Уже давно это священное чудовище авторского кино, которое в декабре отметит 80-летие, не появляется на публике. Годар отказался самолично представить "Социализм" в Канне. Недавно его не могли разыскать менеджеры Американской киноакадемии, сообразившие, что старику, никогда даже не номинированному, пора "дать за вклад", иначе поздно будет. Он уже давно превратился в бренд, в образ самого себя, абсолютно мифологизированный и отчужденный от своего физического тела. 

Если кто-то из новых зрителей пытается составить представление о Годаре на основе "Социализма", он тоже рискует. Потому что вместо итогового творения великого режиссера увидит фрагменты трех неснятых фильмов. Один — про круиз по Средиземноморью. Египет, Греция, Палестина — страны с легендарной историей. Неаполь, Барселона, Одесса — воспетые кинематографом города-мифы. На корабле собрались остатки разгромленных идеологических армий ХХ века. Философ, чьи лекции никто не слушает, тайный агент, военный преступник, посол несуществующей страны, бывший чиновник ООН и — еще одна разновидность оборотней — представители доблестной московской милиции. Второй фильм — про конфликт отцов и детей в буржуазном семействе. Молодежь призывает предков к ответу: что они имели в виду, вводя в обиход триаду Свобода—Равенство—Братство как основу попахивающей дерьмом европейской демократии? Третий фильм — вообще обо всем и ни о чем: в ритме дайджеста от царя Гороха до наших дней. 

Чтобы окончательно заморочить зрителю голову, Годар дубасит его по башке цитатами из Бальзака, Шекспира, Вальтера Беньямина, Эйзенштейна, Чехова, перемежаемыми выкладками из YouTube. В оригинале все это постмодернистское безумие (поместившееся в голове режиссера задолго до постмодернизма) идет вперемешку на разных европейских языках, а английские титры напоминают стенограмму подсознания. Чего стоит хотя бы его русская составляющая, прописанная кириллицей: "Р. Корсаков", "горячий снег", "Наполеон сжег Москву", "счастье" и "Александра Маринина". 

Немудрено, что зритель, углядевший "Социализм" на Московском фестивале, делится в интернете своим недоумением: "Мало того что Годар теряет зрительское внимание в первые же полчаса, он именно что старается протестировать зрителя на терпение, всеми силами пытается заставить его выйти из зала. Головы пробирающихся к выходу граждан, то и дело заслоняющие луч проектора и отбрасывающие шаровидные тени на экран, появлялись так часто, что казались уже едва ли не особым кинематографическим приемом". Абсолютно точная характеристика интенций Годара приводит того же зрителя к анекдотическому выводу о том, что "фильм явно заточен под Московский фестиваль" и что Годар обиделся на Михалкова за то, что его не взяли в конкурс: впрочем, и этот сорт безумия достоин годаровского. 

А что если все началось не с "Социализма" и даже не с "Уикенда", снятого в 1968-м, а гораздо раньше? Что если прав автор недавно опубликованного у нас старого двухтомного кинословаря Жак Лурселль насчет режиссерского дебюта Годара — "На последнем дыхании": "Без сомнения, французское кино, скованное диктатурой 50-60-летних режиссеров (зачастую талантливых), строгостью профсоюзных и профессиональных ограничений, нуждалось в инъекции свежей крови. Но лекарство оказалось вреднее болезни. Удар был нанесен по всем составным частям режиссуры. Работа без подготовки и разработки сценария станет причиной аморфности сюжетов. Постоянные натурные съемки постепенно сведут на нет студийную жизнь. "Репортажная" манера съемок остановит на время все поиски и открытия в операторском искусстве"? 

О этот вечный соблазн увидеть в модернизме самодеятельность, отсутствие школы, а в деконструкции — неумение конструировать. Время расставило точки: раннее творчество Годара не удалось убить никакими приговорами, и оно осталось образцом пламенного вдохновения, а уже потом — революцией киноформы. Двигаться вперед по этой части было больше некуда; политика, маоизм и пр. стали способом бегства от художественных задач. Они и привели в итоге Годара на корабль. Но не для того, чтобы пополнить флотилию — длинный список кораблей искусства от Себастьяна Бранта до Феллини и Оливейры. "Социализм" — это отрицание как "Титаника", так и "Броненосца "Потемкина"". Это отрицание кино как такового — медиа, в котором больше нечего сказать. Социализм без кавычек — просто фильм, кусок проявленной пленки. Пленки сегодня, впрочем, тоже нет или скоро не будет — остались пиксели. Стоило ли принести в жертву столько человеческих жизней ради этой эфемерности?

АНДРЕЙ ПЛАХОВ

Коммерсантъ