Единственный, кто отважился на публичную критику влиятельного дирижера, — известный оперный певец Константин Плужников, прослуживший в Мариинском театре 40 лет. На своей страничке в соцсети Плужников выкладывает видеоролики, в которых подробно описывает «нравы Мариинки» и «трансформацию личности» ее художественного руководителя. Количество просмотров уже перевалило за 10 тысяч. В интервью «МК» в Питере» Константин Плужников рассказал, зачем пошел войной на Гергиева.
«Мы были друзьями»
— Как считаете, получит Шемякин свой гонорар?
— Гергиев не даст Шемякину ни одной копейки! Валерий Абисалович давно превратился в Гобсека (ростовщик — герой романа Бальзака «Гобсек». — Ред.). Жадность приобрела уже формы хронической болезни. Я знаю, о чем говорю. С Гергиевым мы знакомы с молодости. Были очень дружны. Он ночевал у меня дома, мама моя стирала ему. Валерий раньше не был таким. Мы раньше в ресторане все время спорили, кто заплатит. Но сейчас слава, величие на первом плане...
— А сколько лет длилась ваша дружба?
— Ровно до тех пор, пока не умер Мравинский. А потом мы выбрали Гергиева главным дирижером Мариинского театра. Времена-то были демократические, 90-е годы! Голосовали все — начиная с уборщицы. Было шесть претендентов на этот пост. Но я активно уговаривал всех, чтобы выбрали Гергиева. Его и выбрали. Отношения между нами еще какое-то время были неплохие, хотя он всегда старался меня ущемить, когда первые цветы доставались мне — певцу. А второй букет дирижеру.
— Это какое-то соперничество было?
— Ну что вы! Это обыкновенная человеческая ревность к успеху другого. Тщеславие в итоге и съело талант Гергиева.
— Как давно?
— Я понял, что нужно уходить из театра, лет семь назад. Весь театр работает на него одного. Уже нет тех, кто мог бы ему противостоять. Все разбежались.
— А были случаи, когда кто-то выступал против?
— И не один! Как только человек начинает говорить правду, с ним начинают происходить разные метаморфозы — ему не дают петь, снимают с роли. Люба Казарновская поехала в Италию петь Саломею. А потом ей заплатили в два раза меньше. Ее муж поднял страшный скандал. По возвращении в Петербург ей тут же перестали давать роли. И она уехала работать в Москву.
Семейное дело
— Вы были директором Академии молодых оперных певцов Мариинского театра. Но и оттуда ушли. Почему?
— Года два я уговаривал Гергиева создать эту академию. Наконец уговорил. Я ставил спектакли для молодых артистов. Они шли в Мариинском театре. Посещаемость была потрясающая. Публика валила на наши спектакли. А на следующий день идет, предположим, «Кольцо Нибелунгов» — и всего четверть зала заполняемости. Гергиева стало это беспокоить, его напугало, что про академию пишут в газетах, что мои спектакли имеют такой успех. «Не надо с ними заниматься, — заявил он. — Я тебе скажу, когда надо!» А как это возможно?! Если это не его успех, то значит, его вообще быть не должно?
Художественным руководителем академии Гергиев тогда назначил свою старшую сестру Ларису. Я с этой глупостью сначала мирился. Она перебралась в Питер из Перми вместе с мужем Ханеданьяном, посредственным тенором. Они приехали сюда и начали качать права. Люди, знавшие сестру, еще тогда меня предупреждали, что добром дело не кончится. Мол, интриганка она... Но я им не верил. И даже рассказал об этом самой Ларисе. Мы еще посмеялись вместе... Я был тогда идиот! А потом случился грандиозный конфликт.
— Из-за чего?
— В академии преподавали ведущие певцы Мариинского театра — Георгий Заставный, Николай Охотников, Евгения Гороховская. А потом выяснилось, что Лариса фактически заставляет учеников брать уроки у ее мужа. Делалось это, видимо, для того, чтобы поднять его статус. И тогда стали уходить педагоги! Я спрашивал их: почему? «А зачем мне это надо, — заявил мне Охотников. — Ученики приходят, плачут. Говорят, мы вынуждены уйти от вас, иначе нас выгонят». В академии создалась невыносимая ситуация: наговоры, интриги... Я просто не мог в этом дерьме находиться.
— Вы говорили об этом с Гергиевым?
— Конечно! И не один раз. Первый разговор был в Зальцбурге на гастролях. Мы пошли в ресторанчик. Я ему рассказал, что в академию уже набрали 180 человек, а нужно максимум человек 12–15! В этом и был весь смысл — готовить молодых оперных артистов для Мариинского театра, брать самых талантливых и перспективных. Но набрали кучу народа, 80 процентов абсолютно случайных людей. «Хорошо, я проверю», — говорит мне Гергиев. Но прошла пара лет, а ничего не изменилось. Я потом еще несколько раз говорил с ним об этой проблеме. Но все оказалось бесполезно. Я подумал, что, если я хочу прожить дольше, я должен уйти. Великий театр превратился в семейное предприятие. Это катастрофа! Директор концертного зала Мариинка-3 — муж младшей сестры Гергиева. Муж старшей сестры заведует вокалом. А вспомните скандал с фондом? Там ведь замешан его родственник, народный артист Казбек Лакути... (Лакути приговорили к 5 годам условно за хищение 245 миллионов рублей из благотворительного «Фонда Валерия Гергиева». — Ред.)
«Спектакли делают на коленке»
— Валерий Гергиев — мировая звезда. На Западе его любят.
— На Западе идиотов больше, чем у нас. Раз в десять. Там зритель купил билет и должен обязательно получить наслаждение. Раз хлопают — значит, все хорошо. Вот вам пример распиаренного артиста — Дмитрий Хворостовский. У него от природы голоса как такового нет! На записи он ложится очень хорошо. А в зале не звучит. Но в любых больших залах, таких как «Метрополитен», есть фон. Это такое свойство акустики. Когда поешь, не нужно напрягаться. Можно приколоть себе микрофончик, договориться со звукорежиссером — и сразу появляется голос. Мне рассказывали историю, как в Италии Хворостовский репетировал, дирижер его попросил дать голос в зал, петь громче. А Хворостовский не смог. Дирижер положил палочку и молча ушел. Правильно поставленный голос оперного певца пробивает оркестр в сто с лишним человек. Это школа. А у Хворостовского голос перегружен обертонами, он не идет в зал. Он так привык петь. И зачем ему что-то менять под старость лет?
— А как вам Анна Нетребко?
— Я помню Нетребко еще уборщицей, когда она приходила в театр, убирала партер. Потом поступила в консерваторию. Она не без способностей певица. Гениально поет оперетту. Ее роли — это роли субреток, в Нетребко есть природный шарм, свобода. Но, мне кажется, это не романтическая героиня с внутренним созерцанием. Не героиня «Травиаты». А она все рвется петь эти партии.
— Как вы оцениваете оперный репертуар Мариинки?
— Ставят оперы малоизвестные и сомнительные в вокальном качестве. Серьезную классику не берут, потому что она сложна. А берут, к примеру, Штрауса. Вокальный потенциал ужасный. А кто с артистами занимается? Гергиев все время в разъездах. Вот он говорит концертмейстеру что-то выучить с оркестром до своего возвращения. Потом приезжает, открывает партитуру за пять дней до премьеры — так было с «Саломеей» — понимает, что не готов. В итоге премьеру переносят. Вся прелесть музыки в репетиции! Мравинский сухо, скупо дирижировал, он не изображал из себя клоуна, не потел. Потому что оркестр чутко реагировал на него, все было сделано еще на репетиции. А теперь спектакли делаются на коленке, сырыми везутся на гастроли. Плевать, что потом выходят плохие отзывы. Как это было, к примеру, когда Гергиев повез в Англию «Кольцо Нибелунгов» Вагнера. В «Ла Скала» тоже опозорился, когда Верди дирижировал. Шесть газет с плохими рецензиями вышли.
— Вы скучаете по Мариинке? Ведь 40 лет отдано...
— Нет! Можно отравить каплей яда целое озеро. Пока там Гергиев, я порог этого театра не переступлю.
— У вас свой центр современного искусства. Кто вам помогает?
— У нас есть спонсор. Благодаря ему вот уже пять лет 60 артистов, вышедших на пенсию, получают по пять тысяч рублей в месяц. Я даже когда-то посылал Гергиеву письмо с просьбой выделять каждый месяц еще 100 тысяч рублей — ведь речь шла в том числе и об актерах Мариинского театра. Но ответа так и не дождался.
— Вы рассказываете о Гергиеве в Интернете. Выкладываете видеоролики. Зачем это вам?
— Если мне не нравится что-то, я об этом говорю. Другого способа борьбы, кроме как публично рассказывать обо всех безобразиях, творящихся в Мариинке, у меня нет.
Ирина Молчанова