Current 93 «Я не понимаю, что такое богохульство. Бога не волнуют такие вещи»

В Москву в очередной раз едет английская группа Current 93 — одни из изобретателей жанра дарк-фолк, которые год за годом дают в России грандиозные концерты. «Афиша» поговорила с лидером Current 93 Дэвидом Тибетом о фильме «Блондинка в законе», Достоевском и видео с котиками.

В каком-то смысле Дэвид Тибет и есть Current 93 — несмотря на то что музыку ему помогает делать множество людей, именно он участвует во всех без исключения записях и концертах группы


— «Афиша» впервые брала у вас интервью шесть лет назад, тогда Максим Семеляк приезжал к вам домой. Я читал, что он подарил вам советскую пластинку с радиопьесой по «Алисе в стране чудес». Мне всегда было ужасно любопытно узнать — вы ее послушали?


— А, Максим, да, я его помню! Вы с ним знакомы? Передайте ему привет — милейший парень. Это было последнее интервью, которое я давал в том доме, потом переехал в Гастингс. Пластинку тоже помню: старая «Мелодия», двойной альбом с такой раскладывающейся обложкой. Я послушал, да, это было очень необычно и странно — ну потому что на русском языке, экзотика, сами понимаете. Она у меня до сих пор лежит где-то в подвале.


— А к оригиналу вы как относитесь, кэрролловской «Алисе»?


— Одна из моих любимых книг. И «Алиса в Зазеркалье», разумеется, тоже. Волшебные, необыкновенные книги. Даже не представляю, насколько сумасшедшими они должны были казаться в свое время. Они на меня очень сильно повлияли — ну как и на любого, кто «Алису» читал. Я всегда любил викторианскую детскую литературу. Например, знаете Джорджа МакДональда? Я обожаю его роман «Лилит». Он, кстати, жил в Гастингсе, неподалеку от меня. Я иногда прогуливаюсь мимо его дома, там висит такая синяя табличка, на которой написано «Дом Джорджа МакДональда».


— Мне всегда казалось, что «Алисе» не хватает какой-то детской невинности, очень уж мозговые книги.


— Я понимаю, о чем вы. Доджсон (реальная фамилия Льюиса Кэрролла. — Прим. ред.) был странным, незаурядным человеком — мне кажется, он пытался таким образом понять детей. Конечно, это совсем не детские книги, хоть они и задумывались как детские. Но в то время вообще было парадоксальное отношение к детям: с одной стороны, покровительственное, с другой — мол, не шумите, проявляйте уважение; все было очень строго. Тогда дети воспринимались как маленькие взрослые. Сейчас этого не хватает.


— Как вы думаете, в вашей музыке, в Current 93 есть невинность?


— Я думаю, что она вся невинная. Я не циник, я люблю мир, людей, которые в нем живут. Взять, например, альбом «All the Pretty Little Horses» — он вообще о нас как детях. Я довольно часто использовал записи звуков с детских площадок, какие-то стишки, сказки. Всегда пытался сохранить детский взгляд на мир. Когда ты ребенок, тебя ничто не оставляет равнодушным. Все кажется красивым, страшным, интересным. Детей легко испугать, легко сделать счастливыми. Конечно, иногда я лежу в кровати вечерами и начинаю чувствовать цинизм или гнев по отношению к кому-то или чему-то, но потом я вспоминаю, что сказал Иисус: «Если не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». Мы в Current 93 прекрасно понимаем, чем занимаемся, иногда с насмешкой к себе относимся, можем над собой пошутить — но все равно наша музыка остается невинной.


— Некоторым людям кажется, что для того, чтобы по-настоящему понять Current 93, нужно разбираться еще во всяких дополнительных штуках — тибетском буддизме, кроулианстве, христианских мистиках и так далее. Будто бы ваше творчество — шифр, который нужно разгадать. Что вы об этом думаете?


— Надеюсь, что это не так, потому что даже я сам во всем этом не разбираюсь! Current 93 энциклопедичны в том смысле, что я пою о своих интересах, о вещах, которые меня трогают. Да, у меня полно отсылок к поэзии, религии, книгам, морским конькам, кошкам — все это вызывает у меня энтузиазм. Но вам не нужно интересовать тем же, чем интересуюсь я. Так же, как не нужно досконально знать историю Англии, чтобы полюбить Шекспира, так же, как не нужно разбираться в российской политике XIX века, чтобы оценить Достоевского. Конечно, я не сравниваю, себя с Шекспиром и Достоевским, но почему мы читаем Достоевского? Почему мы слушаем Current 93? Они нас трогают, волнуют, вот и все. А иначе где бы проходила граница? Может быть, вы не только должны знать все про буддизм, но и любить ту же еду, что и я? Единственное, что нужно, — быть открытым. Когда ты читаешь, слушаешь то, что делают другие люди, ты должен быть открыт тому, как они видят мир. Это не значит, что я хочу объяснить вам, как жить. Я ничего не навязываю. Многие вещи, которые я сочиняю, просто приходят ко мне, транслируются через трещину в голове. Они втекают в меня в виде изображений, цветов, слов. Я просто записываю то, что мне дают. Я даже не вношу каких-то особых исправлений — на некоторых альбомах вообще нет никакой редактуры текстов с моей стороны. Для меня нет разницы между творчеством и жизнью. В конце концов, все, чем Current 93 когда-либо были — это я; песни человека, который просто рассказывает о себе, о том, что он видит вокруг, и о том, как на него это действует.


— Меня еще всегда поражало, что находятся люди, которые считают, что Current 93 — сплошная насмешка, ирония, такая постмодернистская шутка. Знаете таких?


— Серьезно? Никогда не сталкивался с такими людьми. (Смеется.) Многим невдомек, что у меня тоже есть чувство юмора. Они слишком серьезно ко всему относятся. Например, иногда люди подходят ко мне и говорят: «Все, что вы поете о своей вере и Иисусе, — издевательство, потому что вы — телемит». В Current 93 нет издевательства или иронии. Все, что я пишу, говорю — это правда как я ее вижу. Никто из моих друзей, из людей, с которыми я работаю, не скажет, что Current 93 — это насмешка. Если это шутка, то какая-то очень уж затянувшаяся: мы ведь уже почти 30 лет играем. Может быть, если я умру сегодня, на моей могиле напишут: «Дэвид Тибет. 29 лет иронизировал».


— Помню, когда вы играли в Москве в 2008-м, ходил слух, что те два концерта должны были стать последними для Current 93. Вы правда об этом думали? Вы могли бы взять и перестать играть?


— Мог бы. Но вот вы могли бы перестать брать интервью или пить квас? Конечно, я мог бы — глупо было бы говорить, что я никогда не перестану давать концерты, подразумевалось бы, что я буду их играть и после смерти. С другой стороны, некоторые группы так делают. Например, на разогреве у Guns ’N Roses в Лондоне будут выступать Thin Lizzy. Два основных участника Thin Lizzy — Гэри Мур и Фил Линнот — мертвы, а группа все равно играет. Я молю Господа о том, чтобы никогда не потерять свой энтузиазм, не перестать восхищаться тем, что делают другие люди. Я все время ищу новые впечатления, новые способы постичь Бога. Понимаю, звучит претенциозно, но что поделаешь. Я считаю, что все, чем занимаются люди, — это так или иначе попытка понять, что у Бога на уме и на душе. Если я когда-нибудь зачерствею, начну ходит по кругу, тогда я брошу делать то, что делаю. Как Status Quo. Я обожаю Status Quo, у меня есть почти всех их альбомы. Но они всегда делали одно и тоже — я бы так не смог. «Blue for You» — последний их великий альбом, после него все уже было не то. У меня сейчас одна проблема — нехватка времени. Я играю музыку, рисую картины, учу коптский, собираюсь учить шумерский и аккадский, издаю книги, диски — и почти всем этим занимаюсь в одиночку. Пару месяцев назад я нанял менеджера, но времени все равно не хватает. У меня всегда примерно 30 проектов, многие из которых, к сожалению, я никогда не доведу до конца.


— Визуальная составляющая всегда играла для Current 93 важную роль. Я так понимаю, вы в последнее время очень сконцентрированы на живописи — у вас, например, недавно прошла выставка в Нью-Йорке.


— Меня всегда интересовала живопись. Не скажу при этом, что у меня очень много любимых художников. Современных уж точно совсем мало: в XX веке я люблю Луиса Уэйна, Алистера Кроули и художницу-медиума Мэдж Гилл. Кроме них я люблю религиозное искусство: Эль Греко, Уилльяма Блейка, Кватроченто, русские и коптские иконы. Все ранние обложки Current 93 делал Стивен Стейплтон, который, по-моему, непризнанный гений. Со временем я стал пробовать рисовать сам. Меня никто не учил, но, с другой стороны, на музыкальных инструментах я тоже никогда не учился играть. Сейчас мне интересно совместить музыку с живописью. Я работаю над инсталляцией, в которой к каждой скульптуре и картине будет написана своя песня.


— Я читал у вас на сайте, что вы собираетесь переиздавать весь бэк-каталог на виниле. И вы искали человека, который 20 лет назад купил у вас фотографию с обложки «Swastikas for Noddy»…


— Мы его, кстати, так и не нашли. Это ведь не вы?


— Нет, к сожалению. Я к чему — у вас какие вообще отношения с поклонниками? Мне кажется, что люди, которые активно собирают ваши диски, должны быть безумцами, — у вас столько всего издано!


— Я их понимаю, знаете, ведь я сам такой же. Взять Ширли Коллинз, например. Она мой друг, но в то же время — музыкант, которого я собираю, как одержимый. У меня есть каждая ее пластинка в нескольких вариантах. Каждый раз, когда я хожу к ней в гости, я прошу ее что-нибудь подписать. Более того, в какой-то момент она подарила мне всю свою коллекцию музыки, так я и ее заставил ее подписать. С книгами у меня то же самое: например, граф Стенбок, чьи книги я переиздаю. Его книги — большая редкость, а у меня каждой по несколько копий, потому что они по-разному подписаны. И если вдруг объявится какая-нибудь его книга с подписью, какой у меня еще нет, — я куплю! Так что, наверное, фанаты Current 93 похожи в этом смысле на меня. Что логично: если они на меня похожи, им должно нравиться то, что я делаю.


— А с кем-нибудь из них вы знакомы лично?


— Некоторые из них даже мои хорошие друзья, Хосе Пачеко, например. У него коллекция Current 93 получше, чем у меня! Я в какой-то момент сдался, потому что выходили всякие пиратские диски и бутлеги, которые я не мог достать. Например, в Польше выходила наша музыка на дискетах, у меня их нет, а у Пачеко есть. Кончилось все тем, что он стал помогать группе — составлять компиляции, например. А вообще я даже на фейсбуке всем стараюсь отвечать. Мне, конечно, очень много людей пишет, но я отвечаю по мере сил. Меня воодушевляет их энтузиазм. Не потому что это тешит мое эго, а потому что они такие же, как я.


— Когда несколько лет назад лейбл «Союз» издавал диски Current 93 в России, вы настояли на том, чтобы текст на коробке — названия песен, альбома, и так далее — был переведен на русский. Почему?


— Я люблю Россию, люблю русских людей, алфавит, литературу. Мне говорили, что некоторые вещи были переведены не совсем точно, но, к сожалению, я не знаю русского, поэтому не мог за этим проследить. Но мне показалось, что это будет уважительно, — русский релиз, русский язык. Разве нет? Вам это показалось глупым?


— Нет, но выглядело необычно.


— Хм. Странно, я думал, это будет достаточно очевидно. Например, если мы будем издаваться в Израиле, я хотел бы, чтобы текст был на иврите.


— У вас во многих песнях присутствует такое ощущение, будто бы вы по чему-то скучаете, вам чего-то или кого-то недостает. По чему вы ностальгируете?


— И по людям, и по местам, и по времени. Есть друзья, по которым я ужасно скучаю — Джон Бэланс или Долли Коллинз. Вообще, я думаю, это все связано с тем, что я родился и рос в Малайзии. Мне там очень нравилось, а потом родители в одночасье отправили меня в Англию в очень, очень, очень плохую школу, где со мной ужасно обращались. Я не виню своих родителей, но Малайзия была для меня раем, а потом этот рай у меня неожиданно отняли — и поместили в место, где происходило много жутких вещей. Кроме того, я еще испытываю тоску по потерянному дому, которая есть у всех людей. Этот потерянный дом, разумеется, — Господь. Мне кажется, это вообще свойственно английской культуре. Что-то подобное есть и у русских, в вашей литературе, — такая тяжелая меланхолия. У Достоевского, Толстого, Гоголя. Такое сумеречное чувство, которое проходит через все их книги.


— Да, я понимаю, о чем вы. Кажется, что-то такое есть у всех ваших любимых писателей — от Артура Мейчена до Джона Мильтона.


— Причем мне кажется, что в какой-нибудь французской или итальянской литературе такого нет, у них свой вкус. Вы не зря про Джона Мильтона сказали, неспроста же «Потерянный рай» — моя любимая книга. Даже название. Мильтон мог бы придумать одно только название, не писать книгу, и это все равно была бы одна из моих любимых книг. А взять того же Луиса Уэйна — это же тоже потерянный рай. Детская литература — потерянный рай. Current 93 — потерянный рай. Но у этого есть обратная сторона: рай будет обретен снова. Мы потеряли рай, но мы туда вернемся.


— Ключевой чертой для Current 93 является репетитивность в музыке и в словах; вы часто повторяете строчки в песнях, ваши песни по большей части строятся вокруг одного простого хода. Откуда это пошло?


— Дело в том, что музыка, которую я люблю, по большей части очень простая. Григорианские хоралы, например, строятся на повторах. Детские стишки, песенки — простота, повторы. Колыбельные — то же самое. Глэм-рок 70-х, Judas Priest, T. Rex, Sweet — простота, повторение. Мне не нравится сложная, атональная музыка, импровизация. Мне нравятся простые, сильные мелодии, более того, мои тексты с ними обычно очень хорошо сочетаются. С фильмами у меня так же. Я не люблю сложные фильмы, я очень быстро теряю интерес. Больше всего я ненавижу артхаусное кино. Если что-то в этом мире и сводит меня с ума, так это, бл…дь, артхаусные фильмы. Все мои друзья смеются надо мной из-за этого. Типа я читаю сложные книги, и люди думают, что я интеллектуал, бла-бла-бла… А потом, когда мы собираемся смотреть кино, я беру DVD и говорю: «Давайте посмотрим «Блондинку в законе!» Тогда друзья говорят мне: «Дэвид, ты смотрел «Блондинку в законе» уже пять раз, уж наверняка ты ее знаешь досконально!» А дело-то в том, что у меня есть такая странная проблема — я часто путаюсь, когда смотрю кино. Например, если героиня в фильме переодевается или, хуже того, меняет прическу или цвет волос, — я думаю, что это уже другой человек. Люди не любят ходить со мной в кино, потому что посередине фильма я спрашиваю: «А это кто?» Как-то раз я смотрел фильм, там была сцена, где мужчина занимался со своей женой любовью. Они выглядели так, как будто очень любят друг друга. Потом, через пару минут была монтажная склейка, я повернулся к своему соседу и сказал: «Какой кошмар! Этот парень говорил своей жене, что любит ее, а теперь в постели с другой женщиной, а его жена только что ушла!» Оказалось, что это та же самая женщина, просто она сходила в душ, у нее были мокрые волосы, на ней было надето что-то другое. А я запутался. Поэтому я не люблю джаз. Знаете, иногда заходишь в кафе, а там играет какой-нибудь джаз. Я ухожу через час и я не уверен, это та же самая песня играет или другая. Или это та же самая песня, просто они поставили ее заново? Весь джаз для меня — как одна длинная песня.


— У вас когда-нибудь были проблемы с католической церковью из-за вашей музыки?


— Не было. Но я не совсем католик, меня скорее интересует католицизм. Я редко хожу в церковь, несколько раз в год. То есть я католик, но одновременно и много кто еще. У меня никогда не было проблем с церковью. Ни у меня, ни у кого из группы, ни у моих друзей никогда не было проблем с церковью или с какими-то религиозными организациями. Я знаю, вы меня хотите спросить про Pussy Riot, да?


— Вы угадали. Ну и про то, как церковь и искусство вообще могут взаимодействовать.


— Ну тут все просто. Я читал про них в газетах, то, что с ними произошло, — полное безумие. Они очень смелые женщины, и то, как церковь себя ведет, — это позор. Но церковь как институт, как организация, далека от Христа. Католическая, православная, англиканская — любая. Конечно, это не значит, что все люди в церкви — плохие; наоборот, когда они делают хорошие вещи — кормят бедных, лечат больных, — это и есть Господь в действии. Когда же церковь объединяется с властью, это против Бога. Вот и все. Я не понимаю, что такое богохульство. Бога не волнуют такие вещи, они не наносят ему вреда. Так что даже если мы находим что-то глупым, плохо сделанным, оскорбительным, — это наша проблема.


— Вы смотрите видео с котиками в интернете?


— Конечно! Но только те, которые мне друзья присылают. У самого у меня нет времени их искать. Я люблю их. Я люблю все, что связано с кошками. Кроме разве что того, что они умирают. Но в то же время это просто смерть — а значит, мы с ними еще увидимся. Когда обретем свой потерянный рай.

Текст: Григорий Пророков

Афиша

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе