Маканин вернулся
Напечатав своего «Асана», Владимир Маканин плюнул в вечность. Вечность этого обычно не прощает. Казалось, что писатель Маканин, внезапно утративший и стиль, и ум, и способность к самокритике, ушёл навсегда, при жизни стал музейным экспонатом, персонажем истории литературы.
Но январский «Новый мир» открывается новым рассказом Маканина «Ночь, запятая, ночь». Это настоящий, подлинный Маканин, Маканин до «Асана». Наблюдательность, аналитичность, психологизм, ирония — всё при нём. Как будто сделав зигзаг, писатель вернулся к настоящей литературе.
Изящная трёхчастная композиция. Три истории, искусно соединённые. Три жанра.
Сначала психологический этюд об одинокой женщине. Внезапное влечение к немолодому мужчине. Упущенное счастье. Как будто что-то должно было случиться, но не случилось. Мираж. Невстреча.
Затем резко меняются декорации. Очерк из 1993-го, стрельба. На заднем плане как будто мелькнул силуэт старика Алабина.
Третья часть — лирико-трагикомическое повествование — и вовсе смотрится как глава «Испуга». Аллюзии, тонкие намёки на позапрошлый — и в самом деле замечательный — роман:
— Это испуг. Это от испуга.
Сходятся Зинаида (героиня первой части) и безымянный мужчина с автоматом (герой части второй). Ирония и эротика. Мираж материализовался, встреча состоялась. Счастье самообмана.
А мужчине надо спастись от преследователей, избавиться от улик — автомата и приметного белого плаща. Он устраивает «магический» обряд, превращает загипнотизированную женщину в свою пособницу.
Скандал недели
На Масленицу у нас дают премию имени незабвенного Ивана Петровича Белкина. И тут всё складывалось замечательно.
Премию журнального критика получил Евгений Ермолин, который уже много лет верой и правдой служит русской литературе, печатает аналитические статьи едва ли не в каждом номере «Континента», составляет обстоятельные обзоры журнальной периодики. «Станционным смотрителем» его признали по праву. А смотрителем «дистанционным» стал Лев Данилкин.
Но главная радость — премия Ульяне Гамаюн за лучшую повесть года.
Слава богу, подумал я, есть справедливость в этом мире.
На следующий день открыл блог Евгения Ермолина и… глазам своим не поверил. Там была ссылка на письмо Ульяны Гамаюн. Она отказалась от премии.
Прочитала отклики (разгромные) Светланы Василенко и Юрия Буйды — и отказалась.
Бедная девушка! Разве можно принимать близко к сердцу слова коллег-писателей?! Лопе де Вега утверждал, что хуже Сервантеса писать нельзя!
Лев Толстой ругал Чехова: «Вы знаете, я терпеть не могу Шекспира, но ваши пьесы ещё хуже». Твардовский не принял в «Новый мир» «Лебедя в зоопарке» Заболоцкого, да ещё выговорил автору: «Не молоденький, а всё шутите».
«Мурлин Мурло», одну из лучших пьес Николая Коляды, на семинаре молодых драматургов подвергли такой обструкции, что автор умолял Галину Волчек отказаться от постановки.
К счастью, Галина Борисовна не послушалась, а пьеса много лет шла в «Современнике», а теперь поставлена, кажется, на всех континентах.
Светлана Василенко называет прозу Гамаюн чуть ли не графоманской, но превозносит Эргали Гера. А Игорь Фролов сравнил Эргали Гера с Сенчиным, Сенчин же для Фролова — патентованный графоман. Кто же прав?
На мой взгляд, дебют Ульяны Гамаюн — необыкновенная удача.
У нас спешат обласкать молодых, в авторе рассказа или повести, который едва-едва научился складывать слова в абзацы, увидеть нечто новое, необычное, перспективное.
«Октябрь» и «Урал» специальные номера для таких писателей выделяют. Одна антология молодой литературы выходит за другой. А прочитаешь такую антологию — и плюнешь.
Здесь же всё иначе. Молодой писатель — и уже мастер. Так бывает очень редко. На моей памяти это второй случай. Первым был Александр Иличевский, дебютировавший сразу премиальным рассказом.
А Ульяне Гамаюн повторю: писателей слушать не надо. Да и критиков не обязательно. Надо слушать читателей, ценить прежде всего мнение читателя, не связанного дружескими и коммерческими связями, далёкого от литературных тусовок, от дележа вечно дефицитных пряников. Слушать надо читателя.
Вот Наталья Анико — читатель, а не профессиональный литератор. Ей «Безмолвная жизнь со старым ботинком» понравилась.
Сенчиниана
Писателю в наши дни надо иметь толстую кожу. У Романа Сенчина она как шкура носорога. Его называли и серостью, и графоманом, и лишним писателем, и «вообще не писателем». А он никого не слушал, не подстраивался, не шёл у критики на поводу, писал себе и писал. И вот результат.
Руслан Киреев в своей книге «Пятьдесят лет в раю» похвастался, как однажды три журнала — «Новый мир», «Знамя» и «Октябрь» — открыли год его вещами.
Роман Сенчин пошёл дальше. Рассказы Сенчина появились в январских номерах «Нового мира», «Континента» и «Урала», а «Дружба народов» напечатала его программную статью. Но этим январская сенчиниана не закончилась.
Александр Карасёв опубликовал в «Неве» цикл коротких рассказов «Серёжки».
Героя зовут Роман Сенчин. Школа тщетно пытается сплавить двоечника Сенчина в ПТУ, на уроке литературы Рома пишет сочинение о Наташе Ростовой и поручике Ржевском, а на экзамене по-своему трактует стихотворение Есенина «Клён ты мой опавший»:
«…Ну, идёт пьяный человек по деревне, песни поёт. И его от дерева к дереву бросает. Вокруг метель. А вместо деревьев ему мерещатся женщины. В смысле он хочет…»
В конце концов Сенчин, отслужив в армии, отправляется в Москву, очевидно, поступать в Литинститут.
Смешно, но уж больно противно. Ради чего писал Карасёв?
Во времена Александра Иванова у литературного пародиста были миллионы зрителей, а сколько читателей у Александра Карасёва? Боюсь, меньше, чем у неизбалованного большими тиражами Романа Сенчина.
Из рассказов-пародий мне понравился только один, «Объяснительная записка», потому что там Карасёв высмеивает не писателя, а его творческий метод:
«17 сентября 1987 года в 10 часов 05 минут мы с военруком Хвойницким вышли из главного входа средней школы № 18 и пришли на остановку имени Космонавта Гагарина ровно в 10 часов 16 минут, чтобы успеть.
Всё время приезжали троллейбусы с разными номерами. В 10 часов 17 минут приехал троллейбус синего цвета с номером два. Военрук Хвойницкий быстро запрыгнул в него и уехал. Мы тоже хотели запрыгнуть, но не смогли поместиться. <…> В 10 часов 38 минут приехал троллейбус красного цвета с номером два. Я сказал: «Ребята, может быть, нам всё же стоит поехать в этом троллейбусе, так как я видел, что в точно таком же троллейбусе, но синего цвета, поехал военрук Хвойницкий?» Ребята сказали: «Правильно ты говоришь, Роман, мы все хорошо видели, что военрук Хвойницкий поехал в точно таком же троллейбусе, а цвет для нас не играет такой уж большой роли».
Это подробное, в масштабе 1:1, описание повседневности найдём мы и в новых рассказах самого романа Сенчина. В «Новом мире» («Всё в порядке») будни докторов наук, в «Континенте» («На чёрной лестнице») — будни алкоголиков. Различий немного.
CHASKOR.RU