Виталий МАНСКИЙ: «Почему эта система так боится реальности?»

Один из ведущих отечественных режиссеров неигрового кино, президент «Артдокфеста», — о грядущем фестивале, корейском кино и прорывах в документалистике — Безусловно, главная тема нашего разговора — пятый фестиваль неформатного авторского документального кино, но не могу не спросить тебя о твоей нынешней работе. Ты снимаешь в удивительной стране, Северной Корее…

— Страна, действительно, необычная. Побывав в ней, понял еще меньше, чем понимал до поездки. Я лишь на подступах к постижению.


— Значит, эти съемки — внутреннее путешествие?


— Нет, в каком-то смысле фильм призван возместить дефицит в Корее документального кино о жизни простых людей.


— Решаешь проблемы корейской кинематографии?


— В какой-то степени. Мой фильм «Родина или смерть» оказался важным свидетельством уникального, неповторимого периода жизни Кубы. Финала социалистической эпохи времени Фиделя и девиза «Patria o muerte». И в Северной Корее надеюсь снять кино о повседневной жизни северокорейского общества через одну семью. Подобного жанра там не существует. Можно снимать кино о великих людях и героических событиях...


— Да, там все герои труда, бойцы идеологического фронта…


— Помнишь, в советском документальном кино помимо героики существовало пространство личного. В фильме «Наша мама — герой» Обуховича знатная ударница приходила домой, снимала с опухших ног сапоги и… начинала плакать. Хочу это «личное» вытянуть. Смотрит мир с недоумением на толпы убивающихся из-за кончины вождя. Но толпа состоит из конкретных людей. Какова мотивация горя отдельного человека?


— Можно ли сказать, что от фильма к фильму ты пытаешься для себя самого открыть смысл, целеполагание неигрового кино?


— Документальное кино — мой способ жизни. С каждым фильмом проживаю новую жизнь. Многие работы начинались просто с моего любопытства. Умом понимаю: если интересно мне — может, еще кому-то?


— Есть такая точка зрения: мол, Манский ищет «жареные», конъюнктурные, полузапретные темы, как «Девственность», «Тату», «Далай-лама», Куба, Корея… А попробуй сними про Иваниваныча.


— Соглашусь — действительно увлекаюсь острыми сюжетами, порой это элемент азарта. Вот «Тату», да, жареная тема, за ними гонялась мировая пресса… Или Далай-лама… Но ведь уже были фильмы о «Тату» и Далай-ламе, а особый интерес вызвали мои работы, потому что я максимально делюсь со зрителем тем, что открылось мне. Придя в дом, я должен найти секретную комнату, заглянуть в шкаф и познакомиться с обнаруженным в нем скелетом.


— Расскажи по «секретные комнаты» предстоящего «Артдокфеста».


— К сожалению, слова фестивальных менеджеров потеряли ценность. Все, как заклинание, твердят о потрясающих программах. На фестивале 150 картин. В конкурсе 21. Но веришь ли, могу пальцем ткнуть в любую конкурсную работу — и сказать, что это выдающаяся картина. Такой год.


— Подожди, вот пришел зритель, увидел в программе 150 картин. Ну не может же он все их посмотреть. Ты ставишь зрителя в сложное положение.


— Напротив, в самое комфортное. Я говорю честно: «Если хотите прийти на один фильм — не приходите. На наш фестиваль нужно прийти в 12 дня и уйти в 12 ночи». Хотя бы однажды пройти через фестивальные программы, идущие в пяти залах.


— У вас есть абонемент на день — 350 рублей, есть «сквозной» на все дни.


— Да я сейчас не про экономику, про возможность не только увидеть отражение мира, но окунуться в иное пространство, которое тебя взволнует, просто начинаешь себя иначе ощущать. На один день из мира имитации шагнуть в мир образный, но основанный на действительности.


— Кино про сегодня, про нас?


— А еще про нас таких, какими мы были и могли бы быть.


— Спрошу иначе. Какими фильмами как фестивальный менеджер ты гордишься?


— С нетерпением жду показа литовского фильма «Лиза, домой!». Когда я встретился с его режиссером Оксаной Бурой, незаметно полез смотреть запись в мобильнике — может, что перепутал. Отважный фильм — погружение в судьбу реальных людей. А на встречу пришла марсианка, которая могла бы снять кино о Кафке. Картина потрясает симбиозом высокого пафоса и брутальной документальности, какой-то док-рэп.

 

«Лиза, домой!»


Или фильм «Кровь» Алины Рудницкой, который мы караулили с начала съемок. По российской провинции ездит передвижной донорский пункт. Выкупают кровь у населения, иногда последнюю в прямом смысле слова. Все буднично, без пафоса, политических аллюзий, обвинительных проповедей. Но сидишь — и не веришь глазам своим: женщины, которые собирают кровь, одинокие надломленные тетки с трагическими судьбами, за время картины превращаются…

«Кровь»


— В вампиров?


— Вот это уже решать зрителю. Саму же историю можно сравнить с «Одним днем Ивана Денисовича» или Гоголем. За картину дрались крупнейшие документальные кинофорумы.


— У вас в программе премьера новой работы Марины Разбежкиной «Оптическая ось» — философское размышление о переменах, которые произошли с соотечественниками за сто лет.

 

«Оптическая ось»


— Да, Марина не часто снимает. Это кино — эмоциональный сравнительный анализ далекого прошлого и глубокого настоящего. Через эту несуществующую ось, линзу, преломляющую привычный взгляд, создающую уникальную аберрацию времени. В картине есть длинные эпизоды. Но ее смотреть столь увлекательно, будто это процесс медитации. Половина конкурса — фильмы, снятые в разных странах, мы принимаем работы, снятые на русском языке. Есть фильмы и из бывших республик, Прибалтики. Трогательная работа Зои Котович «Белый танец». Казалось бы, столько было картин о выходящих из молодости женщин. Но режиссер снимает о своих сверстницах удивительно тонкую, прозрачную картину. Или молодая литовка Лиза Лизюте отправляется в маленький белорусский город, живущий сбытом мягкой игрушки. Она просто вышла на станции и пошла к людям, которые живут отнюдь не игрушечной жизнью. Набивают опилками собственной жизни эти пушистые существа, призванные радовать уезжающих в голубые дали пассажиров проходящих поездов.


— А израильские «Суперженщины». Вроде про работу кассирш в продовольственном магазине. Проза прозой.


— Я видел, как эту картину смотрел тысячеместный зал в Лейпциге. Представь себе сдержанного европейского зрителя, не падкого на эмоции. Рыдания в голос. Эти тетки пробивают бетонные стены.


— В Риме на фильме Алены Полуниной «Непал форева» итальянцы хохотали над приключениями русских коммунистов громче наших. В вашей программе есть эта картина?


— Непременно. Я был изумлен, прочитав в интернете, как программный директор крупного российского фестиваля документального кино поздравляет Алену с премией в Риме: «Хорошо, что картину, которую мы не отобрали, хотя бы в Риме наградили». Как можно отечественному смотру не взять картину Полуниной, если она у тебя была в отборе?


— Но уже при отборе среди фильмов наверняка у тебя возникают свои предпочтения.

— Признаюсь, у меня всегда был один, максимум два фильма, за которые я тайно переживал. А у нас только три приза — и точка. В этом году я болею за пять фильмов, каждому из которых хотел бы дать Гран-при. В прошлом году моему любимому фильму, снятому Дарденном, «Лето с Антоном» — о мальчике, отправленном бабушкой в спортивно-военный лагерь.

Парадокс в том, что «Артодкфест» не только премьерная площадка для большинства картин, но часто и последний показ картины в стране. Даже наши обладатели Гран-при с трудом пробиваются на другие российские фестивали. Многие работы фильмы лишены и этого шанса. Как, например, «Путинские игры». Немецкая картина канала Arte — права на ее показ приобрели десятки стран мира — рассказывает о подготовке к Олимпийским играм.


Кадр из фильма «Путинские игры»

— Продюсер фильма Симона Бауманн говорила, что российские власти пытались выкупить фильм, чтобы заблокировать его показ.

— Но эта картина оказалась единственной лентой, рассказывающей о стране, готовящейся к Олимпийским играм. Больше фильмов мы не нашли, за исключением шестиминутной зарисовки о женщине, через дом которой прошла олимпийская трасса. Есть еще телевизионная работа, выдержанная в патриотических тонах, но и ей телеканал-заказчик отказал в эфире.

— Как сказано в фильме «Трудно быть богом» — «за недостаточную восторженность». Между тем «Артдокфест» зарекомендовал себя фестивалем чрезвычайной храбрости. Фильмы про движение «Наши», про Ходорковского, «Революция, которой не было» о нацболах. Эти показы вызывали нарекания, скандалы, были на грани срыва. У тебя есть свои пределы дозволенного?

— Конечно. Мой предел — художественное достоинство фильма. Я показал бы и фильмы Андрея Некрасова о взрывах домов, о российско-грузинской войне… если бы они были сделаны талантлив, живо, вне дидактики. Может, после этого закрыли бы фестиваль, но я бы это сделал. Мы ищем не публицистических высказываний, а картины художественно качественные.

— Руководствуясь критериями вне идеологических пределов, ты еще удивляешься, почему у «Минкульта» фестиваль не в рядах особо поощряемых?

— Да, удивляюсь, ведь даже выборы, подвергшиеся сомнению, показали, что в стране есть внушительный процент людей, думающих иначе. Эти миллионы людей тоже граждане Российский Федерации. Не понимаю, отчего они лишены права на мировоззрение, на кино, в котором это мировоззрение выражено. По количеству и качеству программ, которые мы готовим, наш фестиваль должен получать как минимум в 10 раз больше, чем «Лучезарный ангел», попечителем которого является патриарх и жена премьер-министра. «…Ангел» только от правительства Москвы получает примерно 15 миллионов рублей. Мы — в разы меньше. В этом и заключается экономическая дискриминация.

— Обидно: показали кино на «Артдоке», и больше никто его не увидит в этой стране. Но ведь сегодня наконец-то начинает уменьшаться дистанция между документалистикой и зрителем. Собственно, во многом ты и начал движение «навстречу», приучая зрителей покупать билеты, смотреть на большом экране неигровое кино. Сейчас мы разговариваем с тобой в «Центре документального кино», в котором не только фестивальные показы, но и постоянный репертуар. Что делать, чтобы эта коммуникация с кино, которое заслуживает подчас большего внимания, чем игровое, продолжалась?

— Думаю, что документальное кино находится в огромной зависимости от климата в стране. Удивительным образом в игровом кино — сейчас скажу то, чего до конца сам не понимаю, — почему в игровом кино могут даже сериалы сниматься по Шаламову и Гроссману, а в документалистике подобная вседозволенность невозможна? Почему система готова потесниться в пространстве вымысла, игры, а реальности так боится? Она для системы опасна и разрушительна? Ну не берут наши фильмы телеканалы. Я думаю, ну отчего бы не показать? По каналу «Россия» показать «Кровь», допустим, — это же кино русского режиссера о России. Но с другой стороны, понимаю… Знаешь, есть такие реагенты, опустишь в воду на миг и происходит химическая реакция… Если в наше пространство ирреальности впустить молекулу правды, просто изменится химический состав всего пространства.

— Да ты идеалист.

— А ты представь зрителя, который посмотрел программу «Вести», посмеялся с Петросяном, потом — «Кровь», потом Стас Михайлов… «Кровь» изменит «оптический прицел» на все, что было «до» и будет «после», на все, во что вколочено государством столько средств, сил, энергии. «Кровь» все растворит. Ты не согласна? Но попробуй в кривое зеркало вставить маленький фрагмент настоящего — кривое лопнет…


Фестиваль пройдет в кинотеатре «Художественный» с 30 ноября по 9 декабря
Новая газета
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе