Последний приют изгнанника вселенной посещали не только волшебные, но и вполне обычные корабли, в частности тот, на котором плыл из Индии в метрополию шестилетний будущий писатель. Еще через два года другой властитель тогдашних дум — лорд Байрон — начал роман в стихах с демонстративных поисков протагониста и, язвительно отвергнув скопище «правильных» деятелей, остановил выбор на Дон Жуане. Времена героев — титанов, демонов, роковых вершителей судеб — кончились. Главная книга Теккерея снабжена подзаголовком роман без героя. Подзаголовком не менее принципиальным, чем ее отсылающее к Экклезиасту название, в котором сплавились брезгливое отвращение и усталое снисхождение к пестрой и однообразной дури бедного рода человеческого. «Ярмарка тщеславия». В старом переводе — «Базар житейской суеты».
Как и подобает профессионалу, Теккерей писал много. Читали его увлеченно не только в англоязычном мире — русские версии появлялись с завидной оперативностью. Публика приязненно встречала новые сочинения, но ни одно из них не встало вровень со смешной и безнадежной историей, что была разыграна на ярмарке тщеславия великолепными куклами, почти неотличимыми от зрителей, радующихся переменам декораций, световым и шумовым эффектам, изгибам сюжета, колючим (и в самых слезных пунктах) комментариям рассказчика и изобильному ассортименту всевозможных «чувствований».

Печальный насмешник манипулирует превосходными марионетками, которые любят, страдают, враждуют, интригуют, вершат подвиги, скандалят, пируют, разоряются, великодушничают, злобствуют, погибают за отечество и хранят верность единственной (-ому) избраннице (-ку) — точно как люди. Как герои, отсутствующие не токмо в скучную викторианскую эру, но и в баснословные времена Наполеона и Байрона. Да, стодневный реванш корсиканского людоеда разорил отца Эмили Седли, обрек ее беспутного мужа на смерть, обогатил сметливую Бекки, сумевшую продать за бешеные деньги пару лошадей в те часы, когда казалось, что союзники разбиты Наполеоном, и скорректировал судьбы других отменных кукол. Но разве не так же сказывались на них мелкие смешные случайности, вроде аракового пунша, злоупотребив которым Джоз Седли разрушил матримониальный план Бекки Шарп? (Чтобы в конце концов все же угадить в ее нежные цепкие лапки.) Это банкрот может утешаться конспирологическими фантазиями о заговоре государей, якобы сознательно дозволивших Бонапарту вырваться с Эльбы. Кукольник меланхолично заметит, что императору французов следовало сидеть тихо до того неизбежного мига, когда его враги передрались бы из-за дележа Европы. Но марионетки ждать и толком считать не умеют — изворотливые и смелые «хозяева своих судеб» (хоть великий Наполеон, хоть маленькая Бекки) рано или поздно остаются в дураках. С блестящими авантюристами судьба забавляется так же безжалостно, как с милыми простецами. Наивная верность мнимому идеалу стоит тотального цинизма, европейские катаклизмы — мелких оплошностей. Ясно, что павший при Ватерлоо шалопай Джордж Осборн никакой не герой, но от того его гибель не перестает быть «сладкой и почетной» (по Горацию) и бессмысленной — как у всех «неизвестных солдат», брошенных в мясорубку ради чьего-то тщеславия. Ясно, что награждение добродетельных кукол (честный верный Доббин соединился с кроткой Эмили) и наказание порочных (Бекки так и не вышла в леди) обусловлено броуновской толкотней разнокалиберных случайностей. Или волей Кукольника, снисходительно дарящего тщеславной кукольной публике вожделенный ярмарочный happy end. От которого еще грустнее.

Предлагается важный вопрос: какой русский роман вырос на последовательном переосмыслении основных мотивов «Ярмарки тщеславия» при явной ориентации на композиционные принципы Теккерея? Ключевые слова: величие, история, Наполеон, неожиданная неверность, пение, семья, случай, смерть «героя», тайная любовь, фатализм… Догадались? Ага, тот самый, что мог быть назван «Все хорошо, что хорошо кончается».

Андрей Немзер