Где находится нобелист?

13 октября будет вручена очередная Нобелевская премия по литературе, и робкие предположения о том, что в 2016 году обойдется без русофобии, утешают мало. 
Рисунок: Виталий Подвицкий



Имена писателей, достойных награды, давно всем известны. То, что никто из них даже близко не подберется к шведским бастионам, очевидно. Просочившиеся в прессу фамилии претендентов выглядят по привычке весьма печально.

Самое громкое здесь имя — японец Харуки Мураками, пик популярности которого как в России, так и в США, Европе и, разумеется, у себя на родине, миновал. С высокой долей вероятности он останется не у дел. СМИ на все лады склоняют и Боба Дилана, американского исполнителя и поэта-песенника, чья слава осталась далеко позади. Но и ему ничего не светит. 

Мураками и Дилан нужны для того, чтобы придать литературному Нобелю лишней интриги. Мол, сейчас как запустим в медиа, и пусть гадают: а кто? а вдруг? А мы тем временем вручим главный приз какому-нибудь очередному Патрику Модиано, благо столь же плоско и скучно, серо и стерто пишет сегодня каждый второй. Например, американка Джойс Кэррол Оутс. Она — давнишний кандидат на Нобелевскую премию, но читать ее так же невозможно, как и жевать бумагу: видно, что автор умеет складывать буквы в слова, а вот зачем — непонятно. 

Чуть повеселее выглядят прозаики Филип Рот и Томас Пинчон, но и они — просто крепкие середнячки, и если вы никогда не держали в руках их творений, то не потеряли ровным счетом ничего. Необязательность — вообще главная отличительная черта «эстетической» логики определения нобелистов. Проще говоря, когда дают за «красоту», а не за «политику», никто не в состоянии даже приблизительно объяснить, о чем идет речь. Якобы существуют какие-то внятные критерии того, что такое «хороший текст», но на деле мы всегда сталкиваемся с предельно глупым выбором: весь его смысл сводится к тому, что нужно иногда поощрять «оригинальность», чтобы потребитель приобщился, прочел, восхитился. 

Однако читатель всегда оказывается умнее. В 2011-м Нобелевскую премию по литературе получил шведский поэт Тумас Транстрёмер (он писал очень интересно, к слову сказать), но ничего ровным счетом не изменилось. Никакого смысла в высокой награде не было, очередей в книжные не выстроилось, и теперь не всякий критик вспомнит без подсказки о недавнем триумфаторе. Съели чижика, а он еще и не очень вкусный. 

Случаи вручения литературного Нобеля по соображениям, далеким от политических перипетий дня сегодняшнего, обсуждать и впрямь нечего: кому-то что-то показалось симпатичным — ладно, и что? 

Когда шведская академия решает, что пора обратить внимание на мир за окном, ситуация выглядит еще печальнее. Поощрение Светланы Алексиевич за ее тексты, в которых нет ничего художественного (да и документального — маловато), ни на что не повлияло. Да, белорусская «ваятельница» находится в тренде, но по факту все то, о чем она рассуждает, обсосано на Западе лет тридцать назад. Задрав штаны, бежать за вашингтонским обкомом у Нобелевского комитета получается плохо, однако он и в этом году может попытаться.

Тогда традиционную речь по случаю вручения произнести придется, скорее всего, живущему в Париже сирийскому поэту Адонису (настоящее имя Али Ахмад Саид Асбар). Стихи здесь ни при чем: просто когда-то Адонис выступил против Башара Асада, и, возможно, в Швеции сочтут, что настало время поддержать так называемую «сирийскую оппозицию» еще и добрым жестом. Само собой, на весь мир прозвучит «слово поэта» о том, что «нужно садиться за стол переговоров», и не будет упомянуто, что стол сей боевики, воюющие нынче в союзе с ИГИЛ против регулярной армии, залили кровью. 

Если страсти решат не нагнетать, то наградить могут романиста из Кении Нгуги Ва Тхионго. Мол, мы, белые люди, не забыли об Африке, она остается сферой нашего культурного и политического влияния, и вот — смотрите, какой у нас есть писатель. Впрочем, Тхионго — это в любом случае лучше, чем Адонис или Алексиевич. Никто, конечно, не бросится читать о жизни народов мау-мау и кикуйю, но хоть от России отстанут — и то хлеб. 

Существует только один критерий, который имеет смысл обсуждать: влияние литературы на жизнь. Единственный соответствующий ему кандидат — австриец Петер Хандке, сценарист фильма «Небо над Берлином» (режиссер Вим Вендерс). Хандке — гуманист, человек, заставивший многих на Западе задуматься о том, что на самом деле происходило в Сербии, автор сложный, критикуемый, но — живой, настоящий, такой, каким и следует быть наследнику великой традиции XIX века, когда слово еще что-то значило.

Впрочем, влияние Хандке не стоит переоценивать, и если всерьез рассматривать литературу не как полубессмысленное упражнение по выстраиванию слов в предложения, то Нобелевской премии достойны лишь Стивен Кинг и Джоан Роулинг, чьи книги действительно изменили мир. В лучшую или худшую сторону, судить пока, наверное, рано, но мы в любом случае живем в реальности, сформированной благодаря их усилиям. Разумеется, Нобелевский комитет существует в собственном пространственно-временном континууме, где и Алексиевич — писатель, так что надеяться и в 2016-м особенно не на что. Если дадут Мураками, то даже это будет большой победой здравого смысла.
Автор
Михаил БУДАРАГИН, публицист
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе