«Я камнем сделал собственную душу»

Лев Гумилев. Портрет крупным планом

Во вторник поздним вечером в Доме Пашкова назовут лауреатов Национальной премии «Большая книга». Красивый том «Гумилев сын Гумилева» — среди финалистов. Первая реакция на это произведение — страх. 

Как же осилить столь огромный фолиант? Хватит ли воли и терпения прочесть его, да еще и написать о нем? На обложке — половина лица героя книги. Что это? Намек на невозможность полного познания крупной личности? Естественно! Ведь впереди целое столетие. Эта книга — ощутимый прорыв к природе и судьбе человека, рожденного на переломе эпох.


Раннее детство Гумилёвушки не сулило трагедий и бед. Родители — знаменитые поэты. Анна Ахматова радовалась сыну, но ее душа рвалась к стихам. Папа, весь пропитанный морскими ветрами, рассказывал сыну об Африке. Ребенок любил играть на пестрой шкуре леопарда — это уж точно Африка!

А потом вдруг все начало ломаться. Мама — в Петербурге. А бабушка и тетя Шура, сестра отца, в маленьком Бежецке опекали и воспитывали Левушку. Революция сделала Петербург Ленинградом. Но Лев всю жизнь сохранял к нему любовь. В квартире Пунина, нового мужа Ахматовой, у Льва даже кровати не было — спал в коридоре на сундуке.

Никогда не приходилось видеть такую могучую и подробную библиографию к книге, какую обнародовал Сергей Беляков к своему сочинению. Источников множество — книг, исследований, даже газет, все пришлось проштудировать автору. Да еще прислушаться к суждениям друзей и знакомых Льва, вникнуть в настроение любивших его женщин, критическим оком пройтись по противоречивым суждениям об идеях Льва Гумилева. С особой осторожностью, но не скрывая главного, Беликов касается тонких и ранимых отношений в семье. Он не позволяет себе выносить приговор ни Анне Андреевне, ни Николаю Степановичу, ни Льву Николаевичу: пусть родственники разберутся во всем сами.

Эта благородная миссия позволяет читателю пройти к личности главного героя, с нарастающим изумлением постигнуть характер, натуру человека одаренного, неуступчивого в принципиальных вопросах. Сергей Беляков — петербуржец, и потому в его книге сквозит личная любовь к городу Гумилевых. Он уточняет детали интервью с Львом Николаевичем, появившегося в 1990 году в журнале «Аврора» еще при его жизни. И вместе с автором мы проходим вдоль трамвайных путей, которые вели чернорабочего Льва Гумилева на окраину, к трамвайному депо, где он служил.

«Бесправный лишенец» говорил, писал друзьям о трудностях, не прибедняясь и с улыбкой: «Читал охотно Апулея, а геолого-разведочного дела не читал». Но его все-таки взяли в экспедицию. На Московском вокзале сына провожала Анна Андреевна. До Иркутска поезд тянулся неделю. А потом еще с пересадкой до Слюдянки на юге Байкала.

Знаменательно, тут завязывается романтический сюжет: «Еще в поезде Лев познакомился с 20-летней Анной Дашковой». Ее воспоминания позволили Белякову нарисовать внешность Льва: «18-летний «гений» в истоптанных кирзовых сапогах». Завершал облик черный картуз со сломанным козырьком… Будет у Льва множество экспедиций, например, в Таджикистан в 1932 году. Читаешь об этой масштабной экспедиции с изумлением. В ней участвовали 700 человек! Сам знаменитый знаток самородков академик Ферсман руководил ее подготовкой.

Книга Белякова любопытна высказываниями, судьбами разных писателей, поэтов, ученых. Несколько страниц посвящено Осипу Эмильевичу Мандельштаму. Острый портрет молодого Льва запечатлела Надежда Яковлевна: «Мальчишка, захлебывающийся мыслью юнец, где бы ни появлялся в те годы, все приходило в движение. Люди чувствовали заложенную в нем бродильную силу и понимали, что он обречен».

Наш современник Беляков высказывает интересное предположение о Мандельштаме: «Возможно, и «Московский комсомолец», где он работал с осени 1929-го по февраль 1930-го, появился в его жизни не случайно» — Осип уверял, что его стихи о Сталине будут петь на улице и даже в Большом театре. В Гумилеве-младшем Мандельштам видел продолжение Николая Степановича. Называл Левушку — «мой дорогой мальчик». И какая прекрасная подробность: «Ахматова вспоминала, как зимой 1933—1934-го Мандельштам был «бурно, коротко и безответно «влюблен в Марию Сергеевну Петровых». Мандельштам посвятил ей стихотворение «Мастерица виноватых взоров…». Ахматова считала его «лучшим любовным стихотворением ХХ века».

В книге Сергея Белякова общаются, спорят, проживают какие-то мгновения своей жизни замечательные современники Ахматовой и Гумилева. Мандельштам знал стихи Льва. Надежда Яковлевна говорила Эмме Герштейн, что «Ося весьма одобрил» две строки Льва: «Ой, как горек кубок горя,/Не люби меня, жена». С Эммой Лев был знаком и душевно связан более 60 лет. Автор по-своему объясняет, что роднило их: «Оба не умели и не хотели идти в общем строю, не вписывались в эпоху, чувствовали враждебность окружающего мира. И это сближало».

О четырех арестах Льва Николаевича Гумилева читающая публика знает и по его книгам, и по работам, посвященным знаменитому ученому и мыслителю. В книге Сергея Белякова впервые читаю о единокровном брате Льва Николаевича — Оресте Высотском. «Долгое время Орест и Лев ничего не знали друг о друге, более того, мать Ореста, Ольга Николаевна Высотская, ничего не знала о Леве, как не знала и Ахматова об Оресте».

«Знакомство состоялось. Ахматова тут же нашла у Ореста черты Николая Гумилева, а Лев был очень рад, что у него, оказывается, есть самый настоящий брат». И как увлеченно читаем об их встречах и общении. Ахматову интересовало, понравился ли сыну Орест? И Лев, острослов, со всей непринужденностью выпалил: «Жаль, что папа мало изменял тебе. У меня больше было бы таких братьев».

После убийства Кирова время доносов, арестов обернулось для семьи Ахматовой разрушительной драмой: арестован Лев и ее муж Пунин. Оба интеллигента на допросах наговаривали и друг на друга, и на себя: дескать, они готовы были убить Сталина, а Лев — вернуть монархию. Слава богу, оба старались отвести подозрения от Ахматовой, на аресте которой настаивал ленинградский высокий чиновник — послал докладную записку Ягоде, хотел получить санкцию на ее арест.

Пять лет в Норильске, а после выхода из тюрьмы в марте 43-го отправился не в столицы, а на поиски месторождений — разведку ценных залежей, и лишь потом получил право уйти на фронт. Драматическая судьба уникальной личности развивалась с жестокими и мощными переменами. Лев Николаевич воспринимал их философски: «Мне повезло сделать некоторое открытие: я открыл большое месторождение железа на Нижней Тунгуске при помощи магнитометрической съемки. И тогда я попросил — как бы в благодарность — отпустить меня в армию».

Служил в артиллерийском полку. Польша, Германия. Две медали и несколько фронтовых стихов. Одно из них исполнено озорства. Это боевое настроение человека неугасающего преодоления и внутренней страсти: «Как собака на цепи тяжелой./Тявкает за лесом пулемет./И жужжат шрапнели, словно пчелы,/Собирая ярко-красный мед».

Победу Гумилев встречал под Берлином. Из усталых уст солдата вырвалось признание: «Европа надоела до чертиков». Сознание устремлялось к будущему: «Меня поддерживало сознание — вернуться к науке. Только благодаря ей я нашел в себе силы выжить».

Книга Сергея Белякова — не бестселлер, не увлекательное чтение по ночам. Медленное постижение почти 800-страничного тома — это своеобразный университет человековедения с огромным запасом знаний, свидетельств, противоречивых убеждений. Но все тщательно проверено, а потому особенно драгоценно. В книге — трудный опыт познания духа, воли, могучего сопротивления трагическим обстоятельствам. Словно божий промысел, Льву Гумилеву была отпущена мученическая, но все-таки счастливая судьба. Жизненные пути стольких поистине замечательных людей пересеклись с его нелегкими дорогами. Многих уже нет, но они все еще участвуют в разговоре о талантливом сыне Ахматовой и Гумилева.

Ученый-востоковед Лев Гумилев в октябре 58-го будет рад знакомству с Юрием Николаевичем Рерихом, бывшим директором Института гималайских исследований «Урусвати»: слушал его доклад о кочевниках Тибета. В общении с ним понял, что это ученый «с исключительно живым умом и потрясающе интересный мыслитель». Юрий Николаевич прочел докторскую диссертацию Гумилева и обещал ходатайствовать, чтобы ученого взяли на работу в Институт востоковедения. Но странное дело — через месяц Рерих умер…

Вся жизнь Льва — медленное преодоление бед и несправедливостей. Он отбрасывал все личное, все лишнее прочь и хотел служить науке, в том числе «страшной тайне Восточной Европы».

Последняя часть фолианта «Гумилев сын Гумилева» — глава ХХII — воспринимается как чрезмерная. Она просится быть изданной отдельно. Но Беляков принципиален и категоричен: до сих пор Гумилев «без наследников», способных развить его теорию этногенеза. Беляков иронично разбивает доводы сегодняшних историков-критиков, не принимающих идей Гумилева: теперь модно заниматься «скукой глобализации». А сам Лев Николаевич в одном интервью признался: «Когда я умру, не говорите, что я был милым и ворчливым стариком, знающим все про все. Вранье. Я только узнал, что люди разные, и хотел рассказать, почему между народами были и будут кровавые скандалы… Предмет мой — разнообразие».

Сын прекрасных поэтов не позволил себе сделать поэзию своей профессией. Природа слишком много ему дала. И все-таки иногда с его губ слетали достойные строки. В Норильске, где он отбывал лагерный срок и работал в шахте, он написал знаковое стихотворение: «Я этот город строил в дождь и стужу./И чтобы был он выше местных гор,/Я камнем сделал собственную душу/И камнем выложил дорог узор».

Оценит ли жюри «Большой книги» богатый фактами и размышлениями текст? Голосую за Гумилева.

материал: Наталья Дардыкина
Московский комсомолец

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе