У Зайончковского многое наоборот. Прежде всего, он меняет привычную биографию своего героя-автора. Этого слоняющегося без дела и попадающего в истории соседей писателя.
В «Счастье возможно» герой, как и прежде, провинциал.
Но в прошлом. Ныне и давно уже – москвич. Всем известное Хотьково, в котором по старым биографиям и прозе живет Зайончковский, тут тоже есть. В виде дачи в некоем Васьково, куда автор-герой ездит время от времени из московской квартиры, и куда приезжает проведать его бывшая жена с новым мужем, бизнесменом Дмитрием Павловичем. С васьковскими соседями герой-писатель не общается, и о них в романе если и говорится, то скупо.
Зайончковский в первом своем романе «Сергеев и городок» – провинциал по философии и времявосприятию. Но прежде всего – по месту жительства.
При всей своей писательской отдельности он столько же «я», сколько «мы».
Он там, где все друг друга знают. И объединяет героев прозы этого жителя маленького городка некое общее свойство неизменности. Которым автор гордится за себя и своих соседей. То есть что бы в большом мире ни происходило, какие бы потрясения и перестройки ни совершались, мы вот тут всегда будем сидеть в своих полуразвалившихся домишках, на огородах, в разборках с домашними и соседями. И на этом вот мелководье откроются такие глубины чувств и потрясений, что мало большому городу не покажется. И в этом наше право и правда.
И в романе «Прогулки в парке» все то же – городок, не названный, но узнаваемый.
Все та же маленькая родина, где все происходит в настоящем времени.
Где даже если в парке писатель, гуляя с псом Карлом, точно в насмешку над коммерческой остросюжетностью, обнаружит труп девицы, а в соседнем доме самоубийцу, а за спиной притаившегося маньяка, жизнь никак не переменится. И все так же будет выходить во двор в ботах тетя Шура, и будут хлопать подъездные двери, отмеряя время рождений, обыкновенных историй и естественных смертей.
Что-то с прозаиком после «Прогулок в парке» произошло. Может, городок ему надоел. Хождение по соседям с открытием в их обыденности неожиданных маленьких трагедий. Он переселил героя в столицу. Вычеркнул из его памяти известных с детства Людок, Калининых, Сергеевых, баб Шур, Сашек и Лешек. Стал жить новой жизнью. И пытаться рассказывать новые истории о новых столичных героях.
Автор не едет из Москвы на родину в провинцию встречаться с соседями по своей прошлой жизни.
Он эту провинциальную жизнь, отрезанную от живущих ею в реальности, пытается переселить на столичную почву.
В новом романе все те же завязки и зачины. Писателю не пишется. Он прислушивается к звукам этажом ниже. И этажом выше. Там кто-то ругается. Орет телевизор. Кто эти люди, что за женские голоса, и в чем там их драмы – писателю неведомо. И он начинает придумывать. Бродит по городу. Присаживается на лавочки. Заговаривает с неизвестными женщинами. Сочиняет про них истории возможного счастья.
Старый прием в новых условиях работает худо. Но книге и теме это все равно. Подчеркнутая сочиненность жизней недавних знакомцев не мешает остроте сопереживания.
Потому что эти рассказы о чужом счастье лишь обрамление сквозного и главного сюжета.
Он разворачивается с самим писателем со знакомыми деталями и интонацией в его маленькой семейной драме. Жена ушла к другому, но продолжает «бывшего» опекать. Возвращаться совсем у нее нет резонов. Но писатель надеется. Пересочинить эту историю он не в силах. Счастье в реальности возможно. Но мы в этой вероятности, кажется, ни при чем. Остается терпеливо ждать, что там придет в голову тому, кто сочиняет наши судьбы.
Алгоритм достижения счастья не выводится, и не надо.
Пассивность от веры в предопределенность не уничтожает твои шансы. А шажок в сторону судьбы ничего не гарантирует. Племянница Лариска, отчаявшись найти достойную половину среди московских поставщиков своего бизнеса, могла бы тихо спиться от безнадежности, если бы по прихоти писателя не нашла нового поставщика и мужа в Швеции. А старушке Марине, всю жизнь мечтавшей переселиться в Москву, счастье явилось под занавес, само собой, в виде старичка с московской квартирой, легко женившегося на ней и так же легко умершего, оставив в наследство недостижимое московское бытие.
По Зайончковскому счастье всегда возможно. Хотя бы потому, что альтернатива с невозможностью очевидно неверна. Вероятность перемен и исполнения желаний уходит только вместе с жизнью.
Возможно, так оно и есть. Во всяком случае, пока читаешь Зайончковского – этому веришь.
Олег Зайончковский. «Счастье возможно». М., «АСТ: Астрель», 2009.
Газета.Ru