За новостью о победе российского режиссера Дарьи Беловой в короткометражной программе каннской «Недели критики» последовала другая — о том, что Белову, снявшую свой «Komm und spiel» не во ВГИКе, а в Берлинской киношколе, проигнорировал Российский павильон в Каннах. Там, по словам режиссера, ей даже не смогли дать контакты российских критиков, аккредитованных на фестивале. После Дарья вступила в переписку с сотрудниками Роскино, закончившуюся ее прямым обращением к возглавляющей организацию Екатерине Мцитуридзе. Своим мнением о том, что действительно происходит в Российском павильоне, как устроена его работа и кому он нужен, с COLTA.RU поделился один из независимых продавцов российского кино Антон Мазуров (в пакете его недавно основанной компании ANT!PODE Sales & Distribution — новые фильмы Велединского и Федорченко). Публикуя интервью, редакция приглашает все заинтересованные стороны к диалогу.
© Евгений Гурко
— Почему ситуация с Российским павильоном и обиженным им режиссером вообще имеет какое-то значение?
— Национальный павильон — это даже при отсутствии фильмов в официальной программе традиционно главная площадка, представляющая национальную кинематографию на фестивале и кинорынке. Основой, буквально скелетом Каннского фестиваля является кинорынок Marche du Film. Успех и престиж фестиваля основан на бизнесе вокруг кино, который вершится в интенсивном переговорном процессе в кулуарах кинорынка, невидимый глазу публики, отвлеченной красной дорожкой со звездами. Но это если говорить о рыночном павильоне какой-нибудь нормальной страны. Россия в Каннах зачем-то представлена аж в трех топографиях. У нас, во-первых, есть традиционный Российский павильон, который ведет загадочная организация под названием Роскино, ее возглавляет Екатерина Мцитуридзе. Во-вторых, у нас был ее же стенд на кинорынке — в своем белом стерильном состоянии похожий на только что отремонтированный гинекологический кабинет. Там сидят одна или две девушки, и тишь да гладь, божья благодать: Роскино практически не обладает правами на фильмы, хотя старается, как это называется, «подписывать договоры», за спиной у Роскино этими правами торгует частная организация Planeta-Inform. А потому и стенд этот — традиционная зияющая пустота. А этажом выше располагался совместный стенд Министерства культуры и Фонда Кино, который назывался «Кино России».
— Как была устроена работа Российского павильона в этом году?
— Российский павильон представляет собой большую палатку с выходом в море, где стоят мониторы, сидят гостеприимные люди. В идеале эти люди должны обладать некой информацией, они должны быть специалистами — связующим звеном между любыми российскими кинематографистами, в том числе и снимающими в Берлине или где угодно, и ищущими деньги (вовсе не всегда государственные) на проекты, и теми, которые привезли свои проекты на рынок для продажи, и — это высшая точка — участвующими в официальной программе фестиваля. Профессионалы, которые обслуживают павильон, не могут быть бюрократической или механической группой, это должны быть люди вовлеченные, теплые, знающие всех в лицо — команда. Этого нет. Нет команды. Есть персонаж — глава Роскино Екатерина Мцитуридзе, ведущая этот павильон, и есть некоторые люди, набранные по принципу, который я называю «девчушечным». Эти сотрудники не имеют никакой, кроме формальной, инкорпорированности в российскую кинематографию, никакого круга знакомств, никакого авторитета и узнаваемости, никакой связи и информации о том, что происходит на фестивале, чем он живет. Отсутствуют личные контакты, которые обычно заводятся в подробной переписке перед рынком, в регулярных встречах... Если говорить про этот год, то вся эта условная команда девчушек работала, насколько мне известно, даже без командировочных, что для любого состава вряд ли дает стимулы к хорошей, качественной работе.
Российская кинематография на самом деле очень дискретна. Только кажется, что она такая небольшая и уютная.
— И поэтому случаются скандалы вроде истории с Дашей Беловой?
— Скандал, возникший с русским призером Дашей Беловой, которая учится в Берлине, — это всего лишь мелкая деталь общей тоскливой картины. Павильон существует шесть лет, шесть лет его бессменно делает одна и та же дама и вот уже, по-моему, третий или четвертый год — одна и та же организация, которую она возглавила, Роскино. И вот возникает маленький, незначительный как будто бы скандал, выдающий суть проблемы. Мелкий скандал с девушкой, которая обратилась за помощью, думая, что все всерьез, — а оказалось, что шарик пуст, павильон — всего лишь палатка, поставленная на государственные деньги.
— То есть это не единичный случай?
— Дело не в том, нагрубили в Российском павильоне одной девушке или десятерым, дали информацию или нет; дело тут в том, что его работа вообще — чистой воды бессистемность и имитация. Если зайти на Cinando, постоянно обновляемую базу данных всех деятелей кинематографии, которые привязаны к Каннскому рынку и Каннскому кинофестивалю, то там можно насчитать порядка 900 русских. Значительная часть из них — это те люди, которые в этом году приехали из России, желают и имеют коммуникацию с международным киносообществом. Не все они привезли свои фильмы в официальную программу, не все они привезли готовые продукты, не все они до конца знают, чего хотят и как им собрать деньги на свой проект. Но все они представляют на фестивалях мира Россию. И, естественно, им не нужна дирижерская палочка, которая их будет водить стройными колоннами, — им нужен клуб, куда они могут позвать тех, с кем хотят общаться, куда можно пригласить своих потенциальных партнеров на переговоры, где можно этим партнерам представить свои проекты, куда могут зайти случайные люди, ищущие связи с Россией и желающие получить конкретную детальную информацию. И систему «засасывания» в павильон таких людей для контакта, в помощь русским, и должна заранее создать команда павильона. А у нас стоит такая палатка, довольно большая, над ней развевается российский флаг, и это называется поддержкой нашего кино. Презентации, которые там проходят, в подавляющем большинстве случаев проводятся на русском языке, потому что английский язык бесполезен там, где соотечественники толкутся, представляя свои фильмы соотечественникам. Это павильон практически без обратной связи. Он не международный, он ориентирован вовнутрь. Зачем это, при наличии «Кинотавра», проводить в Каннах?
© РИА «Новости»
Российский павильон в Каннах-2013
Я, к слову, задолго до фестиваля ежедневно получал письмо от Американского павильона. 28 писем от The American Pavilion, специально считал. То есть они заранее, учитывая интенсивный каннский график, давали повод зайти в Американский павильон хотя бы один раз в день. То же самое было у канадцев, бельгийцев, чехов. Может быть, не так интенсивно, но регулярно и системно. Ни одного письма от Российского павильона ни на какую тему не было. У них было расписание на двух языках, никак не иллюстрированное российскими фильмами. Где оно распространялось? Наверное, только в павильоне и на пустующем стенде Роскино.
— Как, по-вашему, должен быть организован павильон России на международном кинорынке или фестивале?
— Любой национальный павильон — результат реализации четырех видов деятельности. Первый — организационный. Надо понять, какое место ты занимаешь под солнцем, как его оформить, понять, что там будет происходить, и наполнить теплыми людьми, которые готовы радостно и гостеприимно принять тех, кто проходит рядом. С оформлением нашего павильона все в порядке, то есть эта первая часть работы, техническая, происходит. Второй — креативно-содержательной — части уже нет, так как нет команды, потому что очевидно парадоксальное, ошибочное решение кадрового вопроса. Катя откровенно не подходит на эту должность, откровенно ее не тянет. Серьезной динамики, развития павильона за шесть лет просто нет — сама она сформировать стратегию не может, а государственная политика по продвижению российского кино отсутствует десятилетия. Существовавшие же, нарождающиеся элементы такой политики были уничтожены. Я имею в виду ликвидацию международного отдела Фонда кино, жесткое подчинение фонда Минкульту, не креативное, а исключительно бюрократическое (я бы даже сказал, кумовское) назначение Антона Малышева руководителем Фонда кино. Нам, конечно, объяснили в пресс-релизе, что Малышев-младший — «от сохи», продюсер, и привели список из трех фильмов. Но их названия сами за себя говорят — этих фильмов ни в бизнес-контексте, ни в фестивальном пространстве практически не существует. Нет поводов воспринимать его как креативную фигуру. Но он и призван не для этого. Он призван на госслужбу гарантировать реальную лояльность фонда Минкульту — поскольку трехлетнее существование фонда под командой Сергея Александровича Толстикова в той коммуникативной и открытой форме работы, которая сложилась при нем, воспринималось в Минкульте как сепаратизм, несмотря на формальное иерархическое подчинение фонда министерству.
Третья часть работы — ситуационная, контекстная. То, что заложено в контенте павильона, должно работать на конкретную ситуацию, применительно к данному рынку и данному фестивалю. На каждом фестивале и рынке есть русские фильмы, российские члены жюри, надо как-то эти фильмы обслуживать. Сводить российских членов жюри с российской и зарубежной прессой. Поддерживать фильмы рекламой (наружной, в печатных dailies, на профессиональных бизнес-сайтах), проплачивая ее вне зависимости от того, российский или не российский сейлз-агент ими торгует. Проплачивать скрининги — особенно если компания по продажам эти рыночные скрининги не делает, экономит (что логично для частной структуры) и пользуется только фестивальными показами. Вести информационную кампанию... Что же сделал в этом году Российский павильон? Две пресс-конференции, Таисии Игуменцевой и Юрия Быкова, где подавляющая часть присутствующих — исключительно русская пресса. Вывод простой: с зарубежной прессой контакт не налажен. Завезли молодых авторов короткометражек, ура! Все остальные, скажем так, презентации никакого смысла в международном контексте не имели.
Никакого стенда Роскино не надо. И фальшивая палатка не нужна.
Четвертая функция национального павильона — это стратегическая поддержка всего корпуса национального кино, этого у нас не делается вовсе. Ведь есть фильмы, которые продаются, но не участвуют в официальной программе, — и им надо помогать, надо концентрировать внимание байеров, прессы, фестивальных отборщиков на всем конгломерате российского кинематографа. Это важно, потому что на рынке покупаются далеко не только самые лучшие фильмы, на рынке покупается контент, и разным покупателям нужно самое разное кино, так что любой российский фильм может быть неожиданно востребован. При одном минимальном условии — если о нем информировать.
Российская кинематография же на самом деле очень дискретна. Кажется, что она такая небольшая и уютная, кажется, что все вместе представляют друг другу фильмы на «Кинотавре», а потом выпивают на пляже. Но на самом деле дружбы между крупными объединениями никакой нет. Каждый воюет исключительно за свой частный интерес. Общий интерес никем не генерируется, разве что на словах. Никакие существующие общественные организации, Союз кинематографистов и альтернативный ему КиноСоюз функцию генерации общего не осуществляют; а деятельность по раздваиванию союзов и академий вообще преступна в наших условиях.
Нет фигуры в кино, которая взяла бы на себя роль по объединению национального кино. Такой фигуры нет, потому что регулярно меняются группы влияния из короткого списка и приводят на ответственные должности своих людей. После чего происходит полная ликвидация всего, сделанного предшественниками. Например, после полного уничтожения международного отдела Фонда кино делалось вот что: общий отдел ФК месяц сидел и писал обстоятельные письма всем партнерам, где дезавуировал все подписанные международные соглашения и договоренности. То есть тупо уничтожал всю ту работу, которая худо-бедно была проделана за три года. Все ликвидировалось скопом в реваншистском рывке под руководством Ивана Демидова, Мединского и примкнувшего к ним Малышева-jr.
© proficinema.ru
Российский павильон в Каннах-2013
— Почему был ликвидирован именно международный отдел фонда, а не то же Роскино?
— Это результат хаоса в ситуации той бюрократической конкуренции, которая создавалась между международным отделом Фонда кино и его главой Еленой Романовой и Роскино и Екатериной Мцитуридзе. Казалось бы: конкуренция — живительная основа любого бизнеса, любого качества и движения. Но конкуренция в госструктурах? Парадокс. Как госструктура, если она является проводником единой государственной политики в области культуры, может конкурировать с другой структурой, которая в этой же области работает и проводит ту же политику? По итогам аппаратного абсурда случайно победила Екатерина Мцитуридзе, Елена Романова вместе со своим отделом была ликвидирована. Последняя сейчас пытается развивать активность на основе частных инвестиций, но это уже не будет вписываться в государственный тренд. Хотя я всячески поддерживаю любые частные инициативы, особенно у нас в кино, где главный игрок — государство — тоталитарный игрок. В частной инициативе выживает наиболее профессиональный. В государственной возне гибнет живое.
— Что конкретно сделал международный отдел Фонда кино, о котором вы с такой симпатией отзываетесь?
— Вообще-то международный отдел Фонда кино вел неоднозначную работу. К примеру, я очень скептически относился к созданию российско-немецкой, российско-французской и сейчас вот российско-итальянской киноакадемий. Работает из них, благодаря наличию немецких федеральных фондов в учредителях, лишь одна. И академическая идея как таковая скорее мертворожденная: российская сторона не вкладывает денег, не проявляет никакой практической активности, в результате зарубежные партнеры быстро теряют интерес. Но та история, которая худо-бедно развивалась на Moscow Business Square в рамках Московского фестиваля (то есть создание площадки коммуникации, ориентированной на копродукцию), очевидно, была верной. Тут требуется кропотливая системная работа. В этом году она продолжается на ММКФ, и вроде бы ее делают те же самые люди. Но делается все это откровенно на коленке, и я не понимаю, куда вся эта история движется в свете регулярных высказываний министра Мединского о том, что нам не нужна копродукция, которая, как он по некомпетентности считает, уводит из страны деньги — хотя тут все ровно наоборот: создаются условия, чтобы деньги каждой страны, участвующей в копродукции, по разработанной схеме остались в каждой из стран-участниц. От него же исходит вообще бредовая идея запретить съемки зарубежных фильмов на территории России...
© Сэм Клебанов
Каннский фестиваль 2004
Но самое удачное, что удалось сделать международному отделу ФК, — это Red Square Screenings: реальная, не имитационная, площадка по презентации российского кино. Я хвалю ее не просто потому, что имел к ней непосредственное отношение (вместе с продюсером Евгением Гиндилисом Мазуров был приглашенным специалистом — креативным директором, занимавшимся организацией RSS. — Ред.), а потому, что действительно удалось создать первый профессиональный рынок, ориентированный на российское кино, куда приехали 135 профессионалов (а надо 300), из которых порядка 100 были реальными покупателями со всего мира. Им в течение пяти суток концентрированно показывалось все, что наработала кинематография за последние два года. Они посмотрели там порядка 50 картин только на экране. А были и еще способы показа. Для поддержки этой идеи была придумана стратегия сторонней экспертизы, был подписан договор между международным отделом Фонда кино и Каннским кинофестивалем. Он был подписан лично директором Каннского кинофестиваля Тьерри Фремо. Руководство Каннского кинорынка участвовало и в отборе приглашенных, и в процессе их приглашения... Эти договоренности в начале 2013 года были дезавуированы, и не факт, что Каннский кинорынок будет второй раз играть в эту игру с представителями российского государства. RSS за пять суток выявил подлинные проблемы: инертность принимающей стороны — российских продюсеров; практически полная неинформированность международного профсообщества относительно российского кино (они просто не знают имен!); острейшая необходимость прямой поддержки локальных дистрибьюторов, покупающих российское кино для кинопроката в своих странах, и т.п. Все это необходимо решать в программе международной поддержки национальной кинематографии. Но аппаратными перестановками такую программу не нарисовать. Нужны эксперты для ее написания, а таких в стране человек десять максимум, и, очевидно, сторонняя экспертиза необходима вновь.
— И? Что теперь делать?
— Никакого стенда Роскино не надо. И фальшивая палатка не нужна. Нужен объединенный стенд, который должен занимать пространство гораздо большее, чем сейчас. Большое рабочее пространство-клуб, где могут вести переговоры российские компании-продавцы. В этом году на объединенном стенде Министерства культуры и Фонда кино было похожее пространство, куда были бесплатно посажены компании, торгующие русским кино. Но жесткой логической связи между всеми российскими стендами и павильоном не было, не было и нет креативной идеи и общей стратегии поддержки российского кино, не было общего контекста. В Каннах везде висели — и на программках фестиваля, и на стенах рынка — постеры с изображением «Рабочего и колхозницы» Мухиной, красного коня Петрова-Водкина. Было написано, что вот есть такое Russian Cinema RU.C. Какую мысль эти говорящие изображения и загадочная надпись должны были подсказать тем практичным людям, которые там находились, прежде всего байерам? Что есть некое российское гетто? Но идти в российское гетто, как и в любое другое, не зная ни имен, ни фамилий режиссеров, зная только слово «российский», нет никакого практического смысла.
Причина у всего этого одна — острый кадровый и смысловой кризис. Отсутствие продуманной стратегии, которую в норме генерирует вовсе не Мединский; ее генерируют эксперты, которые любого Мединского всегда могут профессионально почистить, улучшить и углубить. Он, конечно, может навязать какие-то идеологические составляющие, но тонкие нюансы по результатам экспертизы всегда могут свести на нет эту радостную идеологическую чепуху и в процессе работы поддержать кино реально. Этого ничего нет. Кинематография уже есть. Системы ее поддержки в реальности не существует.
Алена Сойко