И самое главное – почему при наличии мощных, талантливых групп и личностей наша рок-музыка так и не влилась широким потоком в мировую культуру, не стала известной и интересной миру и осталась, по сути, локальным явлением на одной шестой части суши? (Исключений настолько мало, что они граничат с математической погрешностью.)
Спектр мнений по этому поводу широк – от охаивания всего явления советского, а позже и российского рока до педалирования темы чуть ли не всемирного заговора против наших гениальных музыкантов со стороны продюсеров и медиа-магнатов. Обе крайние позиции, попахивая клиникой, дают представление о том, насколько сама проблема далека от окончательного разрешения и осмысления.
Толчком к написанию этой статьи послужили недавние выступления в прессе и на ТВ одного из самых ярких современных литераторов Захара Прилепина. Он в свойственной ему бескомпромиссной, здравой по смыслу и доходчивой форме попытался разобраться со многими проблемами, связанными с рос-рок-музыкой – от гонений в СССР до вопроса: так почему же всё заглохло и куда подевалось? Почему именно в этот раз русская (или российская) культура в виде рок-музыки не выдала на-гора что-то настолько значительное, что б весь мир сказал: «Ах!»
Попробуем, насколько это по силам, разобраться…
Первый довод. Чаще всего говорят о том, что рос-рок-музыка и не могла ничего глобального сотворить – мол, рок как явление не наш, не нами придуман, а потому и не дано нам в нём слово своё сказати. Но ведь так было почти всегда – русское искусство практически с самого начала своего существования достаточно много перенимало, заимствовало и брало за основу чужие (чаще всего европейские) стили и формы изложения. Не мы придумали симфонию и оперу, не у нас возникла песенная форма с куплетами и запевами, да и в литературе роман, рассказ, пьеса и всевозможные стихотворные формы не у нас дали первые всходы. Но ведь смогли же в 19-м веке взять всё пришедшее извне и развить до предельного совершенства, смогли в иноземные меха вдохнуть свой воздух и «национализировать» (в самом лучшем смысле) чужие формы и стили. Да так, что по русскому искусству позапрошлого века нас в мире до сих пор принимают и ценят – оно превратилось, если угодно, в визитную карточку России. Подобное происходило и до 19-го века: русская икона, архитектура и так далее, хотя и с некоторым опозданием, удивили весь мир и тоже влились в контекст мировой культуры. Поэтому вопрос «наше-не наше» не является насущным – в конце концов, балалайку и гармошку не в России придумали, но довели до ума и развили до совершенства именно у нас, да так, что эти два инструмента стали, по сути, символом русской народной музыки.
Второй довод, по сути, является частным случаем первого – языковой барьер: мир не смог понять высокого художественного уровня и посыла текстов наших рокеров.
Наша рок-культура слишком быстро вылезла из пелёнок англоязычности, что, с одной стороны, явилось признаком её оригинальной самодостаточности, а с другой – почти закрыло ей путь за рубеж. Тогда почему, когда во время перестройки многие наши рок-деятели уехали за границу и выпустили там иноязычные альбомы, они не стали вровень с мэтрами мировой рок-культуры (без учёта кратковременного успеха лос-анджелесского ВИА «Парк Горького», который, при всем моём уважении к музыкантам, сложно назвать оригинальной и самобытной русской рок-группой)? Да и Запад достаточно быстро охладел и потерял интерес к нашему року. Что же произошло? Академическое искусство, как и народные коллективы, имели мировой успех и тогда, и сейчас, а рос-рок – пять-шесть лет, и всё сдулось. Если снова заглянуть в прошлое, то мы увидим иную картину: Мусоргский и остальные «могучекучники», по сути, вдохновили молодого Дебюсси на новые пути в сочинении и восприятии самой сути музыки; Чайковского и при жизни чествовали в Европе и мире едва ли не больше, чем у нас, ну а «Весна Священная» Стравинского вообще стала стартовым выстрелом для всей музыки 20-го века. И никакого языкового барьера в инструментальной музыке. Так в чем же дело? Наш инструментал проиграл, а учить русский никто не хотел и не хочет? Тогда чем объяснить зарубежный успех «Юноны и Авось» (то вышеупомянутое редкое исключение)? Спектакль идёт на русском, а местами и на церковнославянском языке. Конечно же, языковой барьер существует, но если тебя как слушателя по-настоящему зацепило что-то в музыке, то дальше ты, по всем правилам человеческого любопытства, постараешься найти текст (если вещь вокальная), сделать перевод (если нет возможности его достать), и так далее. Не одно поколение нашей страны выучило английский только потому, что на нем пели «Битлз», как до этого учили французский и испанский, потому что на них пели Монтан и Виктор Хара, итальянский – за одну только «Белла чао».
Третий довод – низкий уровень исполнительского и композиторского мастерства и крайне низкий уровень инструментария. В первые годы такие претензии могли бы быть приняты, хотя и в то время у нас рождались свои виртуозы, пусть и не так массово. Но потом, к концу 80-х, многие группы укомплектовали свои составы настоящими профессионалами, да и сами – хочешь не хочешь – подтянулись до этого уровня, появились и инструменты, и аппаратура. Зарубежные культовые группы 60-х в начале той славной эпохи тоже не могли похвастаться сверхмастерством или супертехникой: ранние концертные записи «Битлз» сейчас слушать практически невозможно, а на стадионе «Ши», при скоплении 300 тысяч зрителей, они играли на аппаратуре мощностью 500 Ватт – этого нынче не хватит даже для небольшой танцплощадки. Настоящий бум профессионализма и развития технических средств охватил рок-музыку позже, после того, как она завоевала уши и умы молодежи США и Европы, а потом и всего мира.
Есть и еще доводы – гонения на рок-музыку и рок-музыкантов в СССР, бесконечные запреты, что рок и тормозило. Захар Прилепин одну из статей посвятил этому вопросу. Посыл его статьи – не так был страшен чёрт, как его малевали. С этим можно согласиться или нет – с какой точки зрения посмотреть: с точки зрения узников ГУЛАГа, наши рок-музыканты просто катались в карамели. А если с точки зрения какого-нибудь талантливого «космонавта» 70-х, влюбленного в свою гитару, признанного виртуоза, схваченного на подпольном концерте и отправленного – еще ничего, если в армию, а то и покруче – в психушку и подвергнутого воспитательному воздействию аминазина. С точки зрения его потенциальных возможностей и нераскрытых талантов, всё произошедшее уже не так благостно пахнет карамелью (а таких было очень много – ненужность, отсутствие перспектив и хоть какой-то возможности реализовать свои творческие потенции медленно и неумолимо делали своё дело).
Но и тут можно возразить: гонения на культуру в 30-х, 40-х и в начале 50-х не идут ни в какое сравнение с тем, что было позже, а искусство в СССР все равно бурно развивалось и выдало, несмотря ни на что, не один десяток произведений и имен, занявших своё место в мировой культуре. И так далее, и так далее – на каждый аргумент есть контраргумент, и ситуация не проясняется. Мне кажется, что причина лежит в несколько иной области, она затрагивает всё вышесказанное и выходит за его пределы.
20-ый век, помимо того, что вошёл в историю как век самых крупных и ужасных войн, катастроф, самых яростных отрицаний бытия и самых истовых исканий новых путей развития, в какой-то мере стал еще и веком процессов, которые можно охарактеризовать словом «подмена» (или «замена»): это такие процессы, при которых изначальный импульс и вектор развития меняется на прямо противоположный при сохранении всех внешних атрибутов и лозунгов первоначального процесса. В рок-музыке в СССР и России мы можем увидеть ту же самую подмену.
С чего всё началось? В силу многих 60-е годы на Западе были отмечены ростом молодежных оппозиционных настроений, завершившихся к концу десятилетия просто общественным взрывом. Молодежь Запада (с примкнувшей к ней интеллектуальной и культурной элитой) сказала: «Нет! Мы не хотим дальше так жить!» – буржуазному обществу потребления и тем общественным силам и отношениям, которые привели мир к опустошительной войне и которые еле-еле смогли остановиться на краю ядерной пропасти. Левацкие настроения от умеренных до ультра-радикальных, ненависть к буржуазии, нонкомформизм, антивоенные взгляды от полного пофигизма до пацифизма, разочарование в религии как социальном институте и поиск новых или обновленных путей духовного развития, интерес к культурам «третьего мира» – в общем, бурлил громадный, переплавляющий всё котёл. В нём-то и сварилось то диво дивное, ставшее символом того времени и окончательно сдвинувшее «точку сборки» у всего мира – рок-музыка.
Итак, начало 61-го года: рок-музыка (в то время и не называвшаяся еще рок-музыкой) пока не вырвалась за пределы танцплощадок и баров. По большому счёту, все группы играют или блюз (с элементами кантри и фолка) в его нескольких разновидностях, или – что гораздо популярнее – его выпрямленный, упрощенный, хоть и глуповатый, но такой заводной и задиристый вариант – рок-н-ролл. Всё! Группы звучат приблизительно одинаково грязно и неумело, на аппаратуре, явно не справляющейся с возложенными на неё задачами.
71-ый год – прошло 10 лет – самый пик расцвета рок-музыки, число групп, стилей и исполнителей не поддается никакому учету. Такого пышного цветения даже джаз не знал в лучшие годы (кстати, джаз, недолго думая, уже года три как, тряхнув своей седой шевелюрой, примкнул к рок-экспериментам, подарив року свой опыт, композиционное мастерство, виртуозность и чутьё, а взамен обогатившись молодой безбашенностью, искренностью и желанием создать что-то новое и невиданное). 10 лет – и рок-музыка превратилась в огромный самостоятельный мир, который впитывал в себя всё самое интересное и в то же время влиял на весь остальной мир. И вот уже ведущие политики вынуждены считаться с бунтарями, и война во Вьетнаме, в том числе и благодаря бесчисленным протестам с участием рок-групп, постепенно сворачивается, и многое чего еще происходит. Теперь язык не поворачивается назвать рок-музыку субкультурой: что ж эта за субкультура, которая покорила весь мир? В общем, мир «накрыло», и «накрыло по полной программе». Дальше всё пошло на спад – там тоже произошла своя подмена, которая была заложена тогда же, в конце 60-х, но это отдельная тема.
А теперь вернемся в СССР конца 60-х – именно тогда большинство наших рок-легенд, обучаясь в школе или институте, и услышали ту музыку. Лошадиная доза яркости, новизны, таланта, нового взгляда на мир, да просто безбашенности молодости обрушилась на их юные мозги и уши. Устоять было невозможно, и понеслось… А тут еще и достаточно спартанский (по нынешним меркам) быт, и своя оттепель начала увядать, хотя запахи еще носились в воздухе – в общем, всё способствовало пониманию: там, на Западе, творятся волшебные великие дела, а тут как-то всё скукоживается. Там, на Западе, было волшебство, и оно доносилось в виде полузапрещённых звуков, там был Изумрудный Город; и пусть добраться до него практически невозможно, но сам факт его существования сильно грел и наполнял смыслом молодые умы и надеждами молодые сердца. Итак, Запад стал идеалом всего самого лучшего, об этом много написано и снято – тема достаточно хорошо освещена. Но… именно та культура, которую приняли как свою многие молодые люди в СССР, на Западе родилась как протест против этого же «волшебного» Запада и с достаточно серьёзным интересом смотрела на страны так называемого соцлагеря. Вот тут-то и прошла первая трещина «подмены». Мир принимал и требовал чего-то нового, еще невиданного, а наши рок-музыканты старательно пытались копировать западные образцы: звучать «по-западному», петь и играть так, чтобы никто и не подумал, что это родилось в Подмосковье, а все бы считали, что группа прямо из Подлондонья.
Страстное желание выдать «Наш ответ Чемберлену» бродило и бродило, как молодое вино, в сердцах молодых рок-музыкантов СССР; но восхищение и, практически, обожествление рок-кумиров Запада было таким глобальным явлением, что сочинить или сыграть что-то лучше и интереснее западных образцов было невозможно априори, как невозможно спеть лучше ангелов. Даже если кто-то и сделал бы нечто подобное, то сам бы испугался своего святотатства и подогнал бы результат под уже имеющиеся образцы. Слышно, как прёт молодой талант и он выдаёт то, чего мир ещё не видывал, и вдруг – оп-па! – а как же рок-н-ролл? И начинается подгонка: сознательно или бессознательно, но музыканты часто сами рубанком равняли свой талант под нормы и образцы (которых на самом деле в те годы в рок-музыке просто не существовало – окостенение и вырождение началось чуть позже, года с 74-го, и к концу 70-х завершилось). Так начался процесс первой «подмены»: музыку, которая символизировала свободу, отсутствие запретов-правил и дух эксперимента на Западе, превратили в икону, и отступление от догмы при её сочинении было чревато. Поэтому, образовавшись в конце 60-х и сделав первые записи в начале 70-х, и через 10 лет группы продолжали, по большому счету, заимствовать и перерабатывать пришедшие с Запада идеи (исключения редки), свято соблюдая чистоту рок-музыки так, как они её понимали. Никакой насмешки в этом нет: при том неприятии официозом и властями рока как такового, наверное, по-иному и нельзя было.
Коренным переломом в рок-музыке в СССР стало другое – тексты. Рокеры не так долго «сидели» на английских каверах и на своих песнях на английском языке. Стойкое убеждение, что рок можно петь только на английском (которое почему-то вернулось через 30 лет), было опрокинуто и сметено веселой оравой молодых самодеятельных поэтов. Смотрите сами: в 69-м – каверы и английский, в 72-ом – почти все поют свои и чужие песни на русском. И вот тут началась настоящая история русского рока – история развития текстов. Причиной гонения рока были, в основном, тексты, как и у диссидентов, и у бардов, и у всех несогласных в то время. Лучшие образцы текстов наших рок-групп за 20 лет прошли, наверное, такое же развитие, как западная музыка за предыдущие 10 лет Но сам по себе текст – явление языковое, и вот тут-то барьер восприятия сработал по полной: без знания английского «Битлз» для слушателя всё равно останутся «Битлз» (во всяком случае, воздействие будет достаточно мощным, хотя, может быть, и не слишком полным); а «Машина времени» или «Аквариум», «Воскресенье» или «Алиса» с «ДДТ» без понимания текстов воспринимаются иноязычным слушателем как среднестатистические группы – кто-то лучше, кто-то хуже – таких в Европе и США (а к тому времени и по всему миру) и своих навалом.
Вторая «подмена» караулила тут же, под кустом. Музыканты взрослели, власть старела и маразмировала. За окном серело, а магнитофон излучал все мыслимые и немыслимые цветовые сочетания – волшебство не пропадало. Значит, если мы не можем ничего сделать здесь, надо валить отсюда при первой возможности – туда, в волшебную страну Оз. А волшебная страна Оз уже давно перестала быть волшебной. К концу 70-х шоу-биз полностью захватил все позиции в рок-музыке и сделал из самостийного молодежного бунта весьма прибыльную статью в сфере развлечений, провернув такую же аферу с подменой: все лозунги остались на месте, волосы стали даже еще длиннее, а музыка – неистовее и громче, но сам посыл бунта был введен в графу необходимых развлечений в общекультурном гроссбухе западной шоу-индустрии. Те, кто были поотчаяннее и почестнее, или ушли в тень, или вообще выпали из жизни; большинство бунтующих сменили живописные цветастые лохмотья на безукоризненные костюмчики клерков, кто-то уехал на поиски волшебной Шамбалы, разыскивая её по всему миру; ну а большая часть армии музыкантов вынуждена была (без всякого нажима и гонения) переквалифицироваться из бунтарей в участников супер-шоу и следить уже не за духовными исканиями, а за исправным пополнением банковского счёта. Да и с экспериментами было покончено – хватит! Публика должна понимать и знать тот продукт, который она покупает – стабильность и профессионализм превыше всего! Если уж Че Гевара – злейший враг Штатов – стал модным брэндом, что же говорить об остальных! Нравится – принимай условия и ты в обойме, нет – до свидания, наслаждайся прошлыми победами в уединении.
И – welcome! – наступила перестройка. Занавес рухнул: появилась возможность свалить за кордон или записывать всё, что хочешь. И тут произошло самое странное и трагическое в нашей рок-музыке – в конце 80-х-начале 90-х последовала целая череда смертей среди наших рок-звёзд первого эшелона. Словно те, кто заслуженно были впереди всей нашей молодежной культуры, в силу тонкости своей душевной организации вдруг ощутили, что же на самом деле движется к нам, ощутили весь кошмар этих «подмен» и не смогли дальше жить. Конечно, такие выводы спорны, но я помню, как в начале 90-го года прочитал, по-моему, в «Смене», интервью с Виктором Цоем: ничего более мрачного у наших рокеров ни тогда, ни потом я не читал. Казалось бы, группа на пике успеха: всё круто, СССР взят от Калининграда до Владивостока, нет города без надписей на стенах «Кино», Цой. А он даёт одно из самых мрачных интервью в своей жизни (с тех пор прошло больше 20 лет, а тягостное ощущение до сих пор осталось). Сравните и почитайте воспоминания о последних днях и разговорах с Башлачевым, с Янкой и т. д. Рухнул занавес – всё можно; кажется, пой, веселись и играй, а не пляшется что-то.
То, что написалось – это попытка как-то оформить размышления на тему, которая нет-нет да всплывает в разговорах знакомых, в журнальных статьях, на ТВ, в мемуарах наших стареющих рок-легенд. И все задаются вопросом – ну почему же не случилось международного прорыва? И каждый на это отвечает по-своему. Конечно же, такая тема требует более детального изучения и тщательного исследования. Если такое прочтение натолкнет кого-то на какие-то споры и попытки докопаться до истины, я буду только рад.
Антон Холопов
Фото: ИТАР-ТАСС