О том, что нужно сделать, чтобы событие было поистине «литературным», с какими проблемами сталкиваются сегодня книжные издательства и почему дети на уроках литературы проявляют себя прекрасными психологами, рассказывает МИХАИЛ НЯНКОВСКИЙ, заслуженный учитель школы РФ.
Михаил Нянковский преподавал литературу в школе более 20 лет, был одним из основателей альтернативного среднего учебного заведения в Ярославле «Провинциальный колледж». В 1994 году победил в конкурсе «Учитель года России», а затем стал постоянным членом жюри конкурса. Сегодня является главным редактором книжного издательства «Академия развития» и активным участником образовательных проектов.
— Михаил Александрович, дети сейчас очень мало читают. Как вы считаете, в этом виноваты учителя литературы или всему виной плохо организованный учебный процесс в школе?
— Сколько бы я ни преподавал в школе, я слышу разговоры о том, что дети мало читают. Когда мы были школьниками, нас ругали, что мы мало читаем, так же говорили 30 лет назад, когда я начинал преподавать, и сейчас то же самое. Раньше книга для нас была важнейшим источником информации. Были книги, газеты и чуть-чуть телевизора. Сегодня очень много источников информации, в том числе и телевидение (причём не один канал, как тогда было, а сотни!) и интернет. И естественно, что любой человек не может переварить информацию выше какого-то определённого объёма. В этом объёме книга стала занимать меньшую долю. Это объективная причина, и я бы не сказал, что это смертельно.
Но если дети не читают книги, в том числе художественные, это не значит, что они ничего не читают вообще. Ведь, когда они сидят перед экраном компьютера, они всё равно что-то читают. Другое дело, что читают без разбора, не то, что нам хотелось бы.
Есть и субъективная причина – нечитающие родители. Я в детстве, например, тоже не любил читать, меня невозможно было заставить сесть за книжку, но у меня в доме читали все: бабушка, родители, сестра. И вот, когда все читают, ты невольно в это втягиваешься. Сегодня дети не видят родителей с книжкой в руках, то есть мы потеряли поколение родителей, а не детей. Вот это беда.
Что касается школы, я бы не стал во всём винить учителей. Учителя, конечно, бывают разные. Но почему-то у нас все говорят: «Дети не любят читать – виноваты учителя литературы». Но никто не говорит: «Дети не любят природу – виноваты учителя биологии». Видит Бог, не надо абсолютизировать роль учителя. Другое дело, роль образования. Мы слишком много спорим о том, как преподавать литературу, и слишком мало её преподаём. То, как учить этому предмету, известно уже лет 200, и выдумывать ничего не надо.
— И как же правильно преподавать литературу?
— Для этого существует методика преподавания литературы, я вам сейчас весь курс этой науки читать не буду. На самом деле, все знают, как это делается. Но проблема-то в том, что учителю очень многое мешает работать. Очень много вещей не имеют отношения к педагогической деятельности: мониторинги, отчётность, ведение электронных журналов, дневников – это отнимает уйму времени либо от самообразования, либо от дополнительной работы с детьми.
Когда я работал в школе, считалось, что у нас очень много формализма: мы сдавали 2 отчёта в год. Какие были золотые времена! А по вечерам мы читали книжки, и мы всегда были в курсе современной литературы. Сегодняшние учителя литературы очень мало читают: им просто некогда. Если дать учителю время почитать, всё было бы лучше.
— Как вы считаете, что учитель должен сделать, чтобы заинтересовать учеников в чтении? Чтобы они сами захотели взять в руки книгу?
— Читать из-под палки очень трудно: прочитаешь, и ничего не останется. Надо ещё не забывать, что ребёнок не просто должен читать, он должен получать удовольствие от чтения. Чтение для этого и создано. Как заинтересовать? – очень сложный вопрос. Есть тысячи всяких нюансов и приёмов, но я могу сказать об одном очень важном моменте: разговор о литературе на уроке должен быть интересен в первую очередь самому учителю. Дети очень тонко чувствуют безразличие или заинтересованность рассказчика. Причём гораздо тоньше, чем нам кажется.
Помню, когда я только начинал работать в школе, в классе была одна девчонка — пловчиха. Она жила недалеко от меня, и иногда мы шли вместе в школу. И вот как-то мы идём, разговариваем, и она мне говорит: «А ведь вы Некрасова не любите». Я говорю: «С чего ты взяла?» «Ну, по урокам-то видно», — она спортсменка, она не филолог, но она чувствует, что мне это неинтересно.
В чём, собственно, миссия учителя литературы? Он является посредником между ребёнком и писателем. Когда идёт урок по Толстому, Достоевскому, по Пушкину, перед учениками стоят не авторы произведений, а ты. И заставить их полюбить Толстого, Достоевского и Пушкина невозможно, если им не будешь ты интересен. Если тебе писатель нравится, если ты сам заводишься, тогда им становится интересно разговаривать с тобой и постепенно они приходят к книжке.
— Но, кроме того, что мало читают, у нас ещё и грамотность падает. Вы можете ясно и лаконично объяснить, зачем соблюдать правила русского языка, если они очень сложные, и не секрет, что почти в каждом из них огромное количество исключений?
— Я буду банален, но, на мой взгляд, грамотно писать нужно для того, чтобы не сделать ошибку во фразе «Казнить нельзя помиловать». Я часто не понимаю смысла сообщений, которые мне приходят в «Фейсбуке» или по смс. Я вынужден переспрашивать десять раз, потому что отсутствие запятой или не та буква совершенно искажают смысл. Эти правила существуют не для запоминания, а для того, чтобы тебя правильно понимали. У нас очень мало внимания в курсе русского языка уделяется смысловому аспекту грамотности. Мы учим правила, повторяем, но очень мало говорим о том, о чём вы меня спросили: почему это важно?
Сейчас мне приходится часто заниматься редактированием. Рукописи тоже бывают всякие, в том числе и с ошибками: пока читаешь, десять раз подумаешь, что имелось в виду. Иногда, если автор жив, обращаешься к нему, спрашиваешь, что он хотел сказать. Поставил бы он правильно запятую, я бы и голову не ломал.
— Рукописи сейчас действительно безграмотны? Считается, что у нас практически полностью исчезла редактура, и даже писатели и журналисты не обращают внимания на то, как они пишут.
— Это правда. Только не потому, что редактура исчезла. Дело в том, что она (редактура) начинается после рукописи. Взрослые люди сейчас надеются на компьютер, который сам исправит или подчеркнёт, и на редакторов и корректоров: «Я напишу как-нибудь, а корректор потом поправит». Но корректор может поправить не так, как автору хотелось бы. Я не говорю, что писатели и журналисты безграмотны, всё-таки люди пишущие – это наиболее грамотная категория наших граждан. Но многие из них проявляют некоторую безответственность при проверке своих текстов, потому что посидеть лишнее время и почитать, подумать, как тут фразу лучше построить, какое слово употребить – некогда, некогда, некогда.
— Как вы считаете, снижению грамотности в школе способствовали тесты? Как вы относитесь к введению итогового сочинения по литературе?
— Тут момент сложный. Худо ли бедно ли, но раньше у нас существовала система обучения написания сочинения. Для этого нужны особые навыки, этому надо учить – просто так, на раз, это не берётся. Потом, когда ввели ЕГЭ, учителя сначала продолжали писать сочинения, а потом они поняли, что с них этого никто не требует, и расслабились. В результате у нас сейчас система подготовки к написанию сочинения напрочь разрушена. И когда вдруг, ни с того ни с сего, вводят сочинение, никто не готов.
Но это не единственная проблема. У нас ведь большинство учеников идёт по пути наименьшего сопротивления, то есть списывают. Причём если раньше нас беспокоили сборники «500 золотых сочинений», то теперь даже сборник покупать не надо, а только нажать на кнопку. Я бы даже не возражал, если бы на всех этих сайтах, с которых списывают, были бы грамотные тексты. В конце концов, списать или запомнить хороший грамотный текст – это даже не плохо. Но там же ерунда полная!
— Что же тогда делать? Как проверять знания по литературе?
— Навык создания текста, навык монологического письменного или устного высказывания – это очень важный навык. На мой взгляд, выпускник средней школы – это человек, который должен знать, что сказать, как сказать и уметь это реально делать. Поэтому что-то вроде сочинения нужно. Я, да и не только я, уже много лет предлагаю простую форму сочинения по литературе. Приходит ученик на экзамен, он знает, как читать текст и как его анализировать. Ему даётся текст, и пусть он прямо здесь и сейчас его анализирует и оценивает. Для этого понадобится актуализировать все свои представления о литературе, применить навыки анализа литературного текста. А сегодня дети только память напрягают: они начинают мучительно вспоминать, что им говорили на уроках. Для этого интеллектуальных способностей не надо, и сочинения проверяют только память и умение обернуть всё в нужные слова.
— То есть, вы предлагаете сделать в обучении упор на анализ и теорию литературы?
— Теория – это инструмент. Никто не предлагает изучать высшую математику без таблицы умножения или физику без законов Ньютона. Почему-то считается, что литературу можно изучать, не зная ни одного закона. То есть, теорию литературы в определённом объёме, конечно, знать надо. Зачем нужен анализ текста на уроке? Чтобы потом, когда ты читаешь книжку, ты не скользил по сюжету, а цеплялся за что-то важное. Мне кажется, что задача учителя литературы – научить ребёнка понимать, что в тексте стоит за этим словом, оборотом, приёмом, фигурой речи. Если ребёнок этому научился, значит, он научился грамотно, глубоко, аналитически читать. Давайте это на экзамене, и проверим. А если он не научился, значит, либо ему 3 поставим, либо учителю.
— Но ученики часто жалуются: «Мы разбираем текст, и учитель говорит, что синие занавески в поэме символизируют глубокую грусть лирического героя» — а синие занавески, по мнению ученика, символизируют синие занавески.
— Я боюсь, что в этом случае ученик прав. Учитель не должен навязывать своё мнение, он должен подталкивать учеников к самостоятельной оценке. Более того, всё, что нужно найти в тексте, есть в самом тексте. Если учитель говорит, что синие занавески что-то символизируют, ученик вправе спросить: «Откуда вы это взяли?». Конечно, есть вещи, которые дети не знают, например, литературная традиция. Учитель может сказать: «Если у Блока в стихах возникает синий плащ, то по традиции, синий цвет означает то или то». Но это не значит, что Блок тоже так думает, просто это надо иметь в виду. Дальше ребёнок сам соображает, складывается ли картинка: если это действительно так, тогда про что стишок? Здесь же масса вариантов, и не надо точек ставить.
— Вам не кажется, что сейчас в школе учеников в большей степени готовят к экзаменам, а не учат аналитически мыслить?
— Насколько я знаю наших учителей, особенно филологов, они всегда параллельно занимались двумя вещами: учили думать и готовили к экзаменам. Бывали такие редкие времена, например в начале 90-х годов, когда на экзамене стали действительно оценивать способность мыслить, способность разбираться. Это был короткий период. Я не очень верю в то, что у нас есть учителя, которые кроме как подготовкой к экзаменам ничем не занимаются. Зачем человек идёт работать в школу? Ну не для того же, чтобы заработать деньги – их там не заработаешь. Ну не для того же, чтобы натаскивать ребёнка на экзамены – это неинтересно. Он туда идёт за чем-то большим.
— Вы сказали, что в 90-х был период, когда экзамен совпал с проверкой на зрелость, может нам стоить взять за основу ту систему образования?
— Вернуться в 90-е?
Там был особый период, я думаю, что такого периода уже не будет. Это были первые постсоветские годы, мы освобождались от всех старых рамок. В первое время это освобождение принесло расцвет. Мне как раз повезло, я именно в это время работал в школе: конец 80-х начало 90-х — для меня это были лучшие годы. Но, к сожалению, любой расцвет порождает и негативные явления. В какой-то момент началась вольница: что хочу, то и ворочу. Причём это касалось как учителей, так и детей. Например, учили детей высказывать собственное мнение, и они начали высказывать, только перестали слушать чужое. Учителя говорили: «А я хочу вот так преподавать, а я вот это изучать», — а бедный ребёнок не успевал за ними. Поэтому всё равно всегда нужны какие-то стандарты обучения, рамки.
— Михаил Александрович, 2015 год объявлен годом литературы. Вы лично будете участвовать в каких-то проектах, всероссийского масштаба или областного?
— (Вздыхает) Я готов участвовать во всех проектах всероссийских, областных, районных, дворовых и межпланетных, потому что всю свою жизнь я, так или иначе, связал с литературой. Проблема в другом: я не очень понимаю, что предполагает год литературы. Так же, как я не очень понял, что предполагал год культуры.
Дело в том, что если мы действительно хотим чего-то добиться, нужны деньги – и немалые, и нужна некая политическая воля. Просто объявить год литературы недостаточно.
Вот возьмём, например, проблему детского чтения. Если уж мы объявили год литературы, значит, нам нужны некие дополнительные усилия. Во-первых, нужна поддержка детской литературы. Я как издатель понимаю, что происходит, и могу об этом говорить. Что у нас издаётся в детской литературе? То, что гарантированно купят родители. Поэтому новому детскому автору, будь он трижды талантлив, не пробиться на рынок, потому что издатель не самоубийца, он не будет рисковать. Он лучше издаст Михалкова, который хуже этого нового молодого поэта, но которого знают родители. Родители на нём воспитывались, они его давно не перечитывали, поэтому качество текста их уже не интересует, но они знают, что ребёнку надо прочитать «дядю Стёпу». Почему не издают новых авторов? Потому что рискуют: «Не будут покупать, следовательно не отобьём деньги, не получим прибыль».
Значит, что может сделать государство? Во-первых, оно может помочь с пиаром этого нового автора. У нас ни на одном телеканале, даже на «Культуре», нет ни одной передачи по литературе. Есть, правда, программа Игоря Волгина, но она для тех, кто уже что-то в литературе понимает. А что делать тем, кому это еще не доступно?
Во-вторых, поддержите финансово талантливых молодых авторов, хотя бы в этом году. Дайте им какой-то шанс. Если бы издательство получило некую страховочную финансовую «подушку», оно, может быть, и рискнуло бы немножко денег вложить в нового автора. А если ещё на государственном канале его два раза в год покажут, то это будет старт, и дальше писателя будут издавать, потому что он известен.
То же касается и федеральной программы поддержки чтения. Кто знает, что она у нас есть? Да никто, кроме разработчиков. Она есть, она не работает.
Для этого всего нужны средства – и немалые. Я нигде не слышал, чтобы на год литературы выделялись какие-то деньги. А сейчас, в ситуации кризиса, думаю, что их и не будет. Тогда надо привлекать к этому наших меценатов и предпринимателей, для чего повторяю, нужна политическая воля. Поэтому я не сильно обольщаюсь насчёт года литературы, хотя идея сама очень хорошая.
— Вы – главный редактор издательства, которое специализируется на учебной литературе. В частности, вы издаёте много пособий для ЕГЭ и ГИА, но практически не выпускаете, например, книги с критикой на литературные произведения. Получается, это следование коммерческой выгоде? Как вы считаете, книжное издательство должно следовать спросу покупателей или этот спрос подтягивать до высокой, качественной литературы?
— Тут дело обстоит очень просто: у издателей, особенно у провинциальных (областных, городских) выбора, что издавать нет, потому что издавать можно только то, что продаётся. Даже если издатель захочет выпустить хорошую книгу, но не будет уверен, что покупатель её купит, он не будет рисковать. Если покупатель идёт в магазине мимо книги, которую он никогда раньше не видел и которой не слышал, то он вряд ли ею заинтересуется. Значит, издателю надо ещё вложить деньги в рекламу этой новой книги. А рисковать прибылью, да ещё и вкладывать свои собственные деньги на пиар никакое издательство не будет, если нет гарантий.
У меня, как у редактора, есть выбор: издать пособие по подготовке к ЕГЭ по математике, которую сдают гарантированно 100% или по литературе, которую сдают только 3%. А из этих 3% аналитическую литературу, необязательную для подготовки, купят тоже только 3%. Вот и смотрите, чего у нас на полках книжных магазинов больше.
Поэтому, ещё раз повторю, нужна поддержка государства. Ведь, если у издательства, как у любого бизнеса, главная цель – получение прибыли, то у государства цели немного более возвышенные. У нас есть несколько всероссийских издательств, которые могут себе позволить формировать спрос читателей, но это те, которые могут рассчитывать на какую-то государственную поддержку.
— Вы можете назвать конкретно эти несколько издательских домов?
— Нет конечно, они же мои конкуренты. (смеётся)
— «Академия развития» в их число не входит?
— На всероссийском рынке мы издаём только коммерчески успешные книги, а вот на местном уровне мне иногда удаётся издать какие-то интересные, но малоизвестные произведения или сборники. Даже на международной книжной ярмарке в Москве у крупных издательств полки заставлены массовой литературой, бестселлерами. А маленькое издательство сидит с тремя книжками, которые оно выпустили за этот год, но смотришь: «Боже мой, какие книжки!»
Беседовала Елизавета Королева
Источник: Частный корреспондент