной мысли и, соответственно, техники является основополагающим условием духовности, раз уж мы начали говорить об этом.

— Кто точнее отражает и выражает дух времени — традиционалисты или авангардисты?
— Не знаю. Я не считаю себя ни традиционалистом, ни авангардистом. Принадлежность как к традиционалистам, так и к авангардистам является для меня идеологией.

А это значит, в какой-то мере ходить строем, что меня всегда отталкивало. Дух времени всегда выражает свободное творчество. И не имеет значения, куда это творчество причислят те, кому всегда удобнее раскладывать по ячейкам, чтобы было легче считать, то есть держать всё под своим контролем.

— Возможна ли гармония в современной музыке и в современном мире?
— Да, возможна. Но гармония наступает очень редко. В современной музыке, то есть музыке, где ставятся вопросы формы, поиска средств выразительности, существует гармоничность, то есть соразмерность всех музыкальных элементов.

Гармоничность присуща не вообще музыке определённого направления, определённого композитора, а может появиться только в отдельно взятом самостоятельном произведении того или иного композитора.

То есть достижение гармоничности в искусстве не так уж часто можно встретить. Всё остальное — это только стремление найти гармонию, то есть ощущение свободы и истины.

Ещё очень важно помнить, что произведение не может включать в себя какое-либо чувство, оно является только определённым толчком для возникновения определённого комплекса состояний. Поэтому не нужно демонизировать и приписывать ужасность новой музыке исходя только из средств выразительности.

Гармония — это наступление внутренней тишины и слышания самого себя. Когда подходишь к водопаду, то на тебя обрушивается шквал звуков, но, когда пребываешь в этом звуковом потоке, всё существо охватывает чувство свободы и как раз наступает то внутреннее спокойствие, которое позволяет услышать собственный голос в этом мире.

Когда слушаешь, например, оркестровый сложный звуковой поток Lantano Д. Лигети, то возникает как раз та самая внутренняя гармония.

Ольга Раева

— Возможна ли сегодня духовная музыка и какой она должна быть?
— Для меня «духовное» значит «осмысленное». Так что, да, разумеется, возможна и существует. Есть много хороших сочинений, написанных нашими современниками.

— Почему «красивая», гармоничная музыка находится у знатоков под подозрением?
— Тут хорошо бы понять, что вы имеете в виду, говоря «красивая» и гармоничная». Вот если бы вы сказали вторичная, симулирующая классическую, тогда стало бы ясно, откуда подозрение.

— Почему музыкально-идеологические спекуляции звучат, как правило, внятно и гармонично?
— Дима, иногда, когда вы задаёте мне очередной вопрос, у меня такое чувство, будто вы даёте мне в руки подержать живого налима...

Насчёт гармонично в истинном смысле слова я бы поспорила. А «внятно»... Ну да, более или менее внятно должно быть, иначе не продашь.

— Кто точнее отражает и выражает дух времени — традиционалисты или авангардисты?
— И те и другие. Просто они выражают и отражают разные аспекты. Насколько точно получается — зависит от степени одарённости того или иного автора.

— Возможна ли гармония в современной музыке и в современном мире?
— В широком смысле слова, в мире, — думаю, нет, невозможна. Мы изгнаны из рая... А в узком смысле, если говорить о музыке, то да, конечно, — каждое удавшееся сочинение по-своему гармонично (= осмысленно = духовно).

Владимир Раннев

— Возможна ли сегодня духовная музыка и какой она должна быть?
— Если вы говорите не о духовной (не светской), а о «духовной» музыке, то я не понимаю, о какой идёт речь. Гризе, Лахенман, Эринг — у них бездуховная? Свиридов духовнее Булеза? Насколько духовен Геннадий Гладков? Я допускаю, что вы имеете в виду некое замусоренное значение этого слова, которое типа всем как бы понятно. Но оно настолько «как бы», «типа» и «некое», что потеряло возможность что-либо означать. Симулякр (произносится с интонацией последнего слова профессора Преображенского в известном кинофильме).

— Почему «красивая», гармоничная музыка находится у знатоков под подозрением?
— Опять же, что это за «красивая»? Но о’кей, я предположу, что вы, заключая слово в кавычки, снова имеете в виду какой-то ширпотребный смысл, да? Комфортная, облизывающая слух, на трёх блатных с модуляциями и соплями. Оставляя в стороне вопросы вкуса и гигиены слуха, я бы сказал, что под подозрением эта музыка находится по той же причине, что и сегодняшние телеэфиры, президентские послания, храм Христа Спасителя, селигерские речовки, архитектурные новоделы, «Околоноля» и много, слишком много чего ещё. Всё это, как правило, пузыри, внутри них — пустота.

— Почему музыкально-идеологические спекуляции звучат, как правило, внятно и гармонично?
— Спекуляции — это подмена с трудом достигаемого получаемым с заднего входа и задарма. Это подкупает ленивых и заблудившихся, поэтому спекуляции цветут там, где сознание в лени или в заблуде. А неспекуляции звучат не менее внятно, только они сложнее, потому что мир вообще сложен.

— Кто точнее отражает и выражает дух времени — традиционалисты или авангардисты?
— В силу текущих социальных обстоятельств традиционализм сегодня — консервативный, даже реакционный ресурс. Он девальвирован спекуляциями (см. предыдущий вопрос), или же им подпираются по типу «кто на нас с Васей?». Признаться, даже сама эта антитеза мне кажется спекулятивной. Ведь у авангарда (в широком смысле слова, как типа мышления) уже есть своя традиция. Это традиция приращения опыта, построения отношений между изменчивостью и наследственностью в культуре. Но главное — это традиция критического отношения к реальности. Дух времени — в его движении, точнее в траекториях его разнонаправленных и разноскоростных движений. Традиционализм — лишь одна из точек на этих траекториях, он не антитеза чему-либо, а частный случай.

— Возможна ли гармония в современной музыке и в современном мире?
— Музыка — это и есть фабрика по производству гармонии. Формально гармония в музыке — это система звуковысотной организации. Но какая бы она на чей-то слух «негармоничная» ни была, композитор — он всё равно «гармонист» в исходном древнегреческом, общеэстетическом смысле, так как его формотворчество есть соотнесение, соизмерение, упорядочивание звуков. Это одинаково и для Баха, и для Курляндского, «ибо душа есть форма» (Спенсер). Поэтому гармония в современной музыке не только возможна, но и неизбежна.

Антон Сафронов

— Возможна ли сегодня духовная музыка и какой она должна быть?
— Музыка — это вообще явление духа. (Даже если кто-то её творит для удобства пищеварения: это уже забота автора, на что он направляет свою духовную силу.)

Под «духовной музыкой» чаще всего понимают музыку религиозных ритуалов, церковную, литургическую. В наше время массового отхода от религии (явного или скрытого) значение такой музыки как живого творческого явления резко упало.

Начиная, наверное, с Реквиема Моцарта сочинения литургического жанра всё больше тяготеют к концертности, театральности и выражению авторского «я».

Не исключения в этом смысле и современные композиторы, наиболее серьёзно относящиеся к религии. Мессиан был, наверное, последним, у которого церковность многих его сочинений органично сочеталась с новизной музыкального языка. У Стравинского — уже не то, слишком много декоративного.

В наше время мне не посчастливилось услышать ни одного сочинения такого рода, которое бы меня убедило. Даже самая незамысловатая прикладная музыка XIX столетия звучит сегодня в церкви более адекватно, чем творческие экскурсы в эту область, предпринимаемые нашими современниками.

Корень проблемы, наверное, в том, что задачам церковной музыки чуждо то самое авторское «я», которое стало главной движущей силой последних двух столетий и в наше время достигло наибольшей гипертрофии.

Другое дело, когда «духовная музыка» понимается более широко, когда главная творческая задача — осуществление первоначального смысла слова «религия» как «re-ligio», «восстановление связи», идущее от человека к тому самому нечто, в которое он встроен и благодаря которому существует.

Это не религия прибежища, традиции и ритуалов, а религия личного пути. И здесь удачно любое произведение, идущее по этому пути с полной творческой отдачей, — неважно уже, «канонические» это проявления религиозности или нет, связана ли эта музыка напрямую с тематикой божественного или касается её лишь опосредованно, будь то масонские кантаты Моцарта, поздние квартеты Бетховена, а за последнее столетие — эскизы Скрябина к Мистерии, Симфония псалмов Стравинского, произведения Штокхаузена, Бернда Алоиза Циммермана, Кейджа, Гризе, Пярта, Гурецкого, Сильвестрова, Кнайфеля.

— Почему «красивая», гармоничная музыка находится у знатоков под подозрением?
— Лично у меня подозрения вызывает не «красивая, гармоничная» музыка вообще, а лишь та, в которой авторы используют её возможности подобно опытным путанам, хорошо изучившим эрогенные зоны клиентов, то есть с изначально манипуляторскими целями (деньги, слава, успех у противоположного пола).

Я согласен с идеей Гёте, что высшая творческая способность — писать хорошо и просто. Это достигается лишь ценой постоянной внутренней работы, которая манипуляторам кажется лишней тратой времени.

Иногда эта простота проявляется, как вы выразились, в «красивой гармоничности», легко усваиваемой неискушённым слухом, иногда по-другому.

Для меня лично одинаково дороги и такой композитор, как Валентин Сильвестров (чьи сочинения последних лет по духу чем-то сближаются с миром авторской песни), и такой, как Мортон Фельдман (чья музыка требует не только интенсивного вслушивания, но ещё и большой выдержки в смысле продолжительности времени, которое его сочинения порой длятся). Иными словами, у меня не вызывает подозрений красивая музыка, если она написана честно.

Иное дело — «знатоки», которых вы упомянули. На первом месте у них не сопереживание вновь услышанной музыке «с чистого листа», а её упорядочивание в системе координат своей эрудиции. (Дилемма эта обозначена ещё Эрихом Фроммом в «Иметь или быть».)

То, что им известно, они уже инвентаризировали у себя в сознании, а от музыки, которая им пока неизвестна, они ожидают «то, чаво не может быть».

Это, увы, психология многих директоров фестивалей современной музыки (прежде только на Западе, а теперь уже и у нас в стране). Им не нужны просто хорошие музыкальные новинки — им надобны журналистские сенсации, чтобы удерживать любопытство аудитории (состоящей в большинстве своём из таких же «знатоков»).

Подобное явление хорошо высмеял современный немецкий режиссёр-сатирик Хельмут Дитль в фильме Late show: там руководство частного («рейтингового») телеканала, не зная, чем ещё привлечь интерес публики, приглашает к себе в ток-шоу дауна, сожительствующего с овцой, — и наконец, после нескольких скандалов, инфарктов и попыток самоубийств, всё у них приходит к тому, что «нынче в моде естественность и искренность».

Последнее, таким образом, полностью дискредитируется, ибо попадает в руки манипуляторов.

— Почему музыкально-идеологические спекуляции звучат, как правило, внятно и гармонично?
— Я не могу согласиться с таким выводом. Музыкально-идеологические спекуляции бывают далеко не только внятными и гармоничными. Их стиль зависит от аудитории, на которую они направлены, и от заказчика, который проводит их в жизнь.

Одним надо «сделайте мне красиво и без антимоний» — вот им и делают красиво и так, чтоб не думать. Другим, наоборот, надо «чего-то такого этакого».

Спекулируют и те и другие, при этом каждый выдвигает свою идеологическую конструкцию, рассчитанную на определённую «целевую группу».

На Западе влиятельной идеологией была поначалу как раз авангардистская философия «новой музыки». Музыку эту довольно быстро стало поддерживать государство, и уже примерно к 1980-м годам она выродилась в скучный мейнстрим со своими тусовками, интригами, драчками за места у кормушки, «освоениями бюджетов» и т.п.

Жизнь оттуда ушла бесповоротно. В противовес ей стала развиваться философия и эстетика «новой простоты», приобретшая опять-таки самые различные формы: начиная от подлинных откровений — достигаемых простыми консонантными звучаниями, услышанными по-новому, — и вплоть до циничной сахариновой попсятины для ублажения интеллектуального самолюбия офисных яппи.

Именно в таком виде эта самая «простота» дошла до России в начале 1990-х, когда общество начало молниеносно коммерциализироваться, а интеллигенция — обуржуазиваться.

И сегодня такая музыка — по сути своей чисто прикладная — по-прежнему прописывается у нас по ведомству постмодернизма. Зато творчество, порождённое модернистским мировосприятием, существовало в России долгие годы в полукатакомбных условиях, приобретая себе адептов из числа сугубых идеалистов.

Во время перестройки оно начало было завоёвывать широкую аудиторию концертных залов, но тут грянули 90-е годы, и эта музыка, как говорится, просто не вписалась в рынок.

Спустя десятилетие современную музыку оседлало совсем другое поколение — сугубые прагматики, отлично понимающие своё место на глобальной бирже труда, где их функция — выдавать продукт, ориентированный на внешний сбыт, в основе своей имитирующий наиболее успешные приёмы западного «авангардного» мейнстрима с добавлением «русского акцента», вносящего некоторое оживление в монотонность программ международных фестивалей.

Будь то использование в оркестре украинских цимбал, циркулярных пил и отбойных молотков — сегодня это милое ретро, напоминающее русский конструктивизм 1920-х годов, — тексты модных на Западе Хармса или Платонова, сочинение опер про Европу на гранты, полученные от Евросоюза и т.п.

Всё это — тоже музыкально-идеологические спекуляции, хотя они и далеки от упомянутого вами «упрощённого слушания» (easy listening).

— Кто точнее отражает и выражает дух времени — традиционалисты или авангардисты?
— По-моему, это сообщающиеся сосуды. Современное общество живёт в раздрае между крайним индивидуализмом, требующим постоянных новых раздражителей человеческого эго, и, наоборот, потребностью в убежище от диктата этого самого эго.

Люди распылены на «группы по интересам»: одним ближе «авангард», другим — «традиция». Что такое авангард — более-менее ясно.

Проблема, скорее, в том, что в наши дни уже «нет места подвигу», оттого и авангард, возникший сто лет назад, в эпоху огромных общественных и информационных потрясений, на сегодня выдохся, залакировался и загламурился, утерял способность освежать, удивлять и потрясать — в общем, превратился в новую форму академизма.

Точно так же, как больше никого не эпатируют и не изумляют эксцессы человеческого поведения, которые были в новинку сорок лет назад, — сегодня они вызывают скорее скуку и равнодушие.

Богема стремительно обуржуазивается, а буржуи — обогемливаются. Гораздо менее ясно, что понимать под словом «традиция». На сегодняшний день традиция понимается очень по-разному.

Для кого-то это уход в «природный», экологически чистый образ жизни, увлечение экзотическими культурами, «не испорченными» современной цивилизацией.

Для других — обращение к религии, к фундаменталистским жизненным ценностям. Ещё для кого-то (и таких на сегодняшний день большинство) — бодрое слияние с трудовыми массами офисных клерков, предполагающее следование неписаному кодексу поведения и сильнейший конформизм.

У всех этих людей разная музыка, и вокруг их запросов уже давно сформировалось представление о соответствующих «форматах». Настоящее творческое искусство идёт независимо от всех этих разделений и не задаётся подобными вопросами.

— Возможна ли гармония в современной музыке и в современном мире?
— В ответ на это мне приходят слова Иосифа Бродского о том, что мир, вероятно, спасти уже не удастся, но отдельного человека всегда можно.

Ещё одну прекрасную мысль я прочитал как-то на камне, который стоит рядом с Музеем гармонии в немецком городе Баден-Бадене. Приведу её целиком: «Все живые существа имеют общее происхождение и связаны друг с другом через единую природную сеть. Во всех событиях действуют законы, которые управляются системой порядка, направленного на гармонию. Это — универсальный принцип развития творения. Гармония — мировая формула, которая даёт ориентиры и наполнение смыслом, будучи оптимальной формулой жизни».

Почему же она тогда невозможна и в музыке?

CHASKOR.RU

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе