“Обломов”: почему вам стоит перечитать этот роман, даже если лень это делать

Книгу рекомендует заместитель декана философского факультета МГУ имени Ломоносова, кандидат философских наук Алексей Козырев


Мы все читали «Обломова» в школе, где преподносится, что это роман о русской лени. О том, как плохо быть ленивым, ведь из-за этого ты можешь в жизни потерять все. А когда перечитываешь роман, то другими глазами смотришь на самого Обломова. Обломов видится человеком, у которого хрустальная душа, он воспринимает время по-христиански, как то, что несет в себе образ вечности. Для него время — это особая реальность, в которой нужно постараться не совершить ошибок. Мы часто повторяем: кто не действует, тот и не ошибается. Но часто действие нами совершается без лада с самим собой и нашими ближними. Это деятельность ради деятельности, повергающая нас в суету и не приносящая нам никакого удовлетворения. «Обломов» заставляет об этом задуматься. Меня как философа особенно поразили мысли Гончарова о Другом. В романе есть сцена, где Обломов возмущается, что слуга сравнивает его с другим («я для тебя все равно, что “другой”?»), а потом и вправду решает, что другой давно уже сделал бы то, что он не может. Слово «Другой» употребляется Гончаровым практически как философское понятие. 100 лет спустя благодаря Э. Левинасу, П. Рикёру, Ж. Деррида возникнет целая философия «Другого» — с большой буквы. Перечитывание этой книги убеждает меня в том, что в русской литературной классике можно найти немало философских тем и смыслов, вполне нетривиальных и отнюдь не только моралистических.

 

Автор

Иван Александрович Гончаров (1812–1891) — писатель и литературный критик.



 

Время написания и история создания

В 1849 году в журнале «Современник» был напечатан большой фрагмент под названием «Сон Обломова», который Гончаров считал «увертюрой всего романа». Полный текст произведения был опубликован через десять лет, в 1859 году в журнале «Отечественные записки». Критик Николай Добролюбова в статье «Что такое обломовщина?» («Современник», 1859) писал, что в романе Гончаров показал «современный русский тип, отчеканенный с беспощадной строгостью и правильностью».



Содержание

Сюжетную основу романа составляет история драматической судьбы Ильи Ильича Обломова — дворянина и помещика — и его любви к Ольге Ильинской, девушке «цельного и одухотворенного характера». Их отношениям посвящены центральные вторая и третья романные части из четырех.


 

О чем роман?

Ключевой темой в романе стала судьба героя, впавшего в жизненную апатию, несмотря на то, что он не чужд «высоких помыслов», обладает «пылкой головой» и «гуманным сердцем». Обломов — это не просто ленивый помещик в старом халате, воспитанный в дворянско-помещичьей среде с присущими ей тишиной, неподвижностью, сном, под властью которых пребывают и барин, и слуги, и крепостные, и сама природа. В ходе работы над произведением Гончаров значительно углубляет образ главного персонажа. Характер Обломова постоянно развивается. Он сам задается вопросом: «Однако… любопытно бы знать… отчего я… такой?» Говоря своему другу Андрею Штольцу, что «его жизнь началась с погасания», Илья Ильич объясняет: «Начал гаснуть я над писанием бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в книгах истины, с которыми не знал, что делать в жизни, гаснул с приятелями, слушал толки, сплетни, передразнивание, злую и холодную болтовню, пустоту…» Обломову противны «деятельные» страсти и сплетни, он не видит смысла в том, чтобы устраивать карьеру. Он ясно видит то, что происходит вокруг, — «не жизнь, а искажение нормы, идеала жизни, который указала природа целью человеку…»

Гончаров нередко говорил о несовместимости этого идеала с нынешним «веком», где всех волнуют «казенные квартиры, удачная женитьба, модное сочинительство, накопительство и подобные страсти и цели». Все это — суета и бездуховность. Обломов восклицает: «Где же тут человек? Где его целость? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?.. Все это мертвецы, спящие люди…»


Несмотря на «обломовскую бездонную лень, апатию, сон», Илья Ильич способен на сильное и глубокое чувство. Именно любовь преображает Обломова. Роль Ольги — это роль ангела в судьбе главного героя, которого она смогла расшевелить. Именно христианским участием мотивирован интерес Ольги к Илье Ильичу. Она называет свою любовь долгом и говорит: «Мне как будто Бог послал ее… и велел любить!» Несмотря на несчастливое окончание любовной истории Ольги и Ильи Ильича, он навсегда сохранит в душе ее светлый образ, а она никогда не перестанет любить «честное, верное сердце» Обломова.

А вот как о своем герое говорит сам Гончаров: «У меня был один артистический идеал: это — изображение честной, доброй симпатичной натуры, в высшей степени идеалиста, всю жизнь борющегося, ищущего правды, встречающего ложь на каждом шагу, обманывающегося и, наконец, окончательно охладевающего и впадающего в апатию и бессилие от сознания слабости своей и чужой, то есть вообще человеческой натуры». Именно такой в конце романа Илья Ильич. Штольц говорит, что «честное и верное сердце» Ильи Ильича — его природное золото; он невредимо пронес его сквозь жизнь…» Начало «в высшей степени идеалиста» действительно свойственно герою, и это позволяет ряду исследователей соотнести его с героями произведений мировой литературы — Гамлетом Шекспира и Дон Кихотом Сервантеса. Гамлетовским «быть или не быть» звучит для Обломова вопрос: идти вперед или остаться в состоянии покоя? С Дон Кихотом Илью Ильича объединяют не только чистота души и идеализм, но и отношения с его слугой Захаром. Он объединяет в себе и высокие устремления, и комизм, и трагизм этих великих «прототипов». Герой «Обломова» становится их «преемником», характером, одновременно принадлежащим как своей эпохе, так и вечности.

 

Интересные факты


Фамилию Обломов можно соотносить не только с устаревшим словом облый (плотный, толстый, тучный), который в словаре В. И. Даля определяется как округлый (друг Обломова Андрей Штольц говорит Илье Ильичу: «Точно ком теста, свернулся и лежишь»). Обломов — это также намек на человека, обломанного жизнью. Он — обломок, чуждый своей среде и нравам.


С 1852 года Гончаров участвует в кругосветном плавании на военном корабле «Паллада» в качестве секретаря при адмирале Е. В. Путятине. Писатель побывал в Англии, Южной Африке, Сингапуре, на острове Ява, в Японии, Китае. Творческим итогом путешествия стал двухтомный географический роман «Фрегат “Паллада”. Только завершив его, Гончаров вновь обратился к незаконченному «Обломову».



«Обломов» — центральное звено романной «трилогии О» Гончарова, куда также входят «Обыкновенная история» (1847) и «Обрыв» (1869). Три романа Гончаров мыслил как единую эпопею.

 

«Ни на ком здесь нет свежего, здорового лица…»

Отрывок из романа И. А. Гончарова «Обломов»

Илья Ильич Обломов рассказывает своему другу Андрею Штольцу о том, каким ему представляется современное общество.


— … Вечная беготня взапуски, вечная игра дрянных страстишек, особенно жадности, перебиванья друг у друга дороги, сплетни, пересуды, щелчки друг другу, это оглядывание с ног до головы; послушаешь, о чем говорят, так голова закружится, одуреешь. Кажется, люди на взгляд такие умные, с таким достоинством на лице, только и слышишь: «Этому дали то, тот получил аренду». — «Помилуйте, за что?» — кричит кто-нибудь. «Этот проигрался вчера в клубе; тот берет триста тысяч!» Скука, скука, скука!.. Где же тут человек? Где его целость? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?

— Что-нибудь да должно же занимать свет и общество, — сказал Штольц, — у всякого свои интересы. На то жизнь…

— Свет, общество! Ты, верно, нарочно, Андрей, посылаешь меня в этот свет и общество, чтоб отбить больше охоту быть там. Жизнь: хороша жизнь! Чего там искать? интересов ума, сердца? Ты посмотри, где центр, около которого вращается все это: нет его, нет ничего глубокого, задевающего за живое. Все это мертвецы, спящие люди, хуже меня, эти члены света и общества! Что водит их в жизни? Вот они не лежат, а снуют каждый день, как мухи, взад и вперед, а что толку? Войдешь в залу и не налюбуешься, как симметрически рассажены гости, как смирно и глубокомысленно сидят — за картами. Нечего сказать, славная задача жизни! Отличный пример для ищущего движения ума! Разве это не мертвецы? Разве не спят они всю жизнь сидя? Чем я виноватее их, лежа у себя дома и не заражая головы тройками и валетами?

— Это все старое, об этом тысячу раз говорили, — заметил Штольц. — Нет ли чего поновее?

— А наша лучшая молодежь, что она делает? Разве не спит, ходя, разъезжая по Невскому, танцуя? Ежедневная пустая перетасовка дней! А посмотри, с какою гордостью и неведомым достоинством, отталкивающим взглядом смотрят, кто не так одет, как они, не носят их имени и звания. И воображают несчастные, что еще они выше толпы: «Мы-де служим, где, кроме нас, никто не служит; мы в первом ряду кресел, мы на бале у князя N, куда только нас пускают»… А сойдутся между собой, перепьются и подерутся, точно дикие! Разве это живые, не спящие люди? Да не одна молодежь: посмотри на взрослых. Собираются, кормят друг друга, ни радушия, ни доброты, ни взаимного влечения! Собираются на обед, на вечер, как в должность, без веселья, холодно, чтоб похвастать поваром, салоном, и потом под рукой осмеять, подставить ногу один другому. Третьего дня, за обедом, я не знал, куда смотреть, хоть под стол залезть, когда началось терзание репутаций отсутствующих: «Тот глуп, этот низок, другой вор, третий смешон» — настоящая травля! Говоря это, глядят друг на друга такими же глазами: «вот уйди только за дверь, и тебе то же будет»… Зачем же они сходятся, если они таковы? Зачем так крепко жмут друг другу руки? Ни искреннего смеха, ни проблеска симпатии! Стараются залучить громкий чин, имя. «У меня был такой-то, а я был у такого-то», — хвастают потом… Что ж это за жизнь? Я не хочу ее. Чему я там научусь, что извлеку?.. Ты посмотри: ни на ком здесь нет свежего, здорового лица…

— Климат такой, — перебил Штольц. — Вон и у тебя лицо измято, а ты и не бегаешь, все лежишь.

— Ни у кого ясного, покойного взгляда, — продолжал Обломов, — все заражаются друг от друга какой-нибудь мучительной заботой, тоской, болезненно чего-то ищут. И добро бы истины, блага себе и другим — нет, они бледнеют от успеха товарища. У одного забота: завтра в присутственное место зайти, дело пятый год тянется, противная сторона одолевает, и он пять лет носит одну мысль в голове, одно желание: сбить с ног другого и на его падении выстроить здание своего благосостояния. Пять лет ходить, сидеть и вздыхать в приемной — вот идеал и цель жизни! Другой мучится, что осужден ходить каждый день на службу и сидеть до пяти часов, а тот вздыхает тяжко, что нет ему такой благодати…

— Ты философ, Илья! — сказал Штольц. — Все хлопочут, только тебе ничего не нужно!

— …Как, всю жизнь обречь себя на ежедневное заряжанье всесветными новостями, кричать неделю, пока не выкричишься? Сегодня Мехмет-Али послал корабль в Константинополь, и он ломает себе голову: зачем? Завтра не удалось Дону Карлосу — и он в ужасной тревоге. Там роют канал, тут отряд войска послали на Восток; батюшки, загорелось! лица нет, бежит, кричит, как будто на него самого войско идет. Рассуждают, соображают вкривь и вкось, а самим скучно — не занимает это их; сквозь эти крики виден непробудный сон! Это им постороннее; они не в своей шапке ходят.


Дела-то своего нет, они и разбросались на все стороны, не направились ни на что. Под этой всеобъемлемостью кроется пустота, отсутствие симпатии ко всему! А избрать скромную, трудовую тропинку и идти по ней, прорывать глубокую колею — это скучно, незаметно; там всезнание не поможет и пыль в глаза пустить некому.


— Ну, мы с тобой не разбросались, Илья. Где же наша скромная, трудовая тропинка? — спросил Штольц.

Обломов вдруг смолк.

— Да вот я кончу только… план… — сказал он. — Да бог с ними! — с досадой прибавил потом. — Я их не трогаю, ничего не ищу; я только не вижу нормальной жизни в этом. Нет, это не жизнь, а искажение нормы, идеала жизни, который указала природа целью человеку…

— Какой же это идеал, норма жизни?

Обломов не отвечал.

— Ну, скажи мне, какую бы ты начертал себе жизнь? — продолжал спрашивать Штольц.

— Я уж начертал.

— Что ж это такое? Расскажи, пожалуйста, как?

— Как? — сказал Обломов, перевертываясь на спину и глядя в потолок. — Да как! Уехал бы в деревню.

Поделиться