Show must go on!

("Зойкина квартира" в Волковском театре) Коварный и ехидный писатель все же был обожаемый мной Михаил Афанасьевич Булгаков. Казалось бы – насквозь театральный человек, его лучшие пьесы - с парадоксальными ходами, громовыми репризами, мистической зыбкостью и обжигающей драмой – наслаждение для актеров и зрителей. А уж комедия «Зойкина квартира» - на мой взгляд, просто самоигральная театральная феерия.
Но за видимой легкостью «салонной комедии» так ощутимы страх и горечь, что холодок просачивается за ворот, подобно тому, как невесть откуда тянет могильным сквознячком в час небывало жаркого заката. А вот попробуй-ка, улови эти двойные краски, смыслы, отсылки. Многим ли постановщикам «Зойкиной квартиры» удавалось распознать и воплотить булгаковскую двойственность? Мне трудно судить с достаточной степенью уверенности. Я видела всего-навсего три постановки любимой пьесы.
Лет двадцать назад – в перестроечное время, когда бывшие советские граждане вновь открывали для себя неизвестного Булгакова, в Волковском поставили «Зойкину квартиру». Одновременно с этим в два вечера в ТЮЗе (тогда Театре на площади Юности) шла инсценировка «Мастера и Маргариты» в постановке Станислава Таюшева. Заядлые зрители шутили, что местные театры вступили в соревнование – кто лучше поставит Булгакова. Признаюсь, что я как зритель отдавала пальму первенства спектаклю по «закатному роману». Да, в постановке Волковского театра «Зойкина квартира» была добротно сыгранной комедией, ни на букву не отклоняющейся от авторского текста. Реверансом в сторону авторского «мистицизма» был невесть откуда появляющийся безмолвный гражданин, то и дело исчезающий в темноте. Доблестные же гэпэушники безуспешно гонялись за ним до самого финала. Были эффектные наряды на «модельщицах» в Зойкином ателье. И был совершенно потрясающий, брызжущий остроумием, шармом, обаянием, находчивостью роскошный Аметистов в исполнении Владимира Шибанкова.

Не было в том спектакле ни осуждения «нэпманской плесени», которую настигла карающая рука красного правосудия, как в советских постановках, ни разоблачений «ужасов большевистской власти», как в постановках постсоветских. Спрашиваю себя – а собственно о чем был тот спектакль? Дай ответ. И нет ответа.

Совсем недавно удалось увидеть запись выпускного спектакля Щукинского училища «Зойкина квартира» в постановке Генриха Черняховского. И тоже – теперь уже далекий 1988 год. Здесь среди исполнителей с некоторым изумлением обнаружила юных Юлию Рутберг и Ирину Климову, молодого и чертовски привлекательного Илью Лагутина в роли Аметистова. Ностальгия – это приятно, черт возьми, но, позвольте, куда девалась комедия? Изысканные девушки в неглиже и рафинированные юноши медленно роняли искрометный булгаковский текст, размывая остроумные репризы мхатовскими паузами. Гости у Зойки в ателье – нет, нет, упаси Боже, не пили, не лапали (пардон!) податливых манекенщиц, и не танцевали вульгарные нэпманские фокстроты. Здесь все замирали в изысканных позах, пели романсы и оперные арии, декламировали Брюсова. Да...я прониклась, разумеется, осознанием того, каких исполинов духа уничтожила безжалостная советская власть, вдоволь насладилась рыданиями и плачем по ушедшей дворянской культуре. Однако на исходе второго часа рыданий я как-то заскучала по комедии, со вздохом выключила запись и раскрыла пьесу, чтобы утешиться.

Отправляясь в Волковский на новую постановку «Зойкиной квартиры», я терялась в догадках, зачем Марчелли понадобился Булгаков? Ну если не считать вполне себе уважительную для театра причину поставить роскошную пьесу на потрясающую Анастасию Светлову? Разоблачение «нэпманской плесени» или ирония в адрес почившей в Бозе советской власти ему-то зачем сдались вот сегодня, сейчас, в давно постсоветском, а вернее, нашем среднебуржуазном пространстве?
Оказалось, что и правда - не за чем.
 Заявляя жанр «Зойкиной квартиры» как трагифарс, Марчелли действовал бескомпромиссно и беспощадно. Он истребил в тексте все, что напоминало о погибшей дореволюционной культуре. Он до предела сгустил краски: «побежденные» граф Обольянинов, Зойка предстали в образах маргиналов в драных обносках, немыслимых заплатах. Страдающий зависимостью от морфия Обольянинов (Николай Шрайбер) не произносил трепетных монологов о закате и курице, превратившийся в петуха. Мычащий полуидиот в лохмотьях, чье тело сотрясается от бесконечных ломок, равнодушно воспринимающий отчаянные попытки любящей Зойки отмыть, одеть, хоть как-то вернуть ему человеческий облик. Под стать ему косноязычная, умом обойденная Манюшка (Мария Полумогина), преданная собачка Зойки. И сама Зоя Денисовна (Анастасия Светлова)– сгорбленная злобная старуха, как Плюшкин, зябко кутающаяся в растянутый дырявый халат. И чем страшнее, чем безнадежнее пропасть, в которой они живут, тем отчаяннее попытка разом все изменить – прорваться в тот мир, который они называют заграница, а по сути - просто место, где все есть, только нас там нет. Мечта, морок, мираж.

 Удивительную трансформацию в спектакле претерпел излюбленный Булгаковым образ Дома – оплота семейного уюта, олицетворение нормальной жизни. В «Днях Турбиных», как верно заметил Анатолий Смелянский, разрушение Дома означало крах нормальной человеческой жизни, естественного хода вещей. Турбины уходили из Дома – от кремовых штор, от теплых изразцов - в тьму, метель, гибель. В спектакле Марчелли Дом Зойки в первом акте – мертвое, нежилое помещение, пугающее черными стенами, таинственными ходами, куда бесследно исчезают и столь же внезапно появляются герои. (Сценограф - Виктор Шилькрот) И лишь единственным знаком тепла, жизни, детства Зойки и ее кузена остается чудом сохранившийся в крохотной щели леденцовый петушок, найденный Аметистовым (В.Кириллов). Бешеная энергия Зойки и ее администратора превратит черную пустоту в ателье, сверкающее красками, поражающее невиданными ожившими эротическими картинами за прозрачным стеклом, обилием красоток в неглиже, жаждущим получить невиданные туалеты. Но даже намека на прежний Дом не останется в преображенном пространстве. Все, все интимное, детское, хранящее память, выставлено на продажу, на всеобщее обозрение. Хищно срывает пальтецо Зоя Денисовна с робкой Аллы (Ольга Старк), предлагая ей сделку, бесстыдно обнажается по ее приказу в «египетских картинах» безвольный Обольянинов, напутствует на «работу» мадам Иванову (А.Чилин-Гири), страдая от неуместной ревности, Аметистов.

В безумный вихрь втянуты все – в том числе и зрители. Актеры подают реплики из зала, опасно балансируя, шагают по рядам, тормошат, вовлекают сидящих в зале в свою игру, причем Анастасия Светлова проявляет энергию, мощь и обаяние ничуть не уступающее Аметистову в исполнении Валерия Кириллова, который просто купается в роли.

Что меня поразило – в музыкальном сопровождении действия практически не было ни стилизации эпохи двадцатых годов, ни излюбленных булгаковских мотивов – цитат из опер, джазовых композиций. (Разве что в антракте публику развлекал весьма недурной джаз, а равно и отдельные музыканты). (Музыкальное оформление – Игорь Есипович). Может быть еще и потому все происходящее на сцене приобрело вневременной характер. Приезд в Зойкино ателье Очень ответственной Агнессы Ферапонтовны (Наталья Асанкина) был сыгран как явление звезды шоу-биза в салон красоты с соответствующими истерическими вздохами, толпой навязчивых поклонниц и бдительностью «охраняющих лиц». Круговерть вокруг визита коммерческого директора треста тугоплавких металлов Гуся-Ремонтного (Н.Лавров) вполне себе напоминала приезд VIP-персоны в провинциальный город (только что черную землю в зеленый цвет из пулевизаторов еще не красили, но такого даже автору - мистификатору в голову не могло прийти в отличие от реальных подхалимов). 

Шоу в «Зойкиной квартире» неудержимо неслось к своему апогею, и дабы не пропустить ни мгновенья из зрелища, зрителям в третьем акте предлагалось пересесть на сцену. Действие же разворачивалось в прямом смысле – за стеклом – в огороженной прозрачными стенами площадке. Под потолком светились телеэкраны с мелькающими кадрами видео. Не было больше и намека на нэп, на двадцатые годы. Как и в прежней постановке Марчелли, время оказалось смещено, утратило определенность. Может быть, перед глазами изумленной публики воплотился мираж –кусочек несуществующего Парижа, той жизни, ради которой все бросили на карту герои. («Мир светлый счастья вновь к нам вернется в приюте дальнем чужой страны». ) Роскошные танцовщицы в нарядах а-ля Мулен Руж, страстное танго, исполненное Зойкой и преображенным – стильным графом Обольяниновым, красавицы в алых платьях, и элегантные кавалеры (костюмы – Ольга Шагалина). Среди мюзик-холльного пиршества с изумлением обнаруживаешь преображенную Манюшку и китайца Херувима (И.Варанкин), чудесным образом избавившихся от косноязычия. Сама Зоя Денисовна предстает то в образах Салли Боулз из «Кабаре», то Веллы из «Чикаго», демонстрирует один великолепный туалет за другим. Мелькнул досадным напоминанием о реальности настырный и смешной Алилуйя (И.Круглов) и быстренько смылся, поверженный гением мистификации Аметистовым, окончательно принявшим облик героя мюзикла «Кабаре». И там же за стеклом, нарочито у всех на глазах, разыгралась драма обманутой любви коммерческого директора.

Собственно, на этом закончился …нет, не булгаковская пьеса, только ее текст. Не было ни убийства, совершенного обзумевшим от жадности Херувимом, ни карающего меча правосудия, ни угрозыска, ни Ванечки в желтых ботинках и смокинге. Остались жестокие слова женщины, которая продала все, что было в ней человеческого, ради мифа, ради шоу, ради призрака другой – головокружительно богатой –жизни. И уже вполне логичным показался превосходно исполненный фрагмент мюзикла «Чикаго» «Тюремное танго», где шесть очаровательных женщин с полной уверенностью в собственной правоте в танце рассказывают о том, как они убили тех, кто мешал им. И здесь меня снова обожгла тема, которую Евгений Марчелли поднял еще в постановке «Екатерины Ивановны» - тема погибшей красоты, тема жестокости в душе женщины, вынужденной выживать в мире, играющим по мужским правилам. И – поразительное дело- двойственный, мистический, коварный и парадоксальный Булгаков оказался в этом его союзником.

18 06 2011г.
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе «Авторские колонки»