(Хорошо, хорошо, постараюсь не впадать в стиль Лариосика. «Фимиам как жанр» вызывает мало доверия.)
Два следующих дня лаборатории оказались, как братья в одной семье: корень один, а люди разные.
«Башмачкин» Олега Богаева - фантасмагорическая история по мотивам гоголевской повести, в которой ожившая шинель сама ищет по студеному Петербургу хозяина – Башмачкина. Сменяется череда фантастических и гротескных метаморфоз, действие несется с головокружительной быстротой, как в лихом боевике. Здесь каждый эпизод завершается чьей-нибудь смертью, мертвецы буянят как при жизни, и через весь вихрь фантасмагорий двое –Шинель и умирающий Башмачкин –тянутся друг к другу, как влюбленные Ромео и Джульетта.
Великолепный текст на читке оказался настолько самодостаточным, что я буквально увидела всю историю, как в радиотеатре. Здесь многое решили яркие речевые находки: захлебывающийся в предвкушении сенсации Газетчик (Мария Полумогина), шепелявящая Хозяйка и томная вдова (Любовь Ветошкина), нежно шелестящая зыбко-нереальная Шинель (Юлия Знакомцева). Наверное, театральный режиссер вряд ли что-либо мог добавить для воплощения, не считая может быть скупых наглядных метафор вроде семечек-тараканов-чиновников, рассыпанных на полу бредящим Башмачкиным (Кирилл Искратов).
Второй эскиз был по пьесе Василия Сигарева «Алексей Каренин». История страсти Анны Карениной, раскрытая в романе Толстого, здесь была увидена глазами обманутого мужа. Признаюсь, сама пьеса вызвала у меня слезы, настолько пронзительно и просто была рассказана история стареющего мужчины, растерявшегося перед крушением семьи. Где-то там, за рамками сюжета, разворачивались страсти Анны (Ирина Веселова), а здесь муж (Владимир Майзингер) и маленький Сережа (Илья Варанкин) растерянно пытались осознать, как им жить дальше, когда мама их бросила. Согласна с мнением, которое было высказано на обсуждении, о том, что в пьесе существует детски-отстраненный взгляд на непонятные и страшные вещи, которые творят взрослые, притом родные тебе люди. Отчего же они не берегут, отчего не хотят понять друг друга?- этой детской щемящей интонацией проникнута каждая сцена.
Роль Алексея Каренина,на мой взгляд, могла бы великолепно раскрыть возможности Владимира Майзингера как психологически тонкого актера. На мой взгляд, в тех ролях ,что он играет на большой сцене, еще не случилась стопроцентного попадание в его индивидуальность. В крошечных показах видна его способность к тонкой игре, богатой нюансами, глубокими переживаниям, переданными акварельными красками. На большой сцене либо идет пережим, чреватый однообразием приемов и красок, либо невыразительность. В роли Каренина даже в нескольких сыгранных им сценах была заявлена возможность другой палитры, другого решения. К сожалению, обрывочность купированных сцен, выбранных режиссером Евгением Кочетковым для показа и излишний нерв артистов, которые по привычке к большому пространству, на мой взгляд, «перекричали» текст, не позволили в должной мере оценить достоинства пьесы. Роман с театром –увы, в этот раз не случился.
Следующий день читок преподнес сюрприз: раз театр начинается с вешалки, играть будут в гардеробе. Используя вешалки, на которых висели черные тяжелые пальто, и гардеробный прилавок, актеры разыграли сцены из пьесы Владимира Голышева «Ярмонка».
По сюжету пьесы молодой Гоголь является к Пушкину, предмету своего поклонения, в надежде стать литератором. Пушкин, не слишком высоко оценивает его способности, но проявляет снисходительность к малороссу. Гоголь прихватывает в приемной поэта черновик наброска плутовской комедии и пишет на ее основе «Ревизора». Между тем параллельно разворачивается действие собственно пьесы об авантюристе Криспиане, которую (по версии Голышева) мог бы написать сам Пушкин. В финале критик Белинский возносит Гоголя «как наше все», а Пушкина объявляет лишь предтечей, который разглядел истинный талант.
Не берусь сейчас гадать, чем так насолил Николай Васильевич драматургу Голышеву, и в чем истоки «геростратова комплекса» у последнего.
Режиссер Вячеслав Ямбор решил пьесу как залихватскую пародию, где стихия театра царит безраздельно, где вместо почти всех персонажей – маски. К его чести, он сократил сцены пьесы про авантюриста Криспиана, оставив лишь схему сюжета, довольно предсказуемого надо признать. Зато взаимоотношения Пушкина (Валерий Кириллов) и Гоголя (Илья Варанкин) были решены практически пластическим этюдом. Худенький вертлявый Гоголь униженно склонялся перед поэтом, преданно , по-собачьи, смотрел на него снизу вверх, захлебывался в чудовищно-громоздких восхвалениях. В финале он вырастал над прилавком, изображающим стол для участников пресс-конференции. Неожиданно высоченная фигура в черном пальто, напоминающим чугунную шинель, тянулась к потолку. Гоголь бронзовел на глазах, мрачно ,как ворон над могилой, возвещал панегрик себе, любимому, под видом воспоминаний о погибшем поэте.
Здесь, на мой взгляд, в первую очередь Валерием Кирилловым, игравшим Пушкина, был заявлен очень интересный прием отстранения, когда актер и играет персонаж, и подсмеивается над ним, да впридачу еще иронизирует над тем, что в данную минуту на площадке происходит. Вряд ли эскизный набросок, поставленный за два-три дня, предполагал глубокое актерское погружение. Как неизбежное следствие – преувеличенные оценки актеров, слишком плакатные краски в изображении, или слабый, невыразительный рисунок. А жаль.
Последний залп по классикам был дан пьесой украинского драматурга Натальи Ворожбит «Вий», в котором гоголевский сюжет был перенесен в реалии дня сегодняшнего. Пьеса определяется автором как докудрама. Как следует из определения, последняя представляет собой «художественное воссоздание исторических событий». Ясно, что процесс развенчания уже запущен, ибо кто же в здравом уме будет воссоздавать сказку как историческую хронику.
Два француза - студенты философского факультета Лукас и Дамиан приезжают в экзотическую для них Украину по приглашению девушки Оксаны, с которой они свели знакомство в фейсбуке. Французы оказываются в незнакомой деревне среди хлопцев, которые исправно бухают и матерятся, видимо, для вящей документальности. Иностранцам-туристам демонстрируют местные достопримечательности, включающие горилку, девушек, украинские песни, а также страшилки о чернобыльских сомах, голодоморских канибаллах и Вие. Далее следует убийство местной ведьмы –Оксаны и следствие. Лукаса просят почитать молитвы над усопшей в церкви. Тот читает две ночи, пренебрежительно отмахивается от расспросов о преследованиях нечисти - «фильм 3D страшнее»-, сбегает в Париж, мимоходом сознавшись другу в убийстве. Заканчивает он отпевание Оксаны по скайпу.
Готовят же колбасу без мяса. Наверное, так же можно приготовить яичницу без яиц, молочную кашу без молока. Вполне допускаю, что можно сочинить страшилку о Вие без самого страшилища (в конце концов в фильме «Ведьма» по гоголевскому сюжету кинорежиссер Олег Фесенко тоже обошелся без главаря гномов). Но о чем тогда пьеса Ворожбит? Что в пьесе делает главный герой, убивший человека, если все происходящее с ним, судя по его словам, для него проблемой не является? На какой вопрос он отвечает в финале? «Дай ответ…Не дает ответа». Белый лист, пустая канва – вышивай, что хочешь.
И как ответит на этот вызов режиссер? Семен Серзин неплохо использовал пространство камерной сцены. Толкучка вокруг табурета в центре передавала демократическую давку в маршрутке. Стол, за которым велись непрерывные излияния, громоздился на маленькой сцене, скамейка под столом изображала погреб, куда разбитная Дренька (Анна Ткачева) затаскивала Лукаса (Алексея Кузьмина). Остальные актеры вполне себе документально представляли не испорченную образованием сельскую молодежь. Надо отдать должное – мера на сей раз была соблюдена и кулисы в клочья никто не рвал.
Но главным для меня стала загадка –кем же будет Лукас в исполнении Алексея Кузьмина? Циником? Пофигистом? Нет, оказалось, что есть у французского Хомы Брута и совесть, и вполне ясное стремление к искуплению нечаянного греха. Пусть рисунок был намечен лишь легким пунктиром, но в условиях, которые диктует камерная сцена – фактически крупных планов, работы глаза в глаза, в полуметре от зрителя - , именно эта степень и оказалась необходимой. Непрерывный внутренний монолог, острожные, быстрые взгляды, выдающие смятение, и облегченная улыбка сквозь слезы, которой Лукас встречает появление Оксаны в финале, - линия героя играется вне зависимости от текста, предложенного драматургом. Это может стать очень перспективной работой Алексея, которая позволит открыть в нем новые грани. В конце концов, главное в театре – артист, «на которого» хочется ходить…
Решением художественного руководителя Евгения Марчелли Семен Серзин продолжит работу над пьесой Наташи Ворожбит. Спектакль будет включен в репертуар камерной сцены.
(Кстати, именно этой работе было отдано большинство голосов при зрительском голосовании по результатам всех дней).
Так какое же осталось послевкусие после нескольких сумасшедших, прекрасных, неровных, спорных, но безумно интересных дней офф-программы? Пожалуй, непричесанного, в чем-то неуклюжего, но живого театра. Надеюсь, работа лаборатории будет продолжена. Очень надеюсь, что найдется возможность режиссерам подольше работать над подготовкой эскизов – спешка не столько приводит к поиску новых форм, сколько провоцирует старые штампы и наигрыш у актеров. Очень надеюсь, что Центр Кости Треплева продолжит свои непричесанные опыты