Под прицелом жизни

«ЗАВТРА». Cибирский панк — это бренд, стиль, вселенная. При этом сегодня, зачастую, фигурирует отношение как к феномену прошлого — «время вышло», «всё выкачано». Так ли это, на твой взгляд? Если нет — почему, и в чём потенциал, пространство?

МАНАГЕР. Вряд ли «время вышло». Любой музыкант, ужившийся в другом мире, всегда имеет сказать еще, иначе не дотянул бы доныне. На мой взгляд, сибирское мышление вполне понятно новому поколению, да и осталось, что рассказать. Собственно, что изменилось, чтобы замолчать? Структура жизни, несмотря на обновление, прежняя. Проблематика, духовные порывы и запросы бередят душу, значит, опасаться нечего. Раза в два упал уровень популярности, но не критично. Мир изменился, запросы и цели другими словами обозначены, потому много групп возникло. Стало теснее, но не страшно. Наша публика повзрослела, а молодёжь желает слушать ровесников, немало народа дистанцируется от растерянности, но за двадцать лет люди не сильно переменились.

Был социализм, пришёл капитализм, но оказалось, что это не сильно большая препона. Многие про советское прошлое говорят, а нашу музыку не слушают вовсе. Впрочем, перемены и нас коснулись — что-то переосмыслили, где-то и «в рамках времени» остались. Дело не в религиозных или политических взглядах — опыт отпечатался: за столько лет любой поневоле меняется к своему полтиннику. Главное, в учителя не лезть и заслугами не бряцать, иначе нюх потеряешь и не разберёшься вовремя, но вроде никто нос не задрал.


Потенциал для выхлопа есть, но в чём именно, чем сибпанк отличался от других стилей, кроме географии? Социальная философия, нагло упакованная в драйв. Песни — как внезапное откровение, сразу обо всём, но словно сам сказал. Не то, что постмодерн или футуризм, но для советских размерностей — как перебор координат, хотя выходило объемно и ударно. Сейчас время, как в 85-м, только снизу: апрельские тезисы заменили декабрьские протесты против фальсификации, и всё пошатнулось. Ведь похоже и созвучно, а значит наше время буквально осталось, пусть в другой упаковке. Так что пространство то ещё: бери да пой, а порох не отсырел пока…


«ЗАВТРА». Нет ли желания поэкспериментировать с электроникой, с новомодной рэп-стилистикой?


МАНАГЕР. Хорошо заметил. Росли и на новой волне, а там широко пользовали приборы, синтезирующие звук. Однажды в «Родине» мы сделали электронный эксперимент, записывая песню «Новый год» (альбом «Добровольный эдем»). Понравилось, и не раз наш барабанщик Джек Кузнецов предлагал продолжить. Где-то он прав: и электроника в духе нашего реализма. Давно уже в мире такая эклектика и безумие, что иной раз старые методы, как патока. Наверное, вернёмся вновь, но мы редко записываемся, успеть бы намеченный материал записать. Уже немолоды, слегка неповоротливы. Проблемы, суета, болезни, срывы — это по-нашему, а в андеграунде всегда — каждому своё. Думаю, в новом альбоме что-то электронное вставим. Больно соблазнительно, ведь за синтезатором такой урбанизм встаёт, трудно иным манером передать чувство «кусающей витрины».


С рэпом сложнее. Рэперы — дети ельцинской эпохи. В 90-х с людей махом слетел цивильный облик, когда уткнулись в криминал. Бригады, колобашки, тачки, девочки, отстрелы. Надо в этом покрутиться, впитать с ожесточением. Наш рэп — картинка молодой российской души, когда все эти эстетические приёмчики прошлого уже не «канали». Пресно и чуждо. Ребята росли «на районе», иначе думали и понтовались, но сильно брезговали прошлым. Кому в радость, если дома шаром покати, папаши пьют, вокруг всё навыворот, и уже мелодичные песни не цепляют. Иначе и не могло быть, что-то подобное всегда приходит на смену.


Целое племя возникло, а им из MTV западных рэперов вгоняли, и пацаны вбирали, что наиболее вразрез. Нас-то рэп отторгал — не то воспитание, а молодёжь понемногу пристрастилась. Так вышло, что рэп — как и панк, от противного прижился: поперек эстрады, отцов, попсы и привычного. Целая культура родилась, но я так не мыслю. Надо быть тем, кто есть, а подделываться глупо. Раскусят и сплюнут. Мне кажется, для рэпа нужно какое-то отторжение, суровость излишняя — экзистенции городских джунглей. Дело не в уровне — в рэпе всё в порядке с мышлением, просто иначе чувствуют. Как бы сродни шансону: только услышишь и границу ощутишь, и в тебя хлынет особый поток, но мы по таким морям не ходим.


 «ЗАВТРА». На Сибирь из европейской части России всегда смотришь с уважением, трепетом и надеждой. Что такое сегодня Сибирь в культурном плане? Возникают ли новые проекты и течения, особенно корневые, автохтонные, не в смысле внешней атрибутики, но сродни тому, чем были (и есть) ты, Егор, Лукич, Неумоев? 


МАНАГЕР. Давно уже не так, сравнялся менталитет регионов и столиц. Всего вдоволь и каждой твари по паре, кто нам вослед: металл, стрит-панк, реггей или фолк. В каждом городе сотни групп, все хотят играть, поделиться, заработать или покрасоваться. Жизнь позволяет, из души выпирает, да и клубов хватает, но чаще в масштабах региона всё крутится, и талантов немало.


Многие из наследников сибпанка в 90-х состоялись, но в последние десять лет, наверное, нет. Было бы заметно и без упоминаний. Сейчас всё раздроблено: в разных тусовках свои лидеры, а чтобы для многих — вроде нет. В стране полный архипелаг мнений и слоёв, уже мало, что связывает всех в одно, то же и в музыке. Старая гвардия уважаема по традиции, она как мифическая смычка — люди раньших времен овеяны легендой. Здесь скорее психология восприятия, чем признание. Вот выступает диковинка. О, классно — они еще живы! Думаю, лет через десять-пятнадцать появятся новые Егоры, Ромычи, Лукичи. Это, наверное, правильно.


Мэтров много не бывает, а в роке они приходят на переломе эпох. Сейчас вроде наметились в социуме подвижки, значит, чьи-то мозги закипают всерьёз. Может, и хорошо, что нет пока новых кумиров. Люди так устроены, что надо ощутить тоску и пустоту, закрутить башкой, прямо захотеть услышать слово, чтобы затрясло и приподняло. Ныне же пресыщены многие, им уже лениво топать на концерт, вникать, и уж тем более — желать и жаждать. Всяк сам себе генерал и поводырь. Какие там рок-идолы? И будут, не заметят, а заметят, начнут задирать, чтобы самим с лица не сойти. Народ ныне информирован до крайности, а если чаша полная, то лишнего не влить.


«ЗАВТРА». Почему и зачем произошло возрождение проекта «Коммунизм»? Насколько сегодня работает эстетика «Коммунизма»?


МАНАГЕР. Идея всегда вдруг приходит. Егор при жизни предлагал сыграть, но не выходило. В 2008-м договорились сыграть «Цыганят» живьём, но не успели к весне. После, конечно, было не к месту, но однажды желание проснулось. Я предложил Кузьме Рябинову, он согласился, и сыграли. Каждый по-своему решал для чего играть. Мне было важно — сохранился ли интерес к «Коммунизму» сейчас, когда даже понятие наполнил новый смысл, не говоря о другом поколении?


Группа была студийная, а вот помрём, и некому будет выступать. Показалось, что нужны концерты. «Коммунизм» ведь был одной из вершин авангардного рока, но в советском мире. В России иначе думают, но когда-то станет непонятно, в чём смысл проекта. Если же сыграть, то, возможно, останется связь, ведь придут слушать те, кому советское лишь по книгам понятно. Всё дело в привкусе «советского» и понятиях того времени, но «Коммунизм» был намного шире. Да, проект признали, но к терминам: «социализм», «коммунизм», «колхоз» прилип излишний негативизм.


Концертом не исправишь отношение, но в подаче можно брешь пробить и увязать с нашим днём. Все альбомы были не столько про Союз, сколько о масштабе человеческого безумия, извратимости сознания в целом. В 80-х нас это поразило, что так было всегда, а значит и сейчас. Уже в 90-х все увидели, что наследники светлого будущего творили мрак, словно рождены быть негодяями. Выходит, и ныне актуально, и даже к месту. Пусть термины обросли негативом, но всё зримо и угадываемо для современности. Примерно так я думал, но это ещё надо было подтвердить реакцией зала.


Стало интересно посмотреть, как это на сцене воплощаемо. Оказалось — вполне, и народ принял, судя по концертам. Никакого разрыва не возникло, люди были готовы и принимали. Советская эстетика не только не мешала, а даже о ней особо и не думали. Суть была глубже, и людям без перевода было понятно. Сыграли на Украине, и там полное единодушие, особо мощно было в Симферополе. Между песнями я всякие идеи вбрасывал, причём, от драйва, на импровизации, а несколько песен даже дописали. Пару куплетов на репетициях сами родились, слетели с языка, будто задуманы были.


Конечно, не без трений, кому-то даже обидно стало, что без Егора решились. Слегка обвиняли, но их друзья и опровергали. Мы сыграли более двадцати концертов, и к финалу третьего тура стало ясно, что «Коммунизм» — действительно, легенда, нечто самоценное, и больше нас, и слушателей. Хорошее чувство, когда сам осознаёшь касание вечности. Конечно, хотелось увидеть много народа, массовый концерт — особое действо, и получилось. Я давно не испытывал такого подъёма в зале, а первый концерт в клубе «Демо- кратия» вообще вышел знаковым. Такого фурора и буйства я не испытывал со времени первых новосибирских концертов «Гражданской Обороны» в 1988 году.


«ЗАВТРА». Постоянно фиксируется уход энергии из слова, обессмысливание слова. Но песни сочиняются, книги выходят. Это дон-кихотство, невозможность жить иначе? Или не слушайте тех, кто говорит: «всё пропало», — всё живо, вопрос только в общественном климате?


МАНАГЕР. Не совсем так: если кто сник, то как мертвому припарки — только делом прошибёшь такого. Музыкант сам под обстрелом жизни, как и любой — может проиграть. Песня ему как поплавок, всегда маячит на грани, и можно вынырнуть на воздух. К нам на концерты посторонние не ходят, это не шоу-продукт, чтобы красиво отдохнуть. Слушатель сам выбирает, во что вникать, что-то распознать и себя расшевелить. Параллельность жизни, взаимная поддержка и сходство взглядов.


Что значит «жить иначе»? Все живут, как могут, и через книги свою «жизненность» расширяют, а то не читали бы и не слушали. Дон-Кихот — символ правого дела, наперекор и во имя. Для человека так и надо, иначе озвереет вне духовной среды. Это неправильно и вредно, чего уж тут, потому и востребовано творчество. Ведь концерт или книга — это контакт, разговор, обмен разумов, а если встаёт вопрос о вреде социального климата, если нагибают потребителя к товару, тогда «или-или». Понимаешь, вред, то сопротивляешься, стал рыночным элементом — всё мимо и незачем. Давайте будем жрать вперёд. Пусть оные потчуются, а нам не нужно пространство от пуза накрытого стола, фейерверк должен сиять в голове.


«ЗАВТРА». Ты активно перемещаешься по стране. Каковы самые яркие впечатления? Поклонники твоих проектов — схожие люди или есть региональная «специфика»?


МАНАГЕР. Я чаще с акустикой езжу, поэтому всё во встречах, разговорах и через песни. На память знаю многих, а когда словом помогаешь, и благодарят — прямо растрогаешься. Выходит, не зря. Новые города, зычные истории или хорошая беседа — это немало, себя понимаешь лучше. Много поездных наблюдений, там-то наглядно сходство. Всем нужно счастье, все терпят, и недовольны, как обернулась жизнь в России. Политика, как затянувшийся мороз: многих перекашивает, а что сделать — непонятно, если конкретно. В этом смысле мы едины, хотя что-то разделяет: и возраст накладывает отпечаток, и социальный слой, однако, общий язык находишь.


Народ везде разный. На юге наше жесткое отношение слегка инородно, в Поволжье часто очень спокойно всё проходит, в столицах — как у себя дома. Бывают города, где почему-то холодно принимают. Например, в Белгороде или Тюмени малолюдно, а в Красноярске или Донецке часто через край. Но это не важно, всюду есть живые интересные люди, это радует больше, чем количество народа в зале. Хорошо, когда на одной волне и думаешь, и чувствуешь, и через 5–10 минут разговора — словно давно знаком, даже если вдвое по возрасту различны. Для музыканта лучше не бывает.

Андрей Смирнов

Газета "Завтра"

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе