По жестокому стечению обстоятельств два крупнейших французских скрипача прошлого столетия погибли в авиакатастрофах - Жинетт Невё и Жак Тибо, причем с разницей в несколько лет. Но если Тибо был пожилым человеком, сделавшим множество записей (в том числе с такими великими мастерами, как Альфред Корто и Пабло Казальс), то Невё только-только начинала свой путь. После нее осталось не так уж много пластинок, однако все они показывают, насколько зрелым и сложившимся музыкантом была Жинетт еще за 15 лет до своей безвременной смерти.
Мало кто из великих скрипачей вызывает у меня такое же безусловное восхищение, как Невё. Уже на первых записях слышно ее великолепное, если не сказать совершенное, владение инструментом: красивейший звук, чистейшая, подобно родниковой воде, интонация, тончайшее вибрато, которое, с одной стороны, очень осязаемо, а с другой - настолько искусно вплетено в ткань музыкального повествования, что ты, ощущая его воздействие, совершенно не осознаешь, что это вибрато! Оно есть, но его будто бы и нет.
Жинетт исповедовала очень нежный, ненасильственный подход к инструменту. В камерной лирике она достигала заоблачных откровений, покоряя интимностью своих переживаний, но при этом ни на секунду не утрачивая самоконтроля. Пожалуй, именно последнее качество ее игры - сдержанность, внутри которой жила мощнейшая страсть - обессмертило ее записи. Во времена, когда Невё начинала свою карьеру (начало 30-х годов прошлого века), в репертуар скрипачей обязательно входили многочисленные миниатюры, которые никак не могли претендовать на откровения Бетховена, Брамса, Франка и других титанов. Однако эти невзыскательные вещицы нередко были основаны на ярких мелодиях, а потому легко запоминались слушателями. Записываться Жинетт начала именно с них - и что меня поразило, когда я стал слушать ее первые записи, - та вдумчивость и внутренняя собранность, с которыми она исполняла эти пьесы, превращавшиеся благодаря ее скрипке в полноценно глубокие произведения. Таковы, например, четыре пьесы Йозефа Сука для скрипки и фортепиано или переложенная для этих же инструментов Мелодия К. Глюка. В таких миниатюрах, как Танец М. Де Фальи, она, помимо тонкого вкуса и нежного лиризма, демонстрирует изысканное и при этом слегка озорное чувство юмора, которое вызывает у слушателя непроизвольную улыбку. (А ведь когда она записала этот Танец, ей было всего 17 лет.)
У меня Невё прежде всего ассоциируется с французской музыкой. Первой ее записью, которой я был покорен, стала Скрипичная соната Дебюсси, сыгранная ею вместе с братом-пианистом Жаном Невё (он погиб вместе с сестрой). Хотя Жан не достиг таких высот, как Бела Барток, игравший с Жозефом Сигети, он обеспечил достойное сопровождение Жинетт, которая сразу же поразила меня точными попаданиями в трудно уловимые настроения этой загадочной сонаты - от утонченной, подлинно французской поэтичности до изощренного, водящего за нос юмора. Позже я услышал и некоторые произведения Шоссона и Равеля, которые были столь же блестяще исполнены ею. Кстати, Невё записала и редко играемую Скрипичную сонату Рихарда Штраусса, настоящий шедевр романтической камерной музыки.
Из монументальной крупной формы Невё успела оставить записи Концертов Бетховена, Брамса и Сибелиуса, которые высоко ценятся знатоками. И все же, отдавая несомненное должное ее мастерству, я должен сказать, что она мне ближе в камерной музыке, где доверительная манера ее игры вызывает, пожалуй, наиболее сильный отклик. В Бетховене, Брамсе и Сибелиусе ей, на мой взгляд, не хватает масштабности, широты дыхания, высоты философского полета. Однако она была совсем молода, когда осуществила эти записи, и, вполне возможно, мы могли бы получить шедевры, сыграй она все эти произведения в более зрелом возрасте.
Особый, чарующий голос скрипки, рассказывающий удивительную историю. Историю, исполненную неземной печали и внутренней красоты. Историю Жинетт Невё.
Текст: Виталий Петров
Российская газета