Компромисса не будет

Валерия Гай Германика о своем новом фильме «Да и да», страхе перед премьерой и гипертрофированном зрении   
Тридцатилетняя, но уже знаменитая Валерия Гай Германика получила на 36-м Московском международном фестивале «Серебряного Георгия» за лучшую режиссуру в фильме «Да и да». История любви учительницы к художнику многих восхитила, других возмутила, но мало кого оставила равнодушным; кроме приза от основного жюри ей достался еще и приз международной критики ФИПРЕССИ. 

На следующий день после фестиваля картина вышла в сверхкороткий прокат в нескольких кинотеатрах, чтобы успеть до 1 июля, дня вступления в силу закона о запрете мата в искусстве. После этого режиссер встретилась с обозревателем «Пятницы». — Наверное, это впервые: Германика — настоящая звезда. Пусть и не в Каннах, а на ММКФ, и все равно это впечатляет. Фотосессии, автографы, все атрибуты славы. Как с этим жить — комфортно или нет? — Я еще не успела понять, только пришла в себя. Пресс-показ, премьера, награждение, еще одна премьера, короткий прокат: танцы, феерия и буйство красок! Меня после этого вытащили в офис и не отпускали, пока я не сделаю работу, а я сейчас заканчиваю четырехсерийный фильм для телевидения. Работа спасает, не дает уходить в пароксизмы страсти по поводу успеха. — Такая публичная жизнь для, как я понимаю, интроверта должна быть серьезной переменой участи. Невзирая на репутацию эпатажной скандалистки, которая все время норовит своими фильмами кому-то плюнуть в лицо. — Вот эта реакция — самая для меня удивительная и непредсказуемая. Я читала отзывы первые сутки: да, пишут, что я эпатажная, плюю в кого-то… Если б они видели, как я сижу на полу перед премьерой, трясусь, как заяц! — А перед съемками? — Нет, они у меня всегда гладко проходят. Это же мое хозяйство, закрытый клуб. Там моя киносемья, и я не парюсь. А вот если меня зовут в театр, мне страшно. Я не могу на сцене собрать художественное пространство. В кино — по-другому. У нас на съемочной площадке очень весело, и я всегда кристально четко понимаю, что происходит. Объяснить это не могу, но, снимая кино, слышу каждый звук и вижу каждую деталь. Ну а после завершения съемок стараюсь в монтажной появляться как можно реже — хотя наш монтажер Ваня Лебедев хочет, чтобы я приходила чаще, давала какие-то рекомендации. У меня начинается отстранение от фильма. Я должна его забыть и снова увидеть, уже со стороны. Иначе никогда ничего не отрежу оттуда и буду страдать. — В «Да и да» придумано огромное количество всего: и крутящаяся камера, и разные цвета, в которые вдруг окрашивается пространство. Вас не смущает художест­вен­ный риск? — Все эти вещи вообще не казались мне рискованными. Наоборот: я придумала, так здорово, вау! Я Севе Каптуру, оператору, дала задание: мы смотрим на мир глазами художника. А потом героиня смотрит его глазами, и ее художественные видения становятся уже кошмаром. Я же сама так вижу мир — и это гипертрофированное зрение. Для меня любая ситуация — это гипербола. Фантазия работает, дорисовывает реальность, и сценарий меняется… А человек стоит напротив тебя и понятия об этом не имеет. Мы специально сгущали краски. Мы еще в «Кратком курсе счастливой жизни» так по­ступали, окрашивали пространство в разные цвета. Тут мне хотелось, чтобы цвета все время менялись и двигались, — и Сева сделал фильтры в специальной печке, а еще придумал механизм, чтобы камера крутилась. — Кажется со стороны, что в «Да и да» много автобиографического. Это так? — Мой сценарист Сандрик Родионов писал про реальных людей, которых он знает. Но когда он мне это рассказал, я закричала: «Так это же моя история, я знаю этих людей!» Других, конечно. Я взяла этих персонажей, девочку и мальчика, и получилось то, что получилось. Играли они, конечно, не меня. Я была как бы над ними в тот момент, когда делала кино. Я знала, про какое чувство это снимала. — Про любовь, это ясно. — Уже не знаю, любовь или нет. Я снимала про то, что сама переживала. Хотелось задержать это на территории своего, типа, творчества. Жалко было забывать. В жизни прошло, а в кино — осталось. Это очень артхаусно — так почувствовать. Это эксклюзив, это круто. — Актеры Агния Кузнецова и Саша Горчилин что-то свое принесли в историю? — Они свое ремесло туда принесли, потому что не всякий сможет так сыграть, так довериться, так окунуться в твою атмосферу. Я сидела с рацией и давала им указания. Вплоть до сцены любви: «Перевернись, руку положи сюда, поверни голову назад, а сейчас поцелуй его». Я точно знала, что надо делать, там практически не было импровизации. Мы репетировали каждое движение, чтобы все было так, как я придумала. — Обе эротические сцены в фильме удивительные. Большая редкость для россий­ского кино. — Спасибо, я прямо старалась. Снимала первую сцену дня три, еще раз переснимала — мне не понравился свет за окном. Потом только на цветокоррекции ее дожала, и получилось то, что нужно. — Эротика — лишь один из элементов, который может насторожить сегодняшних ревнителей нравственности. В фильме же еще и разговаривают практически исключительно матом. Что теперь с прокатом-то будет? — Ой, беда, беда. Я так к этому не относилась, но когда закончился мой феерический прокат… Ну правда, пожалуйста, зачем вы? Парковки по двести рублей, курить нигде нельзя, а еще и в кино какие-то запреты! Не представляю, как это обойти. Нет у меня никаких способов. Я не умею идти на компромисс, для меня это болезненно и страшно. Я на площадке даже плачу, если выходит компромисс. И не будет компромисса.

Ведомости.Пятница
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе