"Кочевой" альбом
– Константин, "Шестой лесничий", безусловно, стал одним из главных музыкальных событий рок-сцены конца 80-х. А чем он важен лично вам?
– Прежде всего тем, что зафиксировал сложный, этапный момент моей жизни. 1988 год, когда писался этот альбом, вообще мог поменять в моей жизни все. Я был под следствием по делу о злостном хулиганстве (начавшемся с того, что Константин заступился за свою беременную жену, которую милиционеры не пропускали за кулисы на одном из концертов. – Прим. авт.), меня должны были посадить, и поэтому я должен был закончить этот альбом, чтобы на зоне начать писать следующий (улыбается).
– "Шестой лесничий" интересен еще тем, что был "кочевым", то есть записывался в разных городах Советского Союза.
– Жить завтрашним днем в тех условиях было невозможно. Требовалось как можно быстрее записаться. Поэтому мы двинулись вслед за передвижной студией звукозаписи "Тонваген", колесившей по стране и записывающей официальных артистов из разных городов. Артисты уходили домой, а под покровом ночи в этот вагончик к нашим друзьям-звукорежиссерам проникали мы и записывали наши песни.
– Каким вам вспоминается то время 20 лет спустя?
– Счастливым и беззаботным. Мы все были молодыми. А остальное – частности.
Я никуда не уходил
– Через три года после записи "Шестого лесничего" вы крестились и пришли в Церковь. Это произошло для вас не вдруг? Может, вы от чего-то спасались?
– Для меня этот шаг был закономерным и естественным. Я ни от чего не спасался. Хотя... Может быть, и спасался – от наркозависимости. Мне очень хотелось бросить, и благодаря Церкви я с этим завязал. А толчком была поездка в Иерусалим, которую нам организовал Стас Намин. Мы там сыграли концерт, неделю прожили в Иерусалиме, и под впечатлением от увиденного и почувствованного я приехал и крестился – в Москве, в храме Живоначальной Троицы в Останкино.
– То есть это был все-таки побег.
– Нет. Спасаться и бежать – это для меня разные понятия. Спасаться – это прикладывать максимум внутреннего ресурса, собственных усилий и прибегать к помощи свыше. Сам бы я не спасся, а при помощи более мощной силы – удалось. Но и я тоже прикладывал к этому максимум своих сил. Спасаться – это путь сопротивления, а бежать – это сдача.
– Когда рок-музыкант уходит в Церковь...
– ...Я никуда не уходил, я здесь.
– Хорошо, близко соприкасается с ней – для многих это выглядит странно. Может быть, есть что-то общее...
-...между рок-музыкантом и человеком верующим? Вера – это состояние души, рок-музыка – это тоже состояние души, ее полет. На этом сходство прекращается: рок-музыка – это средство производства, профессия, а вера – путь спасения. Но противоречия здесь нет: в любой профессии можно жить ради Бога, а можно и вопреки.
– А как относятся ваши музыканты к тому, что в Великий и Успенский посты "Алиса" не дает концертов?
– Это у музыкантов надо спросить. Но если бы они были сильно против, я бы об этом знал. Они все крещеные, все православные, они были такими и до знакомства со мной. Я никого не заставляю ничего делать. Но если я сказал, что не буду в это время играть концертов – без меня они играть не могут.
– В репертуаре "Алисы" после вашего прихода к вере появились такие песни, как "Рок-н-ролл крест", "Солнце-Иерусалим", "Крещение"... У вас есть примеры, когда старые фанаты группы, глядя на вас, повернулись лицом к Церкви?
– Вы знаете, это не полезно моей душе – думать о том, как – положительно или отрицательно – я воздействую на умы. И я этим анализом не занимаюсь.
– А были среди ваших старых друзей рок-музыкантов те, кто категорически не принял вашего православия?
– Я, видимо, из-за своей эгоцентричности вообще этим не озадачиваюсь. Наверное, это плохо, надо, может быть, больше объяснять. Но я так не люблю ничего объяснять, мне кажется, что достаточно песен, которые я пишу. А понял меня человек или не понял – это его личное дело. Я даю ему полную свободу – воспринимать меня таким, каким он хочет меня воспринимать. И никого обращать в свое мировоззрение не собираюсь, могу только делиться. А выводы делайте сами.
Деревенская работа не в тягость
– Как случилось, что вы в середине 90-х вдруг уехали из города в деревню?
– Да никуда я не уезжал. Просто в 1985 году я приехал к своему бас-гитаристу Пете Самойлову в деревню Саба на границе Псковской и Новгородской областей и мне очень понравилось это место. Я купил себе там участок земли, построил дом, избушку небольшую, и с тех пор живу там с апреля по ноябрь, а зимую в Москве. По сути, это моя дача. И я хотел бы жить там круглый год, но щажу жену.
– Константин, вы человек городской, а ведь жизнь в деревне – это масса тяжелой ручной повседневной работы...
– Вы знаете, это здесь, в городе, я по дому ничего делать не хочу. А в деревне делаю все с удовольствием. Я не могу объяснить, почему это так, но деревенская мелкая повседневная работа мне абсолютно не в тягость. Допустим, за водой съездить, дров наколоть – у нас печка. Надо было дровяник сколотить – сколотил. Когда я туда только переехал, то ничего не умел делать руками – сейчас умею все. Собрал весь нужный инструмент – бензопилы, бетономешалки, и у меня все работает. Когда есть инструмент, ты можешь сделать все, что хочешь.
– Только что на широкий экран вышел фильм о группе "Ласковый май". Вам не странно, не обидно, что никто не снимает кино о русском роке?
– Вы искренне думаете, что это меня тревожит?
– Вас не тревожит общественный вес того, чем вы занимаетесь?
– Меня тревожит, как прожить жизнь так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. А то, что наибольший общественный вес сегодня, к сожалению, имеют фантики, так это ваша, журналистов, печаль и ваша ответственность.
– Вы будете снимать юбилейный концерт на видео?
– Я не люблю видео. Я люблю театр, потому что театр близок к чуду. С поклонами чудо растворяется в воздухе и остается в сердцах. А видео – не более чем фиксация жизни, всегда плоская, убогая и не имеющая отношения к чуду. Поэтому я и фильмов о себе не снимаю, и жизнь свою на пленку не фиксирую, да и фотографироваться не люблю, хотя вынужден время от времени это делать.
– А ведь когда-то клип на песню "Аэробика" из "Шестого лесничего" снимал сам Константин Эрнст...
– Эрнст, тогда восторженный мальчик, в 89-м году попал к нам на концерт, где мы и познакомились. Он намеревался стать режиссером и начал меня донимать, что очень хочет снять клип. Я пошел ему навстречу. Клип он снял, но режиссером все равно не стал.
Российская газета