Живёт в Рыбинске.
© А. П. Смирнов, 2012
«Только я видел эту звезду»
Женщина
Море ночи волн седые гривы
гонит сквозь черемуховый чад…
В женщине, расплывшейся заливом, хорошо
плескаться по ночам!
Плыть, качаясь на валах неспешных,
и нырять с азартом в глубину,
прикасаясь телом многогрешным
к темному таинственному дну…
Чтоб потом в ликующей истоме
целовать вспухающий живот,
слушая, как белой птицей в доме
женщина воркует и поёт!
* * *
В пятнадцать лет я выругался матом
в глазах друзей, и вспыхнул, покраснел…
Вот так, вступив в запретных слов квадраты,
вступил я вскоре в круг запретных дел:
глотал портвейн и дрался не за правду;
в постель тащил не тех, в кого влюблён;
игральному потворствовал азарту
и к подлецам стучался на поклон.
Нет оправданья в том, что жизнь сурова,
что в лабиринте не дана нам нить:
сам корень зла всегда растёт из слова,
которое нельзя произносить.
Из цикла «Звезда»
Е. С.
Не потому, что от Неё светло,
А потому, что с Ней не надо света.
И. Анненский
* * *
С весёлой легкостью тротила
ты быт в пространство распылила:
порой лишь суп или компот
ко мне мгновенно капнут в рот;
всё остальное — бытиё,
где тело знойное моё
в самозабвенье исчезает,
лишь имя имя осязает,
в божественные звон и стон
сливая почвенность имён…
* * *
Возвращенье на землю из сфер Беатриче
мы с тобой провели с соблюденьем приличий:
катехизисы загса, квартирные съезды…
Но куда подевать придыхание бездны?
Вот порой и слетаем с житейского круга,
открывая для бездны наш маленький угол и
ломая дрова, прожигая кровать,
ничего не хотим на земле понимать…
* * *
…и я не тот, и ты не та,
и в этой жизни слишком грубой
лишь одиночества тщета
свела на вечность наши губы,
лишь невозможность не любить,
мечты наивное желанье.
Но надо жить и надо быть,
хоть чуть похожим на мечтанье:
лукавствовать, таить печаль,
смеяться, стлать нежней тумана…
И вдруг заметить невзначай,
что сам стал истиной обмана.
* * *
Ты слов моих не понимаешь:
то захохочешь, то зарыдаешь
от тех же самых слов
и жемчугом своих зубов
слова, как яблоки, кусаешь.
Имеешь музыкальный слух,
училась в музыкальной школе
и, верно, в слове слышишь боле,
чем смысл слогов, там трех иль двух…
А я к себе, наверно, глух.
Прости! Я буду чувства слушать внимательней,
чтоб не облечь
то, что твою пугает душу
в свою обыденную речь.
Иначе как же быть мне мужем?
Прости! Дай я сотру со щёк
слезинок росность наливную
и все, что переврать я мог,
скажу словами поцелуев.
* * *
Вагон качнулся и поплыл,
и за окном блеснула зыбко,
как бы на грани внешних сил,
твоя плакучая улыбка.
Что загадала ты сейчас,
в миг разрывающей разлуки?!
Об этом не смыкать мне глаз,
тянуть в пространство писем руки,
слова твои перевирать…
Ужасен холод расстоянья!
Ещё страшней — не понимать
молчащей женщины желанья.
* * *
Мудреца лишь мудрец понимает.
И поэта почтит лишь поэт.
А по небу звезда пролетает
и не падает, бедная, нет.
Пролетит, никогда не вернётся…
И в две тысячи пятом году
здесь, на дне мирового колодца,
только я видел эту звезду.
Из цикла «Ночи»
1
Навалилась тоска, хуже смерти,
злом бессонницы выкровив ночь,
чтобы мысли могли, словно черти,
в ступе разума душу толочь.
За окном грозоликое лето
чёрным дождиком моет листву…
Мне бы только дожить до рассвета,
а потом я всю жизнь проживу.
2
Как ни гони из сердца тени,
они всегда заманят нас
в бессонницы ночные бденья
пред Спасом, вжившимся в левкас…
Лампады жёлтое сиянье
бледнеет в розовый рассвет.
Слезой и стоном покаянья
не смыть с души греховных лет!
Пусть пьёшь отчаянье горстями, молитвя
истинную Власть,
к судьбе привязанный страстями,
и в покаянье ты лишь страсть.
К чему молитвы и проклятья?
За дни греховного пути
не покаянье, а распятье
нам предначертано пройти!
* * *
Потемнели глаза — понимаю…
Отвернула плечо — узнаю…
В каждом взгляде и жесте читаю
твою гордость и душу твою.
Но напрасно мне морщить морщины,
твою ласковость вымолить чтоб,
ты не глянешь приветно и длинно,
не заметишь нахмуренный лоб.
Для тебя не чужды мои муки,
если я их сумею облечь
в благородно текущие звуки,
в недвусмысленно ясную речь.
Я молчу, на балкон выбираюсь,
там тяну сигареты свои
и тону в немоте, задыхаюсь,
умираю для нашей любви.
Про грусть
Волосы кудрявятся на плечи,
как тюльпан, улыбка на губах —
ты идёшь к любимому на встречу
на высоких тонких каблуках.
Бриджи васильковые в обтяжку,
топик золотистый до пупка —
ты прелестна прелестью нетяжкой,
юностью воздушною легка.
Я сижу на лавочке в сторонке,
грусть свою пытаюсь превозмочь:
грустно — эта сочная девчонка
мне не одноклассница, а дочь.
Для другого счастьем ты означишь
чувств предел в недальнем далеке…
Но придешь, коль больно, и поплачешь
на моей морщинистой щеке.
Время
Асфальтом шляндал, лужи мял
в одно сиреневое лето я
и где-то время потерял,
душой за пазухой согретое.
Теперь по городу брожу
почти с восхода и до темени,
безумства дел людских слежу,
но не найду меж ними времени.
Ну что мне громкий час иль год,
ныряющий в тысячелетия,
когда в нём время не живёт,
как в речи пауз междометия?
Автомобилем сбитый пёс,
обедня смерти, жертва темени!..
Но слышу, слышу лисий хвост,
след заметающего времени.
Анатолий СМИРНОВ
Ярославский регион